Время исчезает, как в коматозном провале Беатрикс – она не заметила четырех лет и не может поверить, что за это время ее дочь родилась и выросла – и бесконечно растягивается в рапидах и флэшбеках, абсурдно удлиненных до объема отдельной главы этого безразмерного киноромана. «Убить Билла» лишен интриги: фильм назван тем единственным – предельно кратким, в пять касаний – действием, которое обязана совершить героиня. Но это настоящая симфония ретардации, что-то вроде вагнеровской оперы или беккетовской пьесы, где время тянется так бесконечно, что ты начинаешь этим наслаждаться. «Месть – блюдо, которое подают холодным»; но не остывшим, а пленительно ледяным, как холодный чай на тенистой веранде в жаркий летний день.
Покидая обыденность, Тарантино ступает на территорию эпоса.
Фрагмент 7
Нигде дыхание эпоса не ощущается так явно, как в «Джанго освобожденном». А у эпоса, начиная с Гомера – свои отношения со временем. Оно сплющивается, растягивается, управляет пространством или тонет в нем.
Тарантино передает главную роль от белого человека – охотника за головами и аболициониста по убеждениям, доктора Шульца (Кристоф Вальц) – черному, освобожденному Шульцем непокорному рабу Джанго (Джейми Фокс). Правилам вестерна брошен вызов не менее радикальный, чем правилам рабовладельческого Юга. Действие происходит в преддверии Гражданской войны; до главного События американской демократии, то есть буквально в доисторические – эпические времена.
Белый необходим не столько как спаситель, сколько как рассказчик, живая связь с мифом. Узнав, что жену Джанго, с которой того разлучили после побега и которую он мечтает спасти, хозяева-немцы назвали Брумхильдой, Шульц символически превращает Джанго в рыцаря Зигфрида, который рано или поздно непременно сядет на белого коня и повергнет врагов. Тарантино, позволяя Джанго пристрелить главаря Ку-клукс-клана, создает антитезу главному эпосу, из которого родился Голливуд – «Рождению нации» Гриффита.
Стыдливый мешок клановца, из прорезей которого ни черта не видно, – хлипкое прикрытие. Харизматичный злодей, плантатор мсье Кэнди (Леонардо ди Каприо) лишь делает вид, что владеет французским, но не знает ни слова на любимом языке, и раба называет Д’Артаньяном, толком не представляя, что значит это имя. Он не понимает, что его рабы-борцы – гладиаторы, и рано или поздно во главе взбунтовавшихся силачей объявится свой Спартак. На стороне Шульца – знания старой Европы, открывающие тайну мифа, в котором слабый в одну секунду может по волшебству обрести силу и победить несправедливость.
«Джанго освобожденный» освобождает от обязательств синефильской игры и изысканной хронологической путаницы. Его действие последовательно и прямолинейно, оно подчинено единственной логике: зло должно быть наказано. Если это и «альтернативная история», то лишь потому, что насыщена атавистической мощью доисторического фольклора, алогичного и кровавого.
Отсылая к эпосу, «Джанго освобожденный» наконец получает индульгенцию за сцены крайнего насилия и жестокости. А «Илиаду» вы читали? «Песнь о Роланде» помните? Финал «Песни о Нибелунгах» не забыли?
Эклектика музыкальных решений тоже получает здесь безупречную внутреннюю мотивацию. Рок-баллада в «Омерзительной восьмерке» или яростный рэп в «Джанго освобожденном» не осовременивают события прошлого, а ставят их вовсе вне времени – в пространство экстатического мифа, который происходит здесь и сейчас.
Фрагмент 3
Начало «Джанго освобожденного» зарифмовано с зачином «Джеки Браун» – первого фильма Тарантино с чернокожим протагонистом. Герой Фокса идет в цепях по этапу, камера непрерывно снимает его плывущий на фоне пейзажа профиль.
Скоро он сбросит цепи и начнется его история. Стюардесса средних лет, работающая на заштатную авиакомпанию, так же уверенно и прямо движется к завязке своего сюжета на начальных титрах «Джеки Браун». Впереди ее ждут – найденные в сумке чужие деньги и наркотики, вынужденное сотрудничество со следствием, конфликт с нанимателем – торговцем оружием Орделлом Робби – и попытка выйти сухой из воды. Но прежде всего – невероятная в своей абсолютной будничности история встречи и поздней любви с Максом Черри, одиноким потрепанным бондсменом (человеком, выкупающим арестованных под залог), без чьей помощи ей никак не спастись.
Love story вшита в мифологический сюжет «Джанго освобожденного» как важный его компонент, но единственный настоящий фильм о любви в карьере Тарантино – «Джеки Браун». Он же единственная экранизация (будто в помощь в столь деликатной и сложной для себя материи режиссер призвал святого покровителя, классика pulp fiction Элмора Леонарда). Тарантино и сам немного влюблен в звезду блэксплотейшн-кино Пэм Гриер, он прямо говорит об этом устами своего персонажа в «Бешеных псах». Если «Ромовый пунш» Леонарда, где героиня была белой и носила другое имя (Джеки Берч; она стала Браун в память о «Фокси Браун», классике блэксплотейшн 1974 года с Гриер в заглавной роли) – книга о криминальной афере, то неторопливый и меланхолический фильм Тарантино – определенно история не сложившейся и именно потому прекрасной любви.
Всегда безупречно работающий с актерами, в «Джеки Браун» режиссер превосходит самого себя. Груз карьеры и прожитых лет виден в каждой морщине (камера любуется ими), слышен в каждой интонации Гриер, звезды B-movies 1980-х Роберта Форстера (Макс Черри) и самого Роберта Де Ниро (мелкий бандит Луис Гара), герои которого никогда еще не были такими усталыми, косноязычными и пожилыми. На фоне безразличной ко всему, глянцево безупречной и неправдоподобно длинноногой Мелани (Бриджит Фонда) они беспрестанно думают и говорят о возрасте, старении, смерти. «Джеки Браун» – элегия «последнего шанса», в котором прагматика отступает перед эмоциями, даже если герои делают осознанный выбор не в их пользу.
Кажется, будто сносивший головы своим героям случайно, между делом, спустивший курок, здесь совсем еще молодой (34 года!) Тарантино впервые задумался о собственной смертности. И сразу начал разрабатывать план по достижению бессмертия при помощи единственного известного ему эликсира: кинематографа.
Фрагмент 9 ½
«Однажды в… Голливуде»: одно это многоточие в заголовке выглядит как театральная пауза, осознанно затянутое время, которое Тарантино украл у Хроноса.
Из вестернов, худо-бедно отражавших историю США, его Рик Далтон сбегает в спагетти-вестерны, где время тянется бесконечно, как итальянская макаронина, и не подчиняется привычным законам.
Его Шэрон Тэйт – прекрасная Марго Робби – сама воплощенная тайна кинематографа. Из всех его прежних героинь она больше всех похожа на Мию Уоллес, бесконечно соблазнительную, необъяснимую. Она танцует на вечеринке в особняке Playboy так, что сам Стив Маккуин не может оторвать глаз. Задрав босые ноги на сидение переднего ряда, от души хохочет над «Командой разрушителей» – фильмом, вышедшем в том самом году. Мы осознаем, что Тэйт осталась молодой навек именно потому, что погибла в 26 лет. Но для Тарантино именно поэтому она бессмертна. Пока идет кино, у нее есть отсрочка и, таинственным образом, власть над фильмом: ведь это ее фильм.
Самому Тарантино на момент выхода его девятого фильма 56 лет, он на полгода старше Брэда Питта и на 12 лет – Леонадо ди Каприо, как раз вошедшего в возраст Джеки Браун. Их мальчишеские лица бесстрашно, но и растерянно смотрят в будущее, встречая его с единственным оружием, которое у них есть: кинематографом. Неравная и отважная борьба со смертью – не менее эпическая, чем у славного Джанго; охота на бабочку времени при помощи сачка фильма.
Тарантино не хочет уходить в историю стариком. Он давно пообещал, что снимет всего десять фильмов и отправится на пенсию. «Однажды в… Голливуде» – девятый, предпоследний. Из множества возможных проектов активнее других обсуждается один, самый неожиданный и уже, кажется, одобренный продюсерами Paramount: «Стартрек». Когда-то цитатой из него открывался «Убить Билла». Очевидно, не только месть, но и финал карьеры подается холодным.
