Кала вся напрягается, кажется, даже перестаёт дышать. Тяжело сглатывает, но поднимает руку и осторожно касается волос на затылке мужчины. Гладит его по голове, прикрывая глаза, пока он этого не видит, и морщится от внутренней боли.
— Что-то случилось? Ну помимо моей истерики. Прости за это. Я должен был признаться в своих чувствах в иной обстановке.
Теперь Алексей снова смотрит на девушку. Он чуть хмурится, слегка бледнеет. Потому, что сердце так бешено колотится. И почему, зачем?
— Все нормально?
Чопра не может ничего ответить. Хочет, но не может. Внезапно ее губы начинают дрожать, в уголках глаз собирается влага. Нет, нет, нет! Только не сейчас!
Но истерзанная нервная система отвечает: «да, сейчас». Девушка не выдерживает прямого взгляда Воробьева и внезапно всхлипывает. Слезы начинают литься буквально градом, словно кто-то вывернул кран на плотную мощность. Лицо Калы искажает гримаса боли, и она, больше не имея сил стоять на ногах, почти валится на колени Алексея, слабо прижимаясь к нему. Словно не имеет на то права.
— Прости, пожалуйста, я сейчас успокоюсь, — она беспомощно хлюпает носом, пока в тихом тоне голоса слышатся истерические нотки. — Вот сейчас.
Кала утыкается лицом куда-то в шею Воробьева.
— Все хорошо. Правда. Я просто… — она бормочет и бормочет, а затем поднимает голову и смотрит мужчине в глаза. — Можно я просто буду рядом с тобой?
Даже если Чопра пока не может сказать то самое «я тебя люблю», она все равно всем своим нутром чувствует, что должна быть с Алексеем. Как там это называется? Дхарма? Кала не верит в дхарму. Она считает, что мы должно сами строить свою судьбу. Своими руками. И в этих самых руках она хочет ощущать лишь его. Алексея Воробьева. По крайней мере — сейчас.
Растерянный Алексей обнимает Калу и смотрит на нее едва ли не с ужасом. Он сделал что-то не так. Это очевидно. Иначе бы она не плакала. Скорее всего, быть с ним она не хочет, но сказать сразу тоже не может. И, может быть, что-то ещё. Было бы иначе — она бы у него уже на шее висела, как в прошлый раз.
У него холодеют руки, когда он обнимает Калу. Она утыкается ему в плечо и всхлипывает, а он слегка поглаживает ее по плечам. Боль металлическим привкусом разливается на языке.
— Да. Да, конечно, — хрипло отвечает он. Ему очень тяжело смотреть ей сейчас в глаза, но он, конечно же, не отводит своего взгляда. Алексей просто понимает, что ему слишком плохо для того, чтобы выяснять отношения сейчас. В конце концов, когда все успокоится и происходящее станет яснее, он просто уйдёт, чтобы не нагнетать ситуацию. Да и к чему Кале портить репутацию? Лучше просто забыть о существовании друг друга.
Его взгляд скользит по столешнице. Упирается в телефон.
«Ты скоро сдохнешь».
«Может быть, ты сделаешь это? Чего тянешь?»
Текст сообщения Алексей уже придумал.
Или все же.. Или нет.. Черт, возьми себя в руки, девочка!
Это просто жестоко. По отношению ко всем. Должно быть, Кала сильно разгневала богиню, раз попала в такую ситуацию. Она, и правда, чувствовала все сейчас очень спутанно, но вдруг явственно поняла, что все же не ощущает такой же тяги к Джею. Она отлично запомнила каждую его черту лица за годы дружбы, но они не вызывали у нее такого же благоговения, как буквально один взгляд на Алексея. Она должна отложить в сторону собственные душевные терзания и дать ему это понять. Молчать — нечестно с ее стороны. Все произошло слишком быстро, но ведь вины Воробьева в этом нет. Она сама к нему пришла. Сама докопалась. Пристала как липкий лист.
Кое-как совладав с дыханием, Чопра остановила свою истерику. Мужчина отвёл взгляд в сторону своего телефона, и она коснулась кончиками пальцев его лица, вновь поворачивая к себе.
— Прости меня, — сказала девушка уже куда более окрепшим голосом. — Нервы ни к черту.
Но Кала помнила, что Алексей и сам недавно пережил паническую атаку. В одиночестве. Пока она плясала с другим на празднике.
— Я должна тебе сказать, что ты очень мне нужен. Я не знаю, можно ли это назвать любовью, но не потому, что я сомневаюсь. Нет. То есть.. Я просто вряд ли вообще когда-то любила. Всегда была занята собственной персоной, все ставила выше каких-то чувств. Может быть, я просто глупая малолетка. Наверное, тебе нужна более зрелая женщина, чем я.
Алексей держит ее в своих руках и не знает, что ему сделать — прямо сразу сказать, что он уходит, или остаться с ней до того момента, пока все не разъяснится. На самом деле, очень глупо сначала говорить о чувствах, а потом давать заднюю. Ему просто было страшно услышать то, что Кала его не любит, а это, судя по всему, так и было. Поэтому он просто сидит, время от времени поглаживая девушку по спине кончиками пальцев.
Все меняется так быстро. Просто удивительно быстро. И не факт, что его рассуждения не правдивы. Далеко не факт. Ее слёзы говорили об этом лучше всего на свете. Проклятье. Почему ему так не везет.
— Ты можешь…
Не говорить всего этого. Я понимаю, что ты хочешь…
Солжет ли она, если все же выскажет это чертово признание? Кала не знала. Знала лишь то, что, если сейчас что-то не предпримет, то точно потеряет Лешу. Нельзя молчать, когда тебе говорят, что любят. Если ты не можешь ответить на чувства, то нужно уходить. Нельзя мучить другого человека. И она не станет. Не станет именно потому, что чувствует, что хочет, чтобы дальше все было так же, как на прошедшей неделе.
Однако Кала его перебивает.
— Таким корявым образом я пытаюсь сказать тебе, что тоже… ну..
Она прокашлялась, чтобы звучать увереннее.
— Что тоже люблю тебя.
Помолчала всего секунду, но вдруг поняла, что с ее плеч словно гора свалилась. Столько мучений из-за каких-то несчастных слов. И теперь, ощутив несказанное облегчение, она продолжила говорить. Теперь ее уже было не заткнуть, слова хлынули потоком.
— Люблю просыпаться с тобой по утрам. Люблю твой голос, твои глаза, твои прикосновения и даже дурацкий хохолок, который ты обожаешь начесывать на голове. И Моцарта тоже люблю.
Пес, услышав свое имя, громко гавкнул.
Кала говорит и говорит, и напряжение постепенно оставляет Воробьева. Ее слова бальзамом проливаются на его истерзанные нервы. Значит, все-таки любит. Но тогда зачем это все? И почему девушка плакала? Впрочем… Может, быть это не особенно и важно. С другой стороны, нужно обязательно спросить. Правда, лучше не сейчас.
— Люблю тебя. Я уже тебе это сказал и повторю снова и снова.
Теперь Воробьев улыбается и целует девушку. Обнимает ее так, словно на свете нет и не будет никого и ничего важнее. Но ведь так оно и есть.
— Не нужно плакать. Правда… Ничего же страшного не происходит. Или я не прав?
Он отстраняется и смотрит в лицо Кале с тревогой. Пусть с его плечи рухнула льдистая лавина, он все равно ещё достаточно взволнован.
— Прости, просто я поссорилась сегодня с другом детства, — Кала немного лукавит, но ведь это так. Ей придется оттолкнуть Джея, и это разрушит их дружбу навсегда. — На фоне выпитого алкоголя восприняла это особенно остро. Но все хорошо, правда. Прости, я не сказала тебе этого сразу, просто голова словно ватная. Мне не стоило столько пить.
А она ведь уже второй раз за неделю так напивается. Надо бы притормозить. Однако — это тоже было показательно. Когда они пили с Лешей в первый раз, Чопра не сдержалась и полезла к нему с поцелуями, когда как с Джеем подобного не произошло. Скорее всего, ей просто было больно за него из-за его чувств, но никак не потому, что она испытывала что-то в ответ. Все же с Бхатом Кала не могла себя почувствовать как дома по-настоящему. Да, он был ей близок и очень нужен, но иначе. А дом ее — здесь. Рядом с Алексеем.
— Вы ещё помиритесь. Не стоит сгущать краски, — если бы он знал, что происходит, то наверное не говорил бы так радостно и деловито о примирении Калы и ее лучшего друга. Но Алексей ничего не знал, и даже если бы осведомился, то получил бы дежурный ответ — это просто мой друг. Но сейчас он и вовсе об этом не думал. Зачем? У него и так достаточно неприятных мыслей. Эту он оставит на закуску.
