– Тинтин для вас – новое воплощение Индианы Джонса?

Стивен Спилберг: Вовсе нет! Но я был поражен тем, что приключения Тинтина предвосхитили похождения Индианы Джонса, а мы с Джорджем Лукасом об этом и не подозревали. После выхода первого фильма об Индиане, «В поисках утерянного Ковчега», нам попалась на глаза рецензия в одном французском журнале, где постоянно ссылались на какого-то Тинтина. Я был изрядно удивлен и не сразу разобрался в том, что, как выяснилось, еще до нас кто-то придумал супергероя, совершающего подвиги по всей Земле. Понадобилось время, чтобы выяснить, о чем и о ком идет речь. Одна из моих знакомых раньше работала гувернанткой в одной французской семье, где родители читали взрослым комиксы Эрже о Тинтине. Она мне и объяснила, что к чему. Когда мне привезли несколько альбомов Эрже из Франции, я ничего толком не понял – они были написаны по-французски! Но потом разобрался. Собственно, идея экранизации родилась еще тогда: я просто не знал, как ее осуществить. Сам Эрже, с которым мне удалось поговорить по телефону, напутствовал меня, ему нравились мои фильмы, – но встретиться лично до его смерти в 1983-м мы так и не успели.

– Кто после смерти Эрже отвечал за верность вашей картины первоисточнику? Ведь вы совместили три разных альбома, изменив некоторые сюжетные повороты?

Стивен Спилберг: Мы очень основательно работали с Фондом Эрже и его наследниками. Они утверждали каждую версию сценария, делали полезные предложения, но оставляли нам необходимую свободу действий. А она была нам нужна. Ведь если дословно воспроизвести на экране интригу одного альбома, экранизация займет минут двадцать пять, – а нам был нужен полнометражный фильм, и не один! Мы экспериментировали и нашли нужную форму, а Фонд помог осуществить преемственность между комиксами Эрже и нашей адаптацией.

– Вы экранизировали немало выдающихся книг, но за комикс взялись впервые. Более того, альбомы Эрже очень похожи на раскадровки. Облегчило это вашу работу или наоборот?

Стивен Спилберг: Раскадровки получались у Эрже сами собой, он так мыслил! Но главным компонентом в творчестве для него все-таки был сюжет. Его истории – что-то невероятное: он никогда не пользовался сюжетным поворотом только для того, чтобы рассмешить, удивить или развлечь. Каждый элемент работал на развитие интриги. Мне Эрже больше напоминает не художника, рисующего раскадровки, а идеального сценариста. Однако сценариста с уникальным кинематографическим мышлением: карандаш в его руке был более действенным инструментом, чем у иного режиссера – кинокамера! Поэтому первой моей реакцией после прочтения комиксов было восхищение: «Он не поставляет сырье для режиссеров: он сам – прирожденный режиссер». Мы с Питером, конечно, чувствовали себя карликами, забравшимися на плечи к гиганту.

– Были ведь и другие гиганты, не так ли? Вы даже на Брехта ссылались, когда говорили о работе над «Тинтином».

Стивен Спилберг: В театре Брехта очень важно условное соотношение черного и белого, когда взаимоотношения персонажей напоминают дизайн – например, архитектурный. Это свойственно и традиции фильмов в жанре нуар, которая также на нас повлияла при работе над этой картиной. Но это не брехтовская пьеса и не нуар! Наши персонажи в конце не умирают, в нашем фильме – счастливый конец. Просто отсылки к 1920–1930-м годам и сама тема неразрешимой тайны, постепенно выводящей героев из темноты к свету, заставляли нас постоянно помнить о довоенном искусстве, к которому относятся и первые альбомы Эрже.

– Видите ли вы себя в Тинтине?

Стивен Спилберг: Безусловно. Тинтин – это я, всегда идентифицировал себя с ним. Его упрямство, нежелание отступиться от поставленной задачи, чего бы ни стоило ее осуществление, – это мои черты. Вообще, большинство героев моих фильмов похожи на меня. Иногда я не могу взяться за картину до тех пор, пока не прочувствую всех мотивов центрального персонажа, пока не соглашусь с ними. Потом возникает актер на эту роль, и я делаю шаг назад. Я – Индиана Джонс, но меня бы никогда не взяли на роль: пауков боюсь, да и других фобий хватает. Я хочу быть Инди до той секунды, когда надо выполнять трюк. В этот миг желание пропадает.

– А ведь в технологии motion capture можно справиться с любыми фобиями: все трюки рисуются на компьютере! При таких обстоятельствах вы могли бы сыграть хоть Тинтина, хоть Индиану.

Стивен Спилберг: Нет-нет, это работа актеров, а моя профессия – давать актерам указания. Никогда я не перейду по ту сторону камеры, никогда не дам облепить все лицо датчиками. Однако и для меня технология motion capture была путем к новой свободе: я смог попробовать себя в качестве оператора и светотехника, взяться за работу, за которую обычно плачу другим. В каком-то смысле, этот опыт ближе к чистому искусству, чем многие мои картины. Кино – работа коллективная, и я привык, что меня окружают сотни обученных профессионалов… Это справедливо и в отношении «Тинтина», но на этот раз я взял на себя гораздо больше, чем обычно.

– А работа с актерами от этого не страдает?

Стивен Спилберг: Наоборот! Я был ближе к актерам, чувствовал себя не на площадке, а на театральной сцене. Посудите сами: на мне нет специального костюма, для компьютера я невидимка, и я могу находиться в метре от артиста и не бояться, что попаду в кадр. Давно я не испытывал этого прекрасного чувства. Не уверен, что актеры были так же счастливы видеть меня рядом с собой…

– Ведь теперь можно оживить любого великого актера прошлого и снять в главной роли, к примеру, Хамфри Богарта…

Стивен Спилберг: Я так не думаю. Технологии постоянно развиваются, но в центре творческого процесса по-прежнему индивидуум. Его невозможно подменить никаким motion capture. И незачем. Это я вам говорю как человек, спродюсировавший картину Барри Левинсона «Молодой Шерлок Холмс», которую, к сожалению, в свое время недооценили: оживающий рыцарь с витража был первым компьютерным персонажем в истории кино! А динозавры из «Парка юрского периода» – первыми главными героями. Но я всегда знал, что нельзя делать фильмы только для того, чтобы впечатлить публику спецэффектами. Технологии не должны подменять сюжет. Главный инструмент в кинематографе – по-прежнему человеческий мозг, наши сны, фантазии и воображение. Сегодня мы в буквальном смысле можем воплотить на экране все, что бы нам ни пришло в голову. Это и благословение, и проклятие.

– К разговору о динозаврах: раньше животные в ваших картинах были довольно жуткими – достаточно вспомнить акулу из «Челюстей». Теперь самый милый персонаж «Тинтина» – собачка Снежок, а в будущем нас ждет «Боевой конь», где главный герой – лошадь. С чего бы это?

Стивен Спилберг: Меня изменила моя дочь. Ей четырнадцать лет, и она практикует конный спорт. У нас дома конюшня, мы держим десять лошадей. За последние десять лет я научился любить лошадей, ценить их ум и чувствительность. Я бы не взялся за «Боевого коня» десять лет назад. Что до собак, то я – собачник с детства, и тут удивляться нечему.

– Ваша энергия производит впечатление – позади около тридцати фильмов, впереди масса новых замыслов… Что вас подпитывает и не позволяет почувствовать усталость от постоянной работы в кино?

Стивен Спилберг: Ответ прост: лучшее я унаследовал от родителей. Моей маме 91 год, папе 94, оба живы-здоровы и прекрасно себя чувствуют. У мамы свой ресторанчик, где она по-прежнему встречает и рассаживает клиентов. А еще она играет на фортепиано и поет, следит за политикой и новостями… увлечений у нее – больше, чем у меня. Запомните: ресторан «Млечный Путь» в Лос-Анджелесе. Зайдите и скажите, что я вас послал, она вам еще и нальет за счет заведения.