Цель стала подвижной, и это раззадорило хулиганов. Суетясь, они стали хватать что ни попадя и бросать в Луку. Но мальчик нашел даже определенное удовольствие в том, чтобы не дать им попасть в себя. Не делая лишних движений, он легко уклонялся от всего, что в него летело.

«Надоело, – подумал Лука-Эск. – Моя очередь». Меткими выверенными бросками он вывел из строя Натуса, сына торговца рыбой, Джамаля, чумазого остолопа с полным отсутствием ума. Потом дошла очередь до Толстого Пита – булыжник угодил прямо в желеобразный живот, выбивая из легких воздух. Пит согнулся и рухнул лицом в лужу.

Лука подкидывал в руке очередной камень, раздумывая, в какую часть тела Карима его бросить. Тот заметался, не зная, то ли бежать, то ли помогать друзьям. В итоге он спрятался за Толстого Пита, вытащив того из воды, как бегемота из болота.

Лука прицелился. Из-за спины Толстого Пита высовывалось плечо Карима, в него он и швырнул. Камушек был небольшой, размером с перепелиное яйцо, но тем точнее вышел бросок. Наглый и задиристый семнадцатилетний сын трактирщика взвыл, как девчонка. Глядя на это, его свора заохала, переглянулась и… побежала!

– Подождите меня! – завопил Карим и помчался за остальными.

Обернувшись, он сорвавшимся голосом прокричал:

– Ты труп, калека! Ты труп!

Лука смотрел ему вслед, чувствуя, как в груди зарождается нечто неизведанное. Это было удовлетворение. Ему нравилось, как послушно тело, как быстро бежит кровь по жилам, нравился клекот выплеснутой, по-настоящему выплеснутой ярости. Ведь раньше он мог только беззвучно, чтобы не разбудить маму с сестрой, плакать ночами или скрипеть зубами и вращать глазами. Он не позволял себе истерик, не желая казаться еще слабее, чем был, а потому гнев копился в нем, подобно лаве, подступающей к жерлу вулкана.

Сейчас он дал волю чувствам, и на место заслоняющего мир гнева пришло тихое, умиротворенное удовлетворение. Эск’Онегута позабавило происшествие, но и он чувствовал то же, что и Лука.

Все-таки у них было одно тело.

Тело, которое начало отчаянно болеть. Атрофированные мышцы, казалось, впали в шок от запредельной нагрузки. Ноги Луки подогнулись, но он сумел не упасть. Шатаясь, мальчик добрался до коляски, поставил ее на колеса и, превозмогая боль, выкатил из лужи. Едва сделав это, он тут же упал на сиденье, принял удобное положение и покатил в сторону дома.

В лачугу он заходил уже на своих ногах. Мать, не заметив его, продолжала тереть белье на стиральной доске. С нее ручьями лился пот, но она стирала так остервенело, будто от этого зависела жизнь ее детей. Хотя так оно и было.

«Срань Хорваца, куда я попал?» – подумал Эск, и та же мысль пришла в голову Луке. Мальчик посмотрел на место, где он прожил последние годы, новыми глазами. Да и с другой высоты – с высоты своего роста.

Единственная комната на всех. На одной половине плохо освещенного помещения все кровати, маленький обеденный столик, сундук со старым барахлом. Вторую половину занимает прачечная – повсюду развешано белье, к стене жмется гладильный стол со старым чугунным утюгом. В углу напротив стирает мать. Мыльная вода в тазу и ведрах на полу уже черна от грязи, и вскоре матери предстоит тащиться за квартал отсюда к общественному колодцу. Никаких рек, озер и прочих естественных водоемов в столице не водилось, и жители трущоб брали чистую воду в общественных колодцах.

Выжав белье, она слила воду в ведро, поставила таз на место и выпрямилась. Лука заковылял к ней:

– Мама…

Приска подняла голову, заметила стоящего перед ней сына и потеряла сознание, начала оседать, но Лука кинулся к ней, чтобы не дать упасть.

«Силенок-то совсем нет», – заметил Эск, когда, не удержав тело матери, рухнул на мокрый пол.

Аккуратно удерживая женщину, он сел и погладил ее по голове. Приска была очень красива, когда выходила замуж за отца, но последние годы совсем ее подкосили. Лицо осунулось, под глазами набрякли мешки, волосы поредели, а грудь обвисла после рождения Коры. Но она оставалась привлекательной, хотя это было сложно заметить сразу.

– Мама, мам… – тихо шептал Лука. – Мама, очнись!

Он коснулся губами ее лба. Приска открыла глаза. Лука встал сам и помог подняться матери.

– Не приснилось! Не приснилось! – глаза мамы наполнились слезами. – Лука! Сынок!

– Да, мам…

– Но как? – воскликнула женщина.

Лука рассказал ей все, разве что умолчав о том, как бросал камни в ответ. В его версии событий хулиганы разбежались, стоило ему подняться.

– Чудо! Чудо! – не уставала повторять Приска, целуя и обнимая сына.

Слезы так и лились из ее глаз, она была мокрой от стирки и пота, да и Лука только вылез из лужи. Обнявшись, они долго так стояли: Лука прижимал мать к груди и впервые смотрел на нее сверху вниз. Теперь он видел, как много у нее седых волос.

– Мама, я схожу за водой. А ты пока отдыхай.

– А ты сможешь? – Приска недоверчиво осмотрела сына с головы до ног.

– Я постараюсь. Буду носить по одному ведру, не переживай. Отдыхай, мам.

Лука отвел ее к кровати и усадил, а сам взял полное ведро и, сжав зубы, делая маленькие шажочки, понес из дому, чтобы вылить в канаву грязную воду и принести чистой.

Эск, наблюдая за этим, подумал, что мальчишка надорвется.

Пора крутить Колесо.

Возле изгороди Лука остановился и поставил ведро на землю. Пальцы ныли, предплечье налилось свинцом. Если взять в другую руку, станет полегче, но в голове настойчиво бил звоночек, требующий внимания.

Затаившийся Эск’Онегут мысленно ухмыльнулся: «Ну же, пацан, давай, не тяни!»

Лука потер глаза, проморгался и отпрянул от внезапно появившегося прямо в воздухе блока с текстом. Мальчик потянулся к буквам рукой, но ничего не ощутил. Они висели перед ним и двигались, стоило ему повести глазами. Текст всегда был в центре внимания Луки!

«Вот же дикарь!» – вздохнул Эск, но отобрать управление у Луки не решился. Уж больно хрупким было равновесие двух разумов, слитых в одном теле. Если Эск’Онегут вмешается напрямую, мальчик может сойти с ума – в нем недостаточно духа.

Выжатая на задворки сознания, его личность истлеет быстрее, чем странник произнесет: «Хорвац побери!» Хорвац’Онегут был его старым другом. В одной из жизней он умудрился стать божеством в том же мире, где Эск’Онегут прозябал в роли жреца местного Истинного, пока не сменил веру. В той войне, священной для половины населения планеты, Хорваца низвергли, но в последующем, пересекаясь в разных мирах, странники сохранили дружбу. И присказки о Хорваце остались.

Пока странник вспоминал былое, Лука совсем освоился и в очередной раз перечитывал написанное, непроизвольно шепча вслух:

– Лука Децисиму суть Эск’Онегут… Очки Тсоуи: минус девятьсот семьдесят один… Активировано право на разовое использование Колеса. Использовать? Да… Нет…

Из маленького окна выглянула мама Луки:

– Сынок, что случилось? Как ты себя чувствуешь?

– Все хорошо, мам. Остановился передохнуть, с непривычки руки болят.

– Давай я отнесу… – начала Приска, но сын ее перебил:

– Нет, мам. Я сам!

Сказано было твердо и уверенно. Мать покачала головой, но по мимолетной улыбке было понятно, что она не просто довольна – горда! Ее голова исчезла из окна, а Лука вернулся к странному тексту.

Подумав с пару секунд, он ткнул пальцем в «Да».

Мир вокруг замер и затих. Текст исчез, а весь обзор заняла часть огромного Колеса. Оно казалось вполне реальным, но было таким же миражом, как и текст до этого. Плоскость уходила в обе стороны от Луки, заслоняя все окружающее. В высоту оно возносилось далеко в небо, так что Луке был виден только один его сегмент, тот, что перед ним. Этот сегмент был зеленого цвета, и на нем огромными буквами значилось: «Старт!».

Эск’Онегут подкинул мальчику знаний, и Лука понял, что деления бывают разных цветов.

Зеленый сектор только один, это стартовый, и если после вращения выпадет он, можно будет сделать еще три вращения бесплатно.