— Значит, говоришь, у нас остается не более полугода, чтобы реализовать свое превосходство в воздухе, а после придется потесниться?
— Я бы даже уточнил, что для реализации имеющегося превосходства у нас есть всего пара месяцев — с апреля по июнь этого года, когда мы получим изрядные подкрепления в пилотах и технике, а немцы еще не перейдут на новый уровень боеготовности. Если они, конечно, не смогут неприятно удивить нас ранее, что также нельзя исключать.
— И ты желаешь как-то использовать это время, — не спросил, а, скорее, констатировал самодержец. — Говори прямо, Сандро. Тех, кто ходит вокруг да около, я выслушиваю по десятку каждый день. Не хочу, чтобы и ты присоединился к их числу.
— Ты прав, Ники. Дабы в будущем сохранить небо за собой, нам жизненно необходимо изрядно потрепать германских авиаторов пока мы сильнее. А для этого требуется создать такое условие, при котором мои орлы смогут нанести германцам невосполнимый урон. Иными словами, на фронте нужно будет создать, своего рода, точку напряжения, которую немцы не смогли бы игнорировать и принялись бы стягивать к ней все возможные силы. Причем создать ее необходимо там, где и когда к противостоянию более всего будем готовы именно мы.
— Хм, — император перевел задумчивый взгляд с собеседника на окно, за которым мела пурга, — и где же ты видишь должным создать подобную точку напряжения?
— Учитывая наш успех по штурму Перемышля, там, где у немцев имеется крепость, которую нам жизненно необходимо взять.
— Кенигсберг, — тихо произнес император в пространство, все так же продолжая созерцать царившее за окном ненастье.
— Именно, Ники, — не стал отрицать очевидного факта великий князь. — Если падет Кенигсберг, то вся Восточная Пруссия окажется в наших руках. Высвободятся 1-я, 2-я, 10-я и вновь формируемая 12-я армии. Пусть половину этих сил придется оставить для противостояния противнику по новой линии соприкосновения, остальные войска можно будет направить на решение иных задач. Но что более всего прельщает меня, как командующего ИВВФ, с аэродромов Кенигсберга наши тяжелые бомбардировщики получат возможность дотянуться до немецкой военно-морской базы в Данциге. И это я еще не говорю про аэропланы-торпедоносцы авиации Балтийского флота, которым сам Бог велел базироваться, как в акватории прилежащей к этому городу-крепости, так и в порту, названному в честь твоего почившего батюшки. — Вообще изначально авиационная станция, построенная в Порту императора Александра III, должна была стать главным пунктом базирования гидропланов на Балтике. Как и родным домом для балтийских подводников с миноносниками. Однако в первый же день войны высокое флотское начальство внезапно осознало, что порт совершенно не прикрыт от удара со стороны моря. Нет, отбиться от пары легких или даже пары броненосных крейсеров его батареям береговой обороны виделось вполне по силам. Но вот визита, к примеру, всего состава 4-й резервной эскадры флота, состоящей из 7 устаревших броненосцев, ни город, ни порт, пережить уже не смогли бы. Все же во времена его проектирования и постройки превалировала концепция защиты военно-морской базы силами броненосных кораблей флота, которых к началу войны оказалось совершенно недостаточное количество. Потому базу в Либаве и бросали в огромной спешке, эвакуируя из нее все, что могло самостоятельно передвигаться. И лишь появление такого оружия, как летающий торпедоносец, позволило вновь обратить самое пристальное внимание на акваторию этого порта, откуда по прямой до шведских берегов было менее трехсот километров. А гидропланы, действующие из района Кенигсберга и Рижского залива, где уже заканчивали возводить авиационную станцию 1-го разряда, вполне могли обеспечивать прикрытие своих коллег в Либве или же просто использовать этот порт в качестве «аэродрома» подскока. В общем, со взятием Кенигсберга возможностей распространить свой контроль на большую часть Балтики становилось особенно много. На чем исподволь и попытался сыграть великий князь. — Ты понимаешь, Ники? Мы сможем пустить на дно любой немецкий корабль, хоть миноносец, хоть линкор, что окажется в радиусе полутора сотен миль от места базирования нашей тяжелой авиации! То есть мы получим полный контроль над Балтикой! — несколько преувеличил он реальные возможности для красного словца.
— И линкоры потопить беретесь, говоришь? — сказать, что в глазах русского императора проснулся интерес, значило не сказать ничего. Они буквально зажглись от тут же нарисованных воображением перспектив. Пусть отечественный флот, наконец, получил первую четверку настоящих линкоров, которые, впрочем, те же англичане относили больше к классу линейных крейсеров, из-за откровенно слабого по нынешним временам бронирования, выводить их дальше минно-артиллерийских позиций Финского залива было откровенно страшно. Не с таким превосходством в линейных кораблях, что имела Германия над Россией.
Если немецкий Флот открытого моря уступал английскому Большому флоту более чем вдвое, то весь русский Балтийский флот уступал тому самому Флоту открытого моря уже вчетверо. И как-либо повлиять на эту неприятную ситуацию без ввода в строй еще дюжины линейных кораблей, прежде, виделось невозможным. Причем даже с учетом черноморских линкоров и строящихся на Балтике линейных крейсеров, всему русскому флоту нечего было и мечтать сравняться с немецким в ближайшие лет десять-пятнадцать. Но ведь если не имелось возможности сравнять силы за счет ввода в строй новых вымпелов, то почему было не пойти обратным путем и сосредоточиться на сокращении поголовья немецких кораблей линии с помощью куда более дешевого и доступного вооружения? — А ты уверен, что твои орлы смогут совершить подобное? И вообще, хватит ли у нас для таких целей тяжелых аэропланов? — не смотря на вспышку надежды, сомнения продолжили грызть Николая II. Он прекрасно помнил, как лично осматривал первый У-3. Потому-то сейчас никак не мог представить себе равное противостояние собранной из ткани с рейками этажерки закованному в броню стальному гиганту. Слишком уж красиво это звучало на словах. Но как все могло обернуться на самом деле — сказать сейчас не смог бы никто. В слишком уж многом ему пришлось разочароваться за последние месяцы, и уж больно сильно хотелось верить в возможность решить малыми силами огромную проблему отсталости российского флота. Потому опасение очередной неудачи, коих и так хватало на сухопутном фронте, изрядно довлело над монархом. Терять же хотя бы надежду, не хотелось совершенно. Да, самолетов этой марки нынче состояло на вооружении армии и флота куда больше, нежели в Российском Императорском Флоте имелось линкоров с броненосцами вместе взятых. Вот только даже сейчас количество немецких броненосных кораблей превышало число построенных тяжелых аэропланов. И данное соотношение сил и средств удручало.
— Да, аэропланов хватит. Мы ведь сможем применять для нанесения ударов не только тяжелые, но и легкие машины. — Поняв по лицу собеседника ход его невеселых мыслей, поспешил развить тему великий князь. — Все же не только торпедами и тяжелыми бомбами возможно бороться с вражескими кораблями. Те же У-2 и даже У-1 тоже вполне способны пустить на дно крупный корабль. Просто их для подобного потребуется применить в куда больших количествах, нежели У-3. И я готов на деле доказать свои слова. К примеру, если в ближайшие пару месяцев в результате применения легких бомбардировщиков будет потоплен «Гебен», ты мне поверишь? — Александр Михайлович решил вывалить один из заранее подготовленных козырей. Не зря ведь он поспособствовал самому теплому приему Дубова в среде моряков, после того как тот поклялся решить проблему немецкого линейного крейсера вставшего под военно-морской флаг Османской империи.
— Поверю! — не стал тянуть с ответом аж подавшийся вперед от переполняющих его чувств император. — Если твои авиаторы смогут продемонстрировать свою силу столь наглядным образом, мы не только обезопасим все Черное море, мы сможем получить немало политических дивидендов в переговорах с Италией, Болгарией и Румынией по вступлению их в войну на нашей стороне. Да и турок можно будет без оглядки начать бить с моря везде, где это только будет возможно. Но! Пока я не дам добро, попридержи своих летчиков. Сперва пусть союзники подтвердят послевоенную передачу Босфора в наше пользование, а после громите этот проклятый «Гебен». Кстати, тебе для этого что-нибудь понадобится?
