— Кто такие падшие ангелы? — как можно более непринужденно спросила я, открывая шкаф и доставая из него шерстяное платье. Мои руки заметно дрожали, да и голос выдавал мое волнение. Пристальный взгляд мужчины свидетельствовал о том, что он ждал совершенно других слов. Но мне нечего было ему сказать, кроме того, что было произнесено здесь ранее. — Если вы не расскажете — расскажет мой хранитель. Но я бы предпочла услышать это от вас.

— Тебя, — закрыв глаза и силой заставляя себя сдержаться, поправил он. — Услышать это от тебя, Кристиан.

Мы смотрели друг на друга. Эта игра нас обоих на тот свет отправит. Он явно борется с собой и со мной заодно, а мне приходится бороться с собственными чувствами, чтобы защитить его от еще большей боли. Стараясь обойти столь шаткий вопрос, я зашла с другой стороны.

— Хорошо. Филя, расскажи мне, пожалуйста, кто такие падшие ангелы.

Хранитель хранил. Но не меня, а молчание. Замечательно, нашел время для того, чтобы претвориться настоящей птицей.

— Отлично! Сама узнаю! — я смерила мужчину и птицу недовольными взглядами и закрылась в ванной комнате, чтобы переодеться.

Переодевалась злая, гневно сопела и даже запуталась в платье, которое за что-то зацепилось.

— Ангел, а тем более, архангел, должны сохранять ясность ума, — донеслось из-за двери. Я замерла в неестественной позе, боясь дышать, чтобы не прервать его рассказ, а затем и вовсе подошла ближе к двери, едва не приложив к ней ухо. — Чтобы выполнять возложенную на нас миссию. Ясность ума, открытое сердце и беспристрастные суждения — именно это требуется от тех, кто решает человеческие судьбы и влияет на будущее империи. Мы принадлежим к светлым и Верхнему миру, в который имеем безграничный доступ. Но иногда, — он замолчал. Я попыталась быстро закончить с платьем, но, неудачно рванув зацепившийся за ручку двери край, запнулась о подол и с громким грохотом упала.

Дверь была выбита мгновенно и на меня, ошарашенную, напуганную, полураздетую и лежащую на полу взирала мужественная фигура, залитая золотым светом. Только сейчас я осознала, насколько ничтожными являются двери, стены, да что угодно, когда они встают на пути архангела. Только сейчас я осознала, как безнадежно влюбилась. Беспомощно хлопая ресницами, я вновь повторила:

— Не надо, Кристиан.

Золотое сияние угасло, и мужчина помог мне подняться. Расправив рукав платья, который запутался в застежках, он помог мне его надеть. Развернув спиной к себе, мужчина неспешно застегивал пуговицы, явно получая удовольствие от этого, казалось бы, незначительного действия. Я и сама могла застегнуть пуговицы, но препятствовать не решилась. На самом деле, это даже приятно, когда о тебе заботятся. Уже и забыла, когда кто-то в последний раз заботился обо мне.

— Но иногда, — продолжил он, — случается так, что архангел утрачивает ясность ума, открытость сердца или беспристрастность суждения. Чаще всего — все и сразу. Почти всегда, — он снова замолчал. Мягкие теплые ладони накрыли мои озябшие плечи. — Из-за любви. С ней нам как-то не везет. Мы чувствуем других людей. Абсолютно. Порой мне даже не нужно задавать вопрос, чтобы узнать на него ответ.

Я хотела возмутиться и повернуться, но его сильные руки не позволили. Он не дал мне и слова вставить, с нажимом произнеся:

— Не нужно. То, что ты хочешь сказать сейчас. Не нужно. Ты хотела знать ответ — и я даю его. Исчерпывающий. Из первоисточника. Этого тебе не расскажет даже твой хранитель. Мы используем женщин для утоления физиологических потребностей, — как мерзко это звучит! Тем не менее, я слушала и не перебивала, — и стараемся не впускать ни одну из них в свое сердце, опасаясь, что женщина сможет приручить архангела.

Мужчина замолчал, видимо в этот раз ожидая моего вопроса. А он был готов сорваться с моих губ. Однако я с неимоверным усилием прикусила язык и старалась слушать, не перебивая. Почувствовала, как Кристиан улыбнулся и прижался губами к моему затылку, затем продолжил:

— Снаружи мы непоколебимо холодны. Мало кто знает, что внутри — бесконечно ранимы. Некоторые этим пользуются. Те, кто знает. Поэтому, если архангела приручит не истинная пара, или предаст тот, кому мы доверились… Понимаешь, наши эмоции не приспособлены для среднего мира. Они абсолютны. Для нас нет между. Мы либо любим, либо ненавидим. Как правило, безразличие — это не про нас. От предательства мы быстро впадаем в ярость. По натуре архангелы — защитники и воины. Ярость течет по нашим венам, как и любовь. Последнюю мы выражаем в постели, а первую — на поле боя. Но этого не всегда бывает достаточно. Не в силах обуздать ярость, архангел может раствориться в ней и пасть. Падение происходит постепенно. Сначала на поле боя противники гибнут с удвоенной скоростью, потом теряется самоконтроль, и гибнуть начинают свои же… Падший ангел — хуже лорда Нижнего мира. Он утрачивает свои крылья. Утрачивает ключ к Богам. Ключ к Верхнему миру. Взамен — ни жалости, ни любви, ничего. Только бесконечная ярость внутри. Неутолимая ни убийством тех, кто стал причиной падения, ни кровью сотен других. После рек крови, пущенных с целью утоления этой жажды, приходит пустота. Абсолютная пустота. И падший спускается в Нижний мир, пополняя ряды Герцогов Тьмы, потому что у него не остается иного выбора.

Снова тишина. Кристиан словно обдумывал свои же слова, а потом совершенно тихо произнес:

— И Фрейя полагает, что мой процесс падения начался.

Я взглянула на выбитую дверь. Надеюсь, мои комнаты переживут хотя бы первый год обучения. Они с завидным постоянством подвергаются разного рода нападениям. Теперь еще и архангел, который может стать падшим ангелом, атакует их. Видела ли я изменения? Думаю ли, что Фрейя права? К сожалению, все это очевидно. Наконец, развернувшись, я подняла голову, чтобы видеть его прекрасное усталое лицо.

— Это из-за меня? — очень тихо, но он услышал. Ответа не требовалось. Его глаза говорили лучше всяких слов. — Прости, я не имею ни малейшего желания, как ты выразился, приручить тебя. Тем более использовать или предать.

— Поздно. Слишком поздно, Элизабет, — грустно сознался он и вышел из ванной комнаты.

— Почему поздно? Это наверняка можно остановить, — я вышла вслед за мужчиной. — Что я могу сделать?

— Стань моей, — в глазах — бесконечные мольба и надежда. Я оторопела от столь неожиданного поворота событий.

— Господин Рейнгард! — в ответ — вспышка золотого света. — Не нужно меня тут сиянием шантажировать, и без того страшно! — Сияние ослабло. — Мне подобного рода намеки на постель совершенно не нравятся! Вы достаточно четко выразили свое отношение к женскому роду и пополнить стройный ряд ваших любовниц я не смогу. Я не такая! Быть одной из сотен слишком больно. Если ввела вас в заблуждение, показавшись доступной и неразборчивой в связях — прошу прощения.

— Неразборчивой в связях? — тихий шепот, полный злости. Лучше бы он кричал на меня, это бы произвело меньше впечатления. Я привыкла, что на меня кричат. Лучше бы даже ударил, чем смотрел таким взглядом. Он ударяет гораздо больнее физического воздействия, к которым я уже привыкла.

— Я не это имела в виду, — жалкое оправдание собственному языку без костей. — Извините, но если вся ваша ярость вызвана невозможностью затащить меня в постель — то я бессильна помочь и ваше падение неизбежно!

— Да если бы я хотел затащить тебя в постель, — мужчина в один миг оказался рядом со мной, а я — стиснута в крепких, но очень нежных объятиях, от которых любая бы растаяла. И я не стала исключением, закрыв глаза и слушая с замиранием сердца, — ты бы уже была там. Возможностей было предостаточно!

Что? Резко распахнула глаза. Звон оплеухи разрезал тишину, наполненную моим возмущением. В ответ и я получила оплеуху, но иного рода. Меня бесцеремонно и нагло поцеловали. То есть поцелуй как раз был полон нежности, хоть и был настойчивым и властным, но разрешения на это действо никто не спрашивал, а потому, вдоволь им насладившись, я отстранилась, позволив себе возмутиться.