— Какая ты у меня хозяюшка стала, — похвалил он. — Покормишь мужа?

Вспомнила Алёна, что так погрузилась в свои дела, что про ужин забыла. И такая растерянность на её лице отразилась, что рассмеялся Тимур, ругаться не стал, обнял жену да о своих планах сказал.

— Алёнка, не хочется мне в училище нашем время терять, не люблю я учебники да лекции, — начал он. — Решил я в весенний призыв в армию пойти — отслужу два года и потом сразу к мужикам в мастерскую вернусь. Всё больше пользы будет, чем пять лет за партой сидеть.

— Как в армию, зачем? — удивилась девушка. — Мы же только что поженились, как же я здесь одна останусь?

— Почему одна? — удивился Тимур. — В деревне много народа, к матери моей ходить будешь, она тебя не оставит. Дом этот твой — смотри, какую красоту ты навела.

— Так я для нас с тобой стараюсь, — чуть не плача от предстоящей разлуки, сказала Алёнка.

— Вот и хорошо, ты учись да домом занимайся, денег я тебе на первое время оставлю, я сейчас хорошо с мужиками зарабатываю, а потом может на контракт перейду, так денег ещё больше привезу.

— Ты что, Тимур, в горячую точку надумал проситься? — испугалась Алёна. — Ты ведь воевать не умеешь, оружия в руках не держал. Что ты надумал?

— Кровь во мне играет, не могу я сидеть дома, скучно мне в нашей деревне, — ответил муж.

Потом Алёна узнала, что вернулся его друг со службы по контракту, рассказал, как по горам бегал, как в засаду попал, как чудом выбрался. Зато денег матери на новый дом привёз. И таким героем в глазах друзей выглядел, что Тимур то же задумал.

Да только умолчал друг о том, что душа у него вся изранена, что осталась она там, среди гор, с погибшими товарищами, что никому такой службы не пожелает. Это Алёна сама в парне увидела, когда в деревне встретила.

Но мужа уговорить остаться не смогла. Упёрся Тимур и пошёл сам в военкомат. Не узнавала Алёнка мужа, будто подменили его. Видела на нём пелену тёмную, взор затуманившую, руками над ним ночами водила, снять пыталась.

Казалось ей, что путаются руки в чём-то липком, тягучем, прилипшем к Тимуру так, что не отодрать. Но не знала она, что с этим делать, откуда темнота та на муже взялась. А спросить не у кого. Пыталась она с матерью Тимура поговорить, чтобы она отсоветовала сыну идти в армию, да не стала мать, муж ей не позволил.

— Хочет мой сын служить — пусть идёт, — сказал отец Тимура, — настоящий мужик от армии не прячется.

Так и проводили парня на службу, плакала Алёна все дни напролёт, будто чувствовала, что счастью их конец пришёл, что не будет больше так, как прежде.

После того как Тимур уехал, Алёна ходила по пустому дому, грустила. Вещи мужа перебирала: к себе прижмёт, будто его обнимет — запах родной они ещё хранили, о днях счастливых напоминали.

Без Тимура стало Алёне страшно по ночам. Со свечой больше девушка не сидела, тени от огня по стенам такие жуткие скользили, что убежать из дома хотелось.

Утром уезжала она на учёбу, закрывала дом, а по возвращению замечала, что вещи будто на других местах лежат. И непонятно, то ли сама переложила и забыла, то ли чертовщина какая-то творится вокруг.

И вообще стала она какой-то забывчивой, мечтательной, даже плаксивой. Никогда за собой такое не замечала.

О своём осеннем похождении в лесу Алёна старалась не вспоминать. Напоминал о нём только браслетик на руке. Но она так часто говорила, что сама сплела его, что и верить в это начала.

Тимур писал редко, сообщал, что всё хорошо у него, на присягу пригласил. Поехала Алёна вместе с его родителями, с гордостью смотрели они на своего сына, а Алёна с печалью — не на месте было её сердце.

Буквально пара минут у них с мужем была, чтобы поговорить.

— Не знаю, что на меня нашло, Алёнка, — как-то грустно сказал Тимур, глядя на столь любимую и далёкую теперь жену. — Как я мог от тебя в армию уйти?

— Я чувствовала, что ты сам не свой, будто за тебя кто-то решения принимает, — проговорила девушка.

Тимур кивнул, он сам не понимал, как оказался в армии под присягой. Вроде своей головой думал, да не мог он такое решить.

— Но теперь назад никак, — сказал парень, — я вперёд пойду, может, и выслужу нам жизнь хорошую.

— Не спеши себя губить, — взмолилась Алёна, — отслужи срочную службу и возвращайся. Я тебя дождусь. Ещё знаешь — ребёночек у нас будет. Вместе с ним тебя ждать буду.

— Правда? — радостно спросил Тимур и закружил жену вокруг себя. — Я ради вас вдвойне стараться буду!

— Мне страшно без тебя, думала уехать из нашего дома в общежитие, да куда мне теперь с ребёнком, — ответила Алёна.

— Не глупи: дом как дом, вокруг люди живут, мои родители рядом, не оставят тебя с внуком. А время быстро пролетит, не заметишь, как вернусь, — закончил он, продолжая прижимать Алёну к себе.

О ребёнке они вместе и родителям сказали. Мать Тимура обрадовалась.

— Мы тебя не оставим, пока Тимур служит — помогать будем, — сказала Алёне свекровь, когда они обратно ехали, — но к себе жить не зовём, тут уж не обессудь, дом у тебя свой, на улице не мёрзнешь. А коли чего надо — приходи.

Алёна кивала. Сама она не знала, радоваться ей свалившейся беременности или нет.

Как только живот Алёны заметен стал, старухи по углам шептаться начали.

— Год с Тимуром жили — и ничего, а ушёл он — и сразу беременная она, — говорили они. — От кого нагуляла? Чьего отпрыска парню на шею повесить хочет?

Косо смотрели на Алёну, когда она по деревне шла. А Анька, соседка, что к Тимуру приходила, пока Алёна в больнице была, всех подначивала. Говорила, что видела, как ходит к Алёне в дом кто-то по ночам.

— Вы все далеко живёте, не знаете, что у неё творится. А я рядом, всё вижу. Захаживает к ней кто-то, из леса выйдет, калиткой скрипнет и в доме исчезнет. И до утра свет в доме горит, — говорила Аня.

А свет и правда у Алёны по ночам горел. Страшно ей было в темноте. Тени, что от окна ложились, не только мерещиться — оживать начали. Боялась она с ума сойти, вот и спала со светом включённым.

Доходили до неё слухи, что Анька распускала. Не обращала Алёна на это внимания, пусть судачит, о чём хочет. Главное, что ей Тимур верит, а всё остальное не важно.

Только писал муж всё реже, сообщал, что служба не такой оказалась, как он думал. А незадолго до рождения ребёнка совсем пропал.

Связывались его родители с начальником части, где служил Тимур. Там сказали, что командирован он, задание его подразделения не разглашается. Как будет можно — сообщат.

Забеспокоились родные, мать в церковь ходить начала — свечки за здравие ставить. А Алёна дома молилась, чувствовала она, что жив Тимур, да только не скоро им свидеться предстоит.

Анька же продолжала слухи распускать, дескать, рада Алёна, что Тимура на опасное задание отправили. Теперь с гостем ночным без опаски встречаться можно.

Не выдержала однажды Алёна, когда соседка за её спиной в очереди шушукалась, развернулась, да как скажет во всеуслышанье:

— Тебе одного гипса мало? Ещё получишь, если будешь обо мне неправду говорить, — да так на неё глянула, что примолкла сплетница.

А через неделю Аня под машину попала. Вся переломалась. Руки, ноги в гипсе. На шее — воротник.

Так начали её родители Алёну обвинять, что зла она их дочери пожелала, сглазила. Всей деревне уши прожужжали, что ведьма Алёна, не просто так в доме старухи живёт да в лесу ночами бродит.

Стали деревенские на Алёну с опаской поглядывать. Сплетни о её ночных посетителях мусолить. Никто их не видел — но долго ли человека оболгать.

Родители Тимура тоже настороженно её встретили. Домой больше не звали. Продукты давали, но понемногу. А деньги, что ей Тимур оставил, закончились. Новых не прислал, так как не было от него до сих пор весточки.

Анька из больницы вышла — прихрамывать начала. На неё теперь вообще никто не смотрел. Мальчишки хромоножкой дразнили. А она во всех своих бедах Алёнку винила.

— Куда ж мне отсюда деться? — думала Алёна, хотела даже к матери пойти, да та на неё так зыркнула.