Боязливо покосилась на дверь соседки.

— Только вот Эмма Сигизмундовна, она не выносит собак…

— Я ее сама не выношу, твою Эмму Сигизмундовну, — отрезала бабушка и вместе с собакой прошла в комнату.

При ярком свете люстры и торшера Асмик хорошо разглядела собаку. Без сомнения, обыкновенная чистопородная дворняжка, хвост пушистый, шерсть коричневая в белых пятнах.

— Прекрасные глаза, — сказала Асмик. — Совсем человечьи.

— Еще чего, — возмутилась бабушка. — Лучше, чем человечьи. У людей бывают рыбьи глаза, а у нее мудрые, всезнающие.

Бабушка села за стол, накрытый белоснежной скатертью, с крахмальными салфетками, продернутыми в кольца, возле прибора вазочка с цветами — бабушка любила красивую сервировку.

— Неужели я забуду о тебе? — спросила бабушка и, разломив цыпленка, дала собаке добрую половину.

Бабушка обожала животных. Дома, в Ереване, в трех комнатах ее квартиры вместе с ней жили пять кошек, три пса, грач и голубь. Всю эту команду она подобрала в разное время на улице.

Асмик смотрела на собаку, яростно уничтожавшую цыпленка, напряженно соображая, что с ней делать.

Бабушка словно бы прочитала ее мысли.

— Тебе, естественно, трудно с собакой. Собаке нужен уход. Моя Шушка гуляет с псами четыре раза в день, так ведь она целый день дома, и потом, здорова и молода!

Шушке, всю жизнь прожившей с бабушкой, было тоже что-то около семидесяти, но бабушка упорно продолжала считать ее девчонкой и всячески ее воспитывала.

Черные глаза бабушки нежно оглядывали собаку.

— Как по-твоему, это она или он?

— Мальчик, — сказала Асмик. — Еще совсем молодой, по-моему…

— Мальчик, — повторила бабушка. — Надо его назвать. Ни одно живое существо не может жить без имени.

Пес между тем, наевшись, блаженно развалился на ковре, подняв кверху все четыре лапы.

— Сибарит, — любовно сказала бабушка. — Нет, ты только погляди на этого ленивца!

— Вот так и назовите, — сказала Асмик. — Ленивец!

Бабушка нагнулась, погладила пса по теплому брюшку.

— Ладно, — милостиво согласилась она. — Пусть будет Ленивец.

Задумчиво поглядела на Асмик:

— Имя придумали, а что дальше с ним делать?

— Как-нибудь устроим, — ответила Асмик, мысленно прикидывая, кто из ее друзей согласится взять собаку.

— Не ломай голову, — сказала бабушка. — Я возьму его с собой.

— Вы?

— Да, я, собственной персоной. У меня есть Фунтик, Шарик и Пузырь. Теперь к ним присоединится Ленивец. Прелестно!

Асмик хотелось помочь бабушке собираться. Но бабушка оставалась верна себе. Она не любила и не признавала ничьей помощи.

Утром она написала выступление для радио, выправила статью для газеты «Известия», потом побежала по магазинам и явилась только к обеду, усталая, но довольная, накупив всякой, большей частью бесполезной, всячины для ереванских друзей.

Асмик смотрела, как она запихивает в чемоданы новые свертки на место тех, которые она везла в подарок москвичам, — вязаные кофты, деревянные матрешки, жестевские шкатулки и подносы.

— А это тебе, — сказала бабушка, протягивая Асмик голубой пушистый шарф. — Видишь? Настоящий мохер, чистая шотландская шерсть. Я его случайно в комиссионном магазине увидела.

— Но это же ужасно дорого, — сказала Асмик, накидывая шарф на плечи.

— Не твое дело, — огрызнулась бабушка. — Мне мое государство платит достаточно денег!

Кроме всего прочего, бабушка купила еще великолепный кожаный ошейник для Ленивца и металлический поводок.

— Только себе вы ничего не купили, — грустно заметила Асмик.

Она знала, бабушка никогда не примет никакого подарка, даже от нее. А самой себе все равно ничего не купит — ей ничего не нужно.

Поминутно звонил телефон, Асмик не успевала подходить, все время спрашивали бабушку. Звонили из Академии наук, из радиокомитета, из редакций газет. Зычный голос бабушки гремел на весь дом.

Ленивец то и дело разражался лаем. Было шумно и весело.

Асмик представила себе, как пусто, тихо станет в ее квартире после отъезда бабушки. И скучно. Так скучно…

— Лучше бы уж вы не приезжали, — сказала она искренне.

Бабушка поглядела в затуманившиеся глаза Асмик, легонько щелкнула ее по носу.

— Девочка, — начала она, но в это время вновь зазвонил телефон в коридоре, и бабушка снова ринулась к телефону и опять кого-то громила, кого-то наставляла, кому-то что-то советовала.

Уже сидя в такси, по дороге на вокзал, Асмик спросила:

— Когда же вы опять приедете?

— Не знаю, — ответила бабушка.

— Может быть, на Октябрьскую…

Черные глаза бабушки казались матовыми, как бы притушенными.

— Девочка, — сказала она, — в моем возрасте нельзя загадывать больше чем на один день, от силы — на два.

Маленькая смуглая рука ее держала Ленивца за поводок. Сухая, энергичная, много поработавшая на своем веку рука.

Асмик разглядывала морщинистую кожу, склеротические вены на бабушкиной руке, каждую жилочку, словно впервые видела. И впервые ей подумалось, что бабушке в самом деле восьмой десяток и она уже не вольна распоряжаться своими днями…

Асмик наклонилась, взяла бабушкину руку, прижалась к ней щекой.

— Тебе жарко, — сочувственно произнесла бабушка. — А у меня почему-то всегда холодные руки. Игра кровообращения…

В вагоне было еще малолюдно, они приехали чересчур рано. Играла музыка, транслируемая по динамику. Первым делом бабушка выдернула шнур.

— Ненавижу радио, да еще в вагоне.

Ленивец поднял кверху морду.

— Хочешь пить? — забеспокоилась бабушка. — Ты слышишь, Асмик, он наверняка хочет пить!

— Ничего он не хочет, — сказала Асмик, ей было неохота бегать, искать для Ленивца воду и посуду.

Ленивец вскочил на скамейку и улегся рядом с бабушкой.

— Он худой, — заметила бабушка. — Это не только от возраста, но еще и от плохого питания. Буду кормить его рыбьим жиром. Да, да, — повторила она. — Мои собаки получают раз в день рыбий жир. Как ни говори — витамины!

Она с нежностью провела рукой по голове Ленивца.

— Я вызову на консультацию одну знакомую. Она у нас в Ереване большой человек — член бюро секции фокстерьеров. Она мне может многое посоветовать.

— Но ведь это не фокстерьер, — сказала Асмик. — Это явный дворянин.

— Ну и что с того? — удивилась бабушка. — Дворняжки самые понятливые собаки. Недаром их и в космос посылают…

В купе вошел высокий, осанистый старик, держа в руке букет белых, полурасцветших роз.

— Простите, — сказал он, глядя на собаку. — Я, кажется, совсем не туда…

Потом он увидел бабушку, и лицо его сразу просветлело.

— Сергей Арнольдович, — сказала бабушка, — вот не ждала!

— Дорогая Ашхен Ованесовна, — сказал старик, картинным жестом приподняв шляпу, — разрешите вручить вам…

Он протянул ей розы. Бабушкины глаза стали совершенно круглыми.

— Это еще что такое? — густым басом произнесла она, отталкивая от себя цветы.

Сердито обернулась к Асмик:

— Ты, надеюсь, помнишь академика Восковатова? Сергей Арнольдович, моя внучка.

Восковатов низко склонился над рукой Асмик.

— Счастлив за вас, — сказал он проникновенно, — что у вас такая чудесная, необыкновенная бабушка! Если бы вы знали, как она мне помогла в этот свой приезд, если бы вы только знали!

— Я попрошу вас, — строго сказала бабушка.

Он шутливо прижал руки к груди:

— Не буду, каюсь, никогда в жизни!

— А это вы примите, — так же строго сказала бабушка, кивая на цветы. — И никогда больше, слышите, никогда в жизни!

Восковатов улыбнулся:

— Помилуйте!

— Не буду миловать, ни за что, — сказала бабушка. — Вы же знаете, терпеть не могу всякие подарки!

— Но какой же это подарок, это — цветы, розы…

— Подарите их своей жене, она оценит.

На бледное, благообразное лицо Восковатова упала тень.

— У меня нет жены, дорогая Ашхен Ованесовна, она умерла пять лет тому назад.

— Тогда отдайте любимой девушке, — сказала бабушка.