Отчет пошел.
Учебный год начинается завтра, и сейчас я слишком устала, чтобы испытывать какие-либо эмоции по этому поводу. Если честно, я думаю, что оптимальным для меня в данный момент было бы идти в душ и после — сразу в кровать, а не сидеть над пустыми страницами. Но все же в любой истории необходимо задать хороший старт, а какой же это «старт», если он берет свое начало не с чистого листа?
Выходные были интенсивные, утомительные и прекрасные. Я страдала от жары и, как это обычно бывает в таких поездках, от сумки через плечо у меня побаливали плечи. С учетом того, что уикэнду предшествовали две почти что бессонные ночи (леденящая кровь перед отлетом и дьявольски душная по приезду) к середине дня в воскресенье я уже чувствовала себя выжатой как лимон, так что остаток сегодняшнего вечера позволила себе полистать детективный романчик, чего, собственно, обещала себе здесь не делать.
Мне еще предстоит решить много проблем (как подступиться к индукционной плите, как сортировать мусор и как стирать и сушить одежду), но в общем и целом, я вполне спокойна.
Округлый аккуратный почерк я узнала сразу. Мама! Мамин дневник! Я едва могла поверить в собственную удачу. Она пишет о начале учебного года, то есть эти записи могли быть сделаны, когда она была студенткой или школьницей. Возможно, они помогли бы мне найти ответ на накопившиеся вопросы. Немного поколебавшись, я перевернула страницу.
Квартира, где я остановилась, понравилась мне сразу, несмотря на недостаток ящиков и крошечную ванную комнату, несмотря на отсутствие стеклопакетов, голые белые стены и плитку на полу, несмотря на худо работающий смеситель. Несмотря на все эти недостатки, есть в ней все же что-то винтажно изысканное. Ее хочется рассматривать, так много в ней любопытных деталей: по одиночке безвкусных, но вместе играющих гармоничным аккордом. Круглый деревянный стол с вязаной крючком скатертью, лампа под оливковым абажуром, складная ширма, два кожаных саквояжа, бумажный китайский зонт, коллекция оленьих чучел, две африканские вазы с искусственными цветами, подставка с ароматическими палочками, картины с изображением орхидей, фигурка Девы Марии в стеклянной бутылке. Но главное ее украшение — вид, открывающийся с террасы четвертого этажа: фасады домов коричневато-охровых оттенков осени, цветочные горшки и черепичные крыши. Я чувствую, что здесь сумею найти потерянное вдохновение.
Что сказать, я очень устала после перелета, хотя пока не начинала разбирать сумки. Наверное, поэтому не позволяю себе написать подробнее о том, о чем собиралась: о том, как тяжело мне вступать в социальные контакты (не в смысле, что мне тяжело обратиться к незнакомцу, но что тяжело не говорить скомканных неуклюжих вещей и держать себя естественно; о том, как по-настоящему начинаешь ценить своих близких в разлуке, и как прежняя жизнь, которая казалась тебе такой некомфортной и скучной, внезапно маячит далекой ускользающей мечтой; о том, какую красивую грозу я наблюдала сегодня с балкона (краешком глаза!); о том, что значит быть иностранцем.
Быть иностранцем? Разве мама училась за границей? Сгорая от нетерпения, я прижала тетрадь к груди, заперла кладовую на ключ, вернулась в свою комнату и там улеглась прямо на пушистом розовом ковре. Мне было немного совестно вторгаться в мир чужих секретов, но я понимала, что этот дневник — единственное средство, способное открыть мне правду. Меня волновало не столько происхождение портретов и судьба маминого таланта, сколько что за человек моя мама вообще. Мне хотелось понять ее. Хотелось найти в ее прошлом причины, оправдывавшие ее отчужденность и холодность. И я чувствовала, как шумно колотится в груди сердце от предвкушения, что возможно, все они сейчас в моих руках.
4 сентября, понедельник
Итак, первый день в Академии искусств. Двадцать шесть человек, все из разных уголков мира, мы собрались в небольшой аудитории со стенами, обитыми потертыми деревянными панелями, где на заднем ряду уже был накрыт скромный стол из сыра, закусок и сладостей. Ни с кем не вступая в диалог, я тихонько посматривала по сторонам.
Как я и ожидала, в маленьком зале оказались представлены четыре основных типа людей искусства.
Номер один: хиппи, которых всегда можно узнать по худобе, взгляду с поволокой и неряшливой одежде. В свободное от курения марихуаны время они умудряются делать действительно стоящие вещи, но редко когда достигают высот из-за нелюбви к личной гигиене и неспособности налаживать устойчивые социальные связи.
Номер два: ничтожества с претензией на интеллектуальность. Отличительные черты: очки в яркой оправе (часто без диоптрий), стильный костюмчик, короткая стрижка у девушек и головные уборы у парней. Бисексуалы и снобы. Средние концептуалисты, но прекрасные маркетологи, они приносят на экзамен бюст Поллока из яиц и бекона, а уходят с высшим баллом и заказом из лучших галерей города.
Номер три: фрики. Про них говорят, что свои работы они пишут куриной кровью в полнолуние, их волосы переливаются всеми цветами радуги, а кожа пестрит тату и металлическими украшениями. Они держатся особняком и прогуливают почти все занятия, зато на экзамене преподносят нечто такое, отчего у всех отваливается челюсть.
И наконец, четвертая категория: посредственности. Среди них, мне подобных, и следовало искать друзей. Я почти сразу приметила одну такую девушку, судя по виду, итальянку, с темными глазами, огромными, как у персонажа японских мультиков, и приятными, мягкими чертами лица. Приметила и решила, что она станет моей подругой. Кажется, ее зовут Сара.
6 сентября, среда
День самобичевания и первого прогула.
Что я делаю совсем одна в чужом городе, в чужой стране, среди людей, с которыми у меня нет ничего общего? Я никогда не стану знаменитой художницей, у меня отличная техника, но нет таланта, об этом мне твердили все годы в художке, и если бы не Илья Иосифович, добрый приятель мамы, не видать мне своей фамилии в списках поступивших как своих ушей.
Вчера на занятии по композиции профессор Гарибальди предложил нам «разбить лед» и рассказать почему мы здесь. И пока бородач в гавайской рубашке выступал с экспрессивной речью, я вдруг осознала, что понятия не имею, зачем я здесь.
-…Да, привет. Я — Анна Соколинская, из России. И я здесь в поисках абсолютной красоты.
«Что черт возьми ты несешь, Анна?» — надрывался мой внутренний голос, и мои щеки раскалились так, что на них можно было пожарить яичницу.
Неловкая пауза. Взгляды всех прикованы ко мне. Два панка с первого ряда о чем-то шепчутся вполголоса, а потом с повизгиваниями смеются, точно две гиены.
— Абсолютной красоты? Это очень интересно, — наконец сказал профессор Гарибальди, улыбаясь мне какой-то нежной, почти отеческой улыбкой. — Не могла бы ты раскрыть поподробнее, что ты имеешь в виду?
— Я хочу сказать, что если где-то и есть универсальная истина, то только в красоте. И искусство для меня — это лучший инструмент, чтобы постичь ее, — опустив глаза, ответила я.
— Спасибо, Анна. Это очень глубоко. О связи красоты и искусства мы еще поговорим, но спасибо тебе, что подняла эту тему.
Я села на место униженная. Никогда мне еще не было столь тошно.
11 сентября, понедельник
Кажется, я куда-то падаю. И насчет этого падения меня разрывают противоречивые чувства.
Мне очень нравится один человек, нравится его образ мыслей. Он профессор. Я заметила его еще в первый день, когда директор Боски произносил приветственную речь за кафедрой. Взгляды всех студентов были прикованы к директору. Всех кроме меня. Я одна не могла оторваться от этого профессора, такое у него было лицо: с классическими чертами, нежной полупрозрачной кожей и чуть подрагивающими уголками губ. Опасность я почуяла почти сразу, стоило только ему улыбнуться. Что это была за улыбка! Ею можно было свечи зажигать вместо спичек: столько в ней было теплоты. Я тогда еще захотела нарисовать ее во что бы то ни стало. А сейчас думаю, что не должна ни в коем случае.
