Что бы там со мной сейчас ни случилось, подумаю об этом позже. Я странная птичка? Да и пусть, если это поможет мне вырвать мать из лап гада, который угрожает ей смертью.

Главный урод не выглядел сильно удивленным, хотя по нему сложно было что-то сказать: чернильный туман охватил его тело на манер брони, даже глаз – и тех не видно. А потом он сделал сальто назад, и передо мной оказался совсем не человек.

Дракон?!

Огромный, с темно-фиолетовыми крыльями, казалось, они закрывали собой небо…

Я что, тоже дракон?

– Феникс, – подсказал кто-то в моей голове. – Черный феникс.

А дальше мне было не до слов. Я взлетела ровно в тот момент, когда дракон совершил прыжок и едва не вмял меня в землю. Не получилось, я успела раньше, на пару секунд, но их хватило, чтобы оказаться в небе и, набрав высоту, упасть на спину дракона.

Я рвала когтями его плоть, совершенно обезумев от этого действа. Я хотела причинить боль, я желала подавить его своей силой, заставить отступиться от нас с мамой.

Борьба выматывала, дракон носился по полю как оглашенный, желая скинуть меня со своей спины, он катался по земле, и пару раз я практически потеряла сознание от боли, но все так же продолжала цепляться за его спину и исторгать из себя пламя.

– Риша, остановись! – отчаянный крик матери обрушился подобно лавине. – Остановись!

Но даже если бы не ее просьба, я все равно бы повисла сломанной куклой на боку дракона.

Я знала, что и ему досталось, но из нас двоих в самом плачевном состоянии была именно я. В какой-то момент я стекла на песок, по телу прошла судорога, я выгнулась и с удивлением отметила, что вернулась к человеческой форме. Вскользь отметила, что дракон больше не нападает, да и дракона-то, кажется, тоже нет… А вот мужчина вполне себе появился, окровавленный, хромающий, он шел ко мне.

Опустился передо мной на колени и властно потребовал:

– Спи!

Пробуждение было приятным. Во-первых, оттого, что рядом находилась мама, которая гладила мне волосы, нежно касалась моих щек и пела колыбельную. Прямо как в детстве.

Во-вторых, меня наполняла невероятная энергия, теплая, родная и… долгожданная?

Я не понимала природу этих ощущений, но впервые чувствовала себя цельной. Как будто наконец получила то, чего мне не доставало.

«Меня, – подсказал кто-то внутри, – ты получила меня, хранительница».

Память обрушилась лавиной, заставляя меня зажмуриться. В голове пронеслись все события, которые случились за последние… а сколько дней?

«Два, – подсказал все тот же голос. – Ты провела в беспамятстве два дня, хранительница».

Я понимала, что не сошла с ума. Пусть в это сложно поверить и проще списать все на сумасшествие. Голос в голове – прямое тому доказательство. Вот только я отчетливо помню, как менялось мое тело, как я боролась, и выдумкой все это было не назвать.

«Кто ты и почему зовешь меня хранительницей?» – спросила мысленно.

«Потому что ты и есть хранительница. Но не я тот, кто должен тебе все объяснить. Мы поговорим позже, твоя мама волнуется».

И мне пришлось подчиниться. Не потому, что хотела. А потому, что голос был прав: мама волновалась. Она звала меня, а я не слышала ее и безучастно смотрела перед собой. Моргнула, показывая, что просто задумалась, и тут же крепко обняла маму.

– Как же ты меня напугала, – прошептала мамочка, – Риша, солнышко мое…

– Прости, – выдохнула я ей в плечо и зажмурилась.

Но мама была бы не мамой, если бы быстро не взяла себя в руки. Да, она чуть всхлипнула, сильнее прижалась ко мне, но тут же отпустила. Осторожно погладила по голове, утерла невольные слезы и посмотрела серьезно. Так, как умела только она.

– Прости меня, детка. Я о многом должна тебе рассказать.

– Подожди, – остановила я ее и резко села. Тело отозвалось гулкой болью, но быстрой, словно просто затекло, а не избивали меня как боксерскую грушу. – Не могу понять…

Я разглядывала маму и не верила своим глазам. Нет, она вряд ли вылечилась за эти два дня, но стала выглядеть иначе.

Мертвенная бледность куда-то ушла, щеки порозовели, однако напрягло меня совсем не это. Щеки! Откуда у мамы такие щеки! Изменился ее вес! Мама всегда была как щепка. Болезнь никого не красит. Изнуряющая, долгая, неизлечимая.

Когда кровь дурная, ничего не поделаешь…

Лишь отсрочить… нам удавалось только отсрочить и как-то, смирившись с диагнозом, жить… Но сейчас… Каким образом за два дня мама если не вернула почти нормальный вес для женщины ростом в сто шестьдесят семь сантиметров, то явно приближалась к нормальной отметке? Раньше она весила едва тридцать пять килограмм!

– Риша, я почти здорова, – видя мои метания, отозвалась мама. – И пусть мне не вернули моего иллами тьмы, но магия свободно струится по телу.

– Иллами? – выцепила я незнакомое слово.

– Феникс, твой феникс – иллами тьмы. – Мама смотрела на меня напряженно. – Вы уже успели познакомиться?

– Представиться друг другу, почти.

– Хорошо, значит твой иллами мудрый и позволил мне самой тебе обо всем рассказать.

И она замолчала, явно подбирая слова.

Я не торопила ее. Глупо торопить. И так ясно, что я не просто Марина Иваненко, а какое-то иное существо, судя по всему, вообще не с Земли. Как и моя мама точно не Раиса, а… как там мужчина говорил, Равьела? Наверняка ей очень тяжело дается истина. Но я подожду, мне явно некуда торопиться.

– Что ж, начнем с главного. Я – старшая дочь рода Вольного Ветра, семнадцатого по старшинству в нашем мире, который зовется Тантерайт. Всего великих родов тридцать. Мое истинное имя – леди Равьела Амарель тер Винд тан Аргхарай.

Усраться просто! Я уставилась на маму как удав на кролика. Как она вообще это все выговорила?

– Вижу, ты впечатлена, – усмехнулась мама. – А теперь по порядку. Приставка «тер» в моем имени указывает род, от которого я веду свое начало, приставка «тан» указывает на семейный статус – если он есть, то называется фамилия мужа.

– А второе имя? Оно указывает на предка?

– Верно. Таковы правила именования. Амарель была моей прабабкой, очень талантливой хранительницей.

– Значит, ты замужем.

Я вздохнула. Нет, я в курсе, что дети не из капусты берутся.

Но мама никогда не обсуждала со мной моего отца. Эта тема не то что была запретной в нашем доме, однако маме становилось физически плохо, когда она заговаривала о нем. А потому я никогда ее не расспрашивала.

– И да и нет, Риша.

– Как это?

– Все очень сложно. – Мама потерла переносицу. – Пятьдесят три года назад я вышла замуж за твоего отца. Это был договорной брак. Так принято между высокими родами.

Сказать, что я опешила, значит не сказать ничего. Пятьдесят три года назад? По паспорту моей маме всего тридцать восемь лет! Я всегда считала, что она родила меня на третьем курсе вуза, а отец, позабавившись с доброй и красивой девчонкой, просто бросил и ее, и приплод любви. Меня то есть. А так как я родилась болезненной девочкой, то маме со мной поначалу пришлось очень тяжело, я даже в школу пошла не как все дети – в шесть-семь лет, а в восемь.

Мамин взгляд был понимающим и вместе с тем извиняющимся.

– Мне сто восемь лет, детка.

Почему-то мамин возраст принять оказалось тяжелее, чем какого-то иллами, туман, который наверняка разновидность магии, да и вообще мое превращение в красивую черную птичку. Почему красивую? Да потому что я в этом уверена.

«Спасибо, хранительница», – раздался мягкий обволакивающий голос в голове.

Я не смутилась, но отвечать фениксу не стала.

– Пятьдесят три года назад ты вышла замуж, значит прожила в браке чуть больше тридцати лет… а двадцать лет назад что-то заставило тебя сбежать и скрыть, что у тебя есть я?