В готовившемся к закрытию кабаке Ульму удалось разжиться холодным крудлем с рыбой и чаем в бумажном стаканчике. Срочность срочностью, а завтрак никто не отменял – в конце концов, на сытый желудок и голова работает лучше.

Он успел выбросить стаканчик до того, как подойти к Олке.

– Простите, простите, расступитесь, расступитесь… – ему пришлось пробиться через небольшую толпу, собравшуюся на Площади Инженеров, несмотря на ранний час – за разномастными спинами маячила знакомая фигура в старом коричневом пальто.

Пару раз кто-то шипел ему вслед – тогда Унельм, не оборачиваясь, показывал разъём на запястье и карточку отдела. Шипение тут же затихало.

– Гарт. Я ведь написал: «так быстро, как сможешь».

– Да я даже не поел! – сказал Унельм, улыбаясь. – Только вскочил – и сразу к вам…

– Ты у меня доиграешься, Гарт, – беззлобно отозвался Олке. – Между прочим, у тебя крошки на воротнике. Идём.

Унельм последовал за ним – в сторону высокого особняка из тёмного камня, инкрустированного тут и там эвеньевым рогом. Мрачноватое место – даже деревья вокруг были какими-то серыми и пожухлыми, несмотря на журчание садовых фонтанчиков у их корней.

По периметру мрачного особняка оказались расставлены охранители – оружие в руках, сразу над ним – постные лица.

На пороге, попивая кофе, стояли старший охранитель Гельт, всегда напоминавший Ульму средних размеров недоброго медведя, и Вирна – кропарь лет тридцати пяти. Вирна не была членом их отдела, но консультировала и их, и охранителей. Стройная, с копной золотых кудрей и безупречной осанкой, она произвела на Унельма немалое впечатление, когда Олке впервые представил их друг другу.

Завидев Ульма, она ослепительно улыбнулась – а вот Гельт явно не обрадовался.

– Что он здесь делает? – буркнул он, обращаясь к Олке.

– И вам доброе утро, – вставил Унельм, улыбаясь Вирне.

– Кому утро, а кто со вчера на ногах. Только птенцов для полного счастья мне здесь и недоставало…

– Гарт – мой помощник, – спокойно сказал Олке. – Его работа – быть здесь. Помогать мне – и учиться, чтобы однажды работать самостоятельно. Все готовы?

– Давно готовы, – пробурчал Гельт.

– К счастью, никто ничего не трогал, – сказала Вирна своим певучим голосом. – К охранителям обратились сразу. В комнату никто не заходил… Сразу после того, как увидели, что внутри.

Вслед за Гельтом, Вирной и Олке Унельм зашёл в прохладную прихожую с потолком высоким, как в храме Души. Свет почти не проникал сквозь плотные зелёные стёкла, но валовые светильники были приглушены.

– Хозяева были за городом, но уже едут сюда, – сказала Вирна, проходя вперёд. – Прислугу мы выставили. Так что мы здесь одни. Пока не было никого, кроме фототиписта. Нам сюда.

Это Унельм и так уже понял – по тяжёлому, сладковатому запаху. Он задышал ртом.

– Что, голова закружилась? – спросил ехидно Гельт, но Унельм удержался от ответной шпильки.

– Нет, я в порядке.

Вирна открыла двустворчатую дверь, ведущую в просторную комнату со сводчатым потолком.

– Господин Аллеми – очень набожный человек.

«Оно и видно», – подумал Ульм. Там, где в большинстве богатых особняков располагалась гостиная, здесь соорудили настоящий маленький храм. Изображения Мира и Души, Снежной девы и её слуг, свечи, плавающие в чашах, курящиеся по углам благовония, гонг у стены…

А под гонгом Унельм увидел то, из-за чего они пришли.

Крови было много – так много, что невозможно было поверить, что вся она вылилась из одного человеческого тела.

Унельму ужасно хотелось отвернуться, но он чувствовал на себе взгляд Гельта – и смотрел, пока не заслезились глаза.

Убитому было, должно быть, лет двадцать пять, но искажённое страданием лицо казалось постаревшим. Ульм заметил седину в почерневших от крови волосах – и содрогнулся при мысли о том, что при жизни никакой седины, может, и не было.

Тёмно-зелёный камзол в пятнах крови; один рукав оторван. Почерневший язык вывалился изо рта, на губах – кровь. Белый кружевной платок затянут вокруг шеи, как удавка.

В правой глазнице зловещей насмешкой торчал глаз орма, горевший жёлтым огнём. Вырванный глаз – странно-маленький по сравнению с ормовым, с голубой радужкой, лежал рядом на ковре.

Запах здесь был сильным, и никаким благовониям его было не заглушить.

Унельм порадовался, что не успел позавтракать плотнее.

Вирна осторожно опустилась рядом с телом на одно колено, сняла с плеча сумку с инструментами, натянула перчатки. В её глазах был интерес – и только.

– Итак, у нас маньяк, – сказал Олке, наблюдая за тем, как её руки порхают над трупом. – Ожидаемо – хотя я надеялся, что ошибаюсь.

Вирна надела очки из синего стекла, достала мешочек костной пыли, принялась с помощью кисточки тонким слоем наносить её на лицо и руки юноши:

– Не будем делать преждевременных выводов. Это мог быть подражатель. С гибели Селли прошло не так много времени. Кто-то мог воспользоваться ситуацией, чтобы решить свои задачи.

– Колотые раны, как и у Селли, – сказал Унельм, с радостью отметив, что ему удалось произнести это без дрожи в голосе. – И глаз… Неужели в Химмельборге может оказаться двое убийц, которые провернули бы такое?

– В Химмельборге возможно всё. – Олке нетерпеливо подался вперёд. – Вирна?

– Это был один человек, как и в прошлый раз. Отпечатков пальцев пока не вижу… Но это мерцание одного. Видимо, в кожаных перчатках, но мне потребуется сделать более серьёзный анализ. Уже дома… В смысле, в лаборатории. Раны… Колото-резаные, нанесены лезвием… Скорее всего, небольшой нож – две, может, три ладони. Сталь.

Её руки продолжали порхать над телом, время от времени извлекая новые склянки и пузырьки. Зелёная жидкость змейкой скользнула по полу, погрузилась, не смешиваясь, в лужу крови. Белый порошок, как снежное крошево, парил в воздухе – и оседал на бесстрастном каменном лице статуи Души.

– Глаз орма… Ненейтрализованный, «дикий». Снова. Глаз жертвы… Вырезан. Тем же оружием, которым наносились раны. Но это явно было сделано после… Парень был уже мёртв.

– Кто он? – тихо спросил Унельм, но Олке услышал.

– Младший сын динна Аллеми. Вам с Вэлом, кстати, под руководством Мем поручается найти про него всё, что сможете… Где бывал, с кем дружил, с кем спал… Я хочу знать, как проходили его дни от пробуждения и до отбоя. И главное – нужно узнать, был ли убитый связан с Селли.

– Высокородные динны, – пробормотала Вирна, набирая кровь в пробирку. – Наследники… Молодые, красивые. Вся жизнь впереди. Химмельборг давно такого не видел…

– Да уж, – Гельт хмыкнул, – если бы в чистеньких газетках Сердца города писали о том, что мы регулярно находим в Нижнем городе, они бы удивились меньше.

– Нижний город, – повторил Унельм задумчиво. Там онпока не бывал, даже несмотря на то что успел полюбить Химмельборг и горел жаждой исследовать его от и до. Конечно, Унельм много слышал о нём. Город в городе… Самая непредсказуемая часть Химмельборга. В Нижнем городе жили наиболее маргинальные – и наиболее безбашенные. Именно там правил бал чёрный рынок, на котором заключались самые безумные сделки. Там грабили и убивали по ночам, а драки посреди дня были обычным делом. Номинально, конечно, закон Химмельнов действовал там так же, как в любом другом уголке Кьертании. На практике охранители не слишком любили туда соваться – а те, кому приходилось, заключали сделки с местными царьками, чтобы удержаться на плаву.

Унельм слышал, что каждый год накануне Шествия туда приходилось направлять большие отряды охранителей – устраивать облавы на молодёжь, не желавшую проходить через Арки. И, несмотря на хвастовство газет, не было сомнений, что некоторым удавалось ускользнуть, так и не пройдя испытание.

– Думаете, убийца может быть оттуда? Из Нижнего города?

– Я бы не удивился. Но кто бы и откуда бы он ни был, одно ясно… Он из ваших. Препаратор, – Гельт выплюнул это слово, как грязное ругательство, и Олке нахмурился.