— Нет, я люблю говорить то, что думаю. По-моему, вам можно верить.

— Спасибо в таком случае, — сказала она. Ему было четырнадцать лет. Он был чересчур высокий для своих лет, тонкой кости, светловолосый, с карими глазами. Кого-то напоминал Эрне Генриховне, а кого, никак не могла припомнить.

Она пристально вглядывалась в него, потом отводила глаза в сторону, снова принималась глядеть, вдруг ее осенит. Но нет, никак не могла вспомнить, а между тем с первого же взгляда показалось, что они уже не раз встречались, или так казалось потому, что он напоминал кого-то, хорошо ей известного.

Ей очень хотелось знать, почему он добивался встречи с Надеждой, но она скорее умерла бы, чем разрешила бы себе донимать вопросами кого бы то ни было, пусть даже подростка. Захочет — сам скажет, а она его ни о чем не станет расспрашивать. Господи, да он на Надежду и похож!

В коридоре хлопнула дверь. Эрна Генриховна прислушалась.

— Может быть, это Надежда? Подожди, пойду гляну...

Вернулась в комнату вместе с Надеждой.

— Кто меня спрашивает? — спросила Надежда.

— Я, — ответил Валерик.

Надежда вроде бы нисколько не удивилась.

— В таком случае идем ко мне.

— Идем, — согласился Валерик. Вежливо поблагодарил Эрну Генриховну. — Спасибо вам за то, что приютили меня.

— Если ты останешься до вечера, познакомлю тебя с мужем, — сказала Эрна Генриховна.

— Я останусь, — пообещал он.

Вслед за Надеждой вошел в ее комнату.

— А вот у вас совсем другое дело, — сказал.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Там очень порядково, очень прибрано.

— А у меня, ты хотел сказать, беспорядок?

— Зато у вас много книг, — уклончиво сказал он. Надежда села на диван.

— Тебя как зовут?

— Валерик.

— Садись, Валерик.

Он сел возле нее.

— Я приехал из Миасса, с Урала.

— Прекрасно, — сказала Надежда. — Ты мог приехать из Клондайка или Типперэри, а при чем здесь, прости меня, я? Какое я имею отношение к Миассу?

— Вы имеете отношение ко мне, — ответил он. — Вы — моя тетя.

И она опять нисколько не удивилась. Тетя так тетя, мало ли сколько у нас у всех родственников, о которых порой даже и не подозреваешь... Сказала невозмутимо, улыбаясь глазами:

— Стало быть, здравствуй, племянник!

— А вы не смейтесь, — сказал Валерик. — Я ведь в самом деле ваш племянник. Сейчас выложу все наши родственные связи.

— Давай выкладывай, — сказала Надежда.

Отец Надежды, который некогда разошелся с ее матерью, тому уже лет тридцать пять, уехал в Миасс, там на окраине города жил его старший брат.

И он остался жить в рабочем поселке, поступил на механический завод начальником цеха, женился на местной жительнице из старинной семьи потомственных уральских рабочих, и она родила ему сына.

— Вот этот самый сын — мой отец, — сказал Валерик. — А вам он брат.

— Ну и как он там, мой брат?

— У папы другая семья, — не сразу ответил Валерик, — у мамы тоже. Папа давно на Север уехал.

— Понятно. И другие дети?

— У папы дочь, а у мамы две. Близнецы.

— А ты, мне думается, не ладишь с отчимом?

— Ненавижу его! — вырвалось у Валерика. — Ненавижу! — Взглянул на Надежду, сказал уже спокойнее: — В общем, я не мог больше жить дома.

— А бабушка осталась с мамой?

— Бабушка в инвалидном доме, — сказал Валерик. — Отчим заставил ее отдать, и мама согласилась, она ни в чем не может отказать мужу, и бабушку отправили под Челябинск, в инвалидный дом.

— Ясно, — сказала Надежда. — Сейчас ты поужинаешь и ляжешь спать, а завтра обо всем подробно потолкуем.

— Ужинать я не буду, — меня накормила ваша соседка, а спать хочу ужасно!

— И у меня глаза слипаются, — сказала Надежда. — Давай ляжем спать, завтра мне надо позднее в институт, можно поспать подольше.

Она постелила ему на раскладушке. Спросила:

— Тебе удобно?

— Великолепно, — сказал он.

— Тогда я потушу свет, или, может быть, ты желаешь почитать перед сном?

— Я желаю только спать, — ответил он.

— Тогда я почитаю, — сказала Надежда. — Я привыкла читать перед сном.

Он не ответил ей. Мгновенно заснул, полуоткрыв рот, лицо безмятежное, умиротворенное.

«А на самом деле, наверно, бесенок», — подумала Надежда. Он понравился ей, но все-таки, как бы там ни было, что прикажете с ним делать? Как поступить?

Кто-то тихонько постучал в дверь.

— Да, — сказала Надежда.

Вошла Эрна Генриховна. Стала на пороге.

— Спит? — кивнула на Валерика. — А я хотела его с Илюшей познакомить. Илюше будет интересно узнать его, он очень занятный и такой развитой для своих лет.

— Спасибо, — сказала Надежда. — Приятно слышать, когда такие вот комплименты говорят пусть не тебе, но все же родне, как-никак племянник.

— Он что, в самом деле родной племянник?

— В самом деле.

— Когда я увидела его, то сразу подумала, кого же он мне напоминает? — сказала Эрна Генриховна. — Никак не могла решить, гляжу на него, определенно на кого-то похож, а на кого? А потом наконец-то вспомнила, он похож на вас, дорогая!

— На меня? — удивилась Надежда. — Хотя саму себя все-таки трудно представить...

— Просто одно лицо, если бы я не знала, что у вас нет детей, я бы подумала, что это ваш сын...

— Да, — помедлив, сказала Надежда. — У меня бы мог быть такой сын. Мог бы быть и постарше.

— Конечно же мог быть, — согласилась Эрна Генриховна. Глянула на Валерика: — Спит без задних ног...

— Устал, должно быть, за день...

— Наверно. Я, как только увидела его, сразу подумала, кого же он мне напоминает? Так и Илюше сказала, как же этот мальчик походит на кого-то, кого я знаю...

— Теперь сразу стало спокойнее и легче на душе? — спросила Надежда.

Эрна Генрнховна с серьезным видом кивнула:

— Верно. Теперь стало спокойнее и легче...

Отец Валерика уехал на Север, на новостройку. Мама уезжать не захотела: какой смысл, говорила, за тыщу верст киселя хлебать, поди знай, что там ждет. Первое время отец слал пространные письма, потом письма были все короче и короче, пока не сократились до открыток к праздникам и маленьким припискам к денежным переводам.

Так в одной из приписок к переводу он и сообщил в один прекрасный день, что женился и ожидает ребенка.

Мама почему-то отнеслась к этой новости спокойно.

— У нас давно все усохло, — сказала она бабушке. — Мне бы даже трудно стало, если б он вернулся, так привыкла без него обходиться.

Валерик тоже отвык от отца, уже давно не тосковал по нему, лишь изредка подступала недолгая грусть, легко, впрочем, проходившая...

А однажды появился тот, кого Валерик с первого же дня назвал хиляком. Вадим Лукич Колбасюк.

Колбасюк работал инспектором райфо, был холост, обладал необычной для мужчины особенностью — умел превосходно готовить.

В рабочем поселке, где почти все знали друг друга, из дома в дом передавались легенды о его несравненном уменье стряпать всевозможные вкусные блюда.

Он прилежно изучил кухни различных народов, у него отменно получались русские пироги на поду, сибирские пельмени, кавказский шашлык и армянская долма, правда, вместо цициматы и тархуна приправленная среднерусской петрушкой, укропом и зеленым луком. Кроме того, он также готовил латышские клопсы — рубленое мясо с яйцом внутри, селедку «под шубой» по-эстонски и французское кисло-сладкое мясо с черносливом и пряностями.

Валерик с первого же дня невзлюбил его. Почему? Он и сам бы не мог ответить. Тут было все — и обида за отца, который теперь уже никогда не вернется обратно, и ревность к матери, и просто еще антипатия к  этому худосочному, невзрачному на вид человеку с беспощадными глазами на костистом лице...

Бабушка тоже, когда появился Вадим Лукич, поняла: это серьезно. Все, что было до него, было преходящим, непостоянным. А этот ходил изо дня в день, разогнав всех остальных поклонников, целеустремленный, сосредоточенный и с каждым днем все больше вживался, все сильнее вбивал себя в еще недавно чужую для него семью. Он уже держал себя как добрый и давний друг. Приходя, первым делом отправлялся на кухню, надевал на себя бабушкин передник и с удовольствием отдавался любимому занятию — начинал стряпать.