Отвечавшая за охрану города на этом фланге неполная пехотная рота Эстляндского полка вряд ли могла остановить атаку вдесятеро больших сил. Ни желания стоять до конца, ни физических сил для штыковой, ни достаточного запаса патронов, у них не имелось. И если бы не подоспевшие к месту грядущего прорыва авиаторы со своими многочисленными пулеметами, а также обещанием расстрелять из этих самых пулеметов любого, кто посмеет драпать, позиции вполне могли быть покинуты. Впрочем, присоединившаяся к авиаторам рота охраны аэродрома, тоже сыграла свою роль. Этих в окопы набилось как бы не больше, чем имелось пехотинцев, а потому просто дать летчикам в морду, связать и оставить в качестве подарка наступающему противнику, оказалось невозможным. Вот если бы авиационные стрелки были одни… Тогда, да. Все могло бы случиться. А так вновь приходилось проявлять чудеса стойкости, благо нынче артиллерии у немцев не имелось.
Вспыхнувшая на юго-западной границе города интенсивная перестрелка успела привлечь внимание всего находящегося здесь штаба 2-й армии и потому свидетелями того, как бронированная техника, фактически, давит пехоту, стали очень многие офицеры, включая иностранных гостей. Видящий, что немцы, не смотря на потери, не снижают натиска, командир БА-3, успевший расстрелять все осколочные снаряды, приказал давить немцев, как когда-то под Млавой. И, следует отметить, психическая атака вышла на славу. Так, непрерывно стреляющий из пулеметов броневик, вырвавшись по дороге во фланг наступающим немцам, свернул в поле и начал подминать под себя, что уже остывающие тела, что те, в которых еще теплилась жизнь. А следовавший за ним небольшой бронеавтомобиль, оставшись на дороге и, игнорируя ответный обстрел, принялся садить длинными очередями по большим скоплениям солдат. Установленный на БРДМ-2 станковый Максим позволял куда более щедро расходовать патроны, нежели РД-12. Так, в сущности, и захлебнулась первая атака немцев на Нейденбург. Кому-то из улан удалось отступить. Кто-то предпочел сдаться в плен. Но не менее трех сотен остались лежать в поле. Впрочем, подгадить они таки успели, сбив заходивший на посадку У-2Б. Не прикрытого с боков пилота поразили аж три пули и, управляемый им аэроплан, рухнул практически на линию окопов. Это была первая потеря летчика в добровольческом авиационном отряде. Но, судя по тому, как неважно шли дела — далеко не последняя.
Ситуация, в некоторой степени, вышла из критической зоны с наступлением утра 29-го августа, когда в Нейденбург начали втягиваться остатки 2-й дивизии, сдавшие свои позиции частям отступающего следом 15-го корпуса. Пусть голодные и валящиеся от усталости и недосыпа с ног, но не утратившие оружие и даже доставившие изрядные трофеи, вошедшие в город солдаты вдохнули в штабных офицеров уверенность в завтрашнем дне. А подошедшие примерно в это же время два свежих батальона Лейб-гвардии Санкт-Петербургского полка и вовсе подняли настроение, ведь следом за ними ожидались остальные части 3-й гвардейской дивизии. Но перестав быть критической, ситуация на фронте все равно оставалась весьма тяжелой. Так уже ближе к полудню части I-го резервного корпуса немцев вошли в огневое соприкосновение с арьергардом 13-го корпуса, обещая сокрушить его в считанные часы из-за подавляющего превосходства в силах. Не лучшим образом обстояли дела под Сольдау и Кослау, где с немалым трудом удерживали оборону все еще не объединенные под единое командование части русских 1-го армейского корпуса и 1-ой стрелковой бригады, лишившиеся к этому времени артиллерийской поддержки в связи с растратой всех снарядов и отсутствия подвоза новых. И если бы не активная работа российской авиации, они уже вполне могли отступить со своих позиций находящихся под постоянным обстрелом немецкой артиллерии, которая совершенно не испытывала недостатка в боеприпасах. Заодно командование 8-й немецкой армии, наконец, смогло собрать вместе и вернуть на передовую драпавшие от русских части 2-й резервной пехотной дивизии. Именно ей, совместно с бригадой Мюльмана и сводным отрядом Шметтау, предписывалось прорвать фланговое охранение 15-го корпуса русских. Но, столкнувшись не с ополовиненной 2-й дивизией, а с практически не понесшей потерь 6-й пехотной дивизией, эти силы не смогли выполнить поставленной задачи, при этом понеся тяжелые потери во время организованных на оборонительные позиции русских атак. И если бы не попавший своей большей частью в окружение арьергард 13-го корпуса, этот день для 2-й русской армии можно было даже назвать вполне неплохим. Пусть командующий Северо-Западным фронтом и высказал несколько нелицеприятных слов генералу Самсонову за самовольный, не согласованный заранее со ставкой, отвод корпусов, в целом действия последнего одобрили. А как могло быть иначе, ведь он, фактически в последний момент, выдернул свои войска из практически захлопнувшегося капкана. Если бы на этом еще все закончилось, и его армии дали хотя бы пару дней на отдых и приведение себя в порядок — то было бы совсем хорошо. Но не менее вымотавшимся немцам никак нельзя было останавливаться — 1-я русская армия вновь пришла в движение и начала беспрепятственное продвижение с востока на запад, угрожая уже через три — четыре дня обрушиться на тылы аж трех немецких корпусов. Вот только куда более скорый и не менее неприятный сюрприз готовили 8-й армии пилоты-охотники, наконец, добравшиеся из Киева до Варшавы. И хоть в конечном итоге на полевой аэродром село всего тринадцать аэропланов, это было вдвое больше тех сил, что начинали войну в этих местах.
— Неужели все действительно настолько плохо? — обнявшись с примчавшимся в шестом часу вечера в Варшаву Егором, поинтересовался у того Михаил. Очень уж тяжело его подчиненным дался столь дальний перелет, закончившийся аж пятью авариями, чтобы тут же не уточнить потребность в принесенной «жертве», поскольку ремонт всех не добравшихся до столицы Царства Польского машин должен был лечь на кошелек их дружной компании. К тому же, тех четверых, что сошли с дистанции в промежутках между пунктами назначения, сперва еще требовалось эвакуировать, что также требовало отвлечения определенных сил и средств.
— Плохо было вчера вечером, — не стал приободрять своего друга командир добровольческого отряда. — Сегодня нашим войскам, вроде, пришлось чуть полегче, но что будет завтра, не знает, наверное, никто. Полноценной линии фронта, как таковой, не существует. На дорогах то и дело появляется немецкая кавалерия, громящая тыловиков и небольшие отряды. Представляешь, они сегодня чуть было командующего нашей армии не перехватили! Хорошо, что у него водитель оказался умелый. Вывез. Но пробоин в кузове машины десятка полтора точно насчитали. Пришлось отдать ему в прикрытие БРДМ-2 из охраны нашего аэродрома! А то ведь и так все на волоске висит. Не станет командующего и посыплется «карточный домик». Да и сами мы на днях свой полевой аэродром у Нейденбурга чудом отстояли. Имейся у немцев хоть пара орудий, и не стало бы нашего отряда — и так машины, что на земле были, пулями изрядно побило.
— Вы чего, прямо на передовой там квартируете, что ли? — немало удивился развитию событий Михаил.
— Не на самой, но теперь уже очень близко. Наши едва успевают откатываться назад под напором немцев. Сегодня в полдень, узнав о разгроме арьергарда 13-го корпуса, Самсонов вообще отдал приказ бросать обозы и отрываться от противника. Да и говорил я уже, нет там сплошной линии обороны, вот на нас кавалерийский полк и вышел. Просочился, так сказать.
— Д-а-а, дела у вас тут. У меня там, — Михаил махнул рукой себе за спину, подразумевая оставленный полк, — такого не было. Нет, мы там тоже не цветочки нюхали. Но отбивать атаку на свой аэродром — точно не приходилось.
— А нам уже второй раз с начала войны приходится. Но, да не о том разговор будет. Ты с собой сколько соколиков привел? — Егор всего пять минут как оставил на стоянке свой штурмовик, и потому еще не имел возможности посчитать находящиеся на поле самолеты.
— У меня сейчас в строю осталась чертова дюжина, — не стал тянуть Михаил. — Два штурмовика, остальные У-2Б.
