По хорошему, к тому же Нейденбургу следовало начать постепенный отвод 2-й пехотной дивизии, что вот-вот грозила оказаться в окружении, но всякая связь с ней прервалась. Более того, командир этой дивизии и сам утратил контакт со своей 2-й бригадой, остатки которой посланному на их поиски офицеру штаба 2-й армии удалось обнаружить на подступах к Нейденбургу в совершенно непотребном виде. Ничего не евшие уже два дня, без патронов и снарядов, понесшие тяжелейшие потери от огня немецкой артиллерии, вышедшие к своим солдаты и офицеры представляли собой лишь толпу совершенно негодную для дальнейших боевых действий. Пожалуй, именно этой дивизии, вообще не получавшей какого-либо снабжения с начала выдвижения всей 2-й армии, пришлось тяжелее всего. Потому и не было применено никаких дисциплинарных мер — остатки Эстляндского пехотного полка и 2-й артиллерийской бригады, как смогли, разместили в переполненном ранеными городе и накормили хотя бы хлебом, так как иного продовольствия под рукой попросту не имелось.
А ближе к шести часам вечера на стол командующего армией лег доклад разведчиков, что уходили проведать 6-й корпус. Хоть генерала Самсонова и нельзя было назвать гением стратегии, дураком он тоже не являлся и прекрасно осознавал, что наносимый немцами на левом фланге его армии удар приведет к уничтожению всех его войск, только если с противоположного края происходит точно такое же действо. Причем причины для волнений имелись немалые, так как связи с 6-ым корпусом не было уже второй день. И вот, худшие опасения подтвердились — ситуация там оказалась даже более тяжелой, чем у 1-го корпуса, где удалось хоть как-то минимизировать ущерб, вовремя остановив отступление войск. Теперь весь правый фланг и тыл ушедшего далеко вперед 13-го корпуса оказались полностью открыты. Хорошо еще немцам требовалось не менее суток, чтобы подобраться к его подбрюшью, чего Александр Васильевич допускать уж точно не собирался.
Трагедии удалось избежать в самый последний момент и лишь благодаря оперативной рассылке половины штабных офицеров с новыми приказами ко всем командирам корпусов и дивизий, благо аэропланов под боком имелось в достатке. К величайшему сожалению командующего 13-м корпусом, его войскам не хватило каких-то пяти часов, чтобы дойти до оставленного немцами без прикрытия Алленштейна, имевшего огромное стратегическое значение. Оставив в качестве арьергарда два батальона, что по мере отступления обязаны были еще и подбирать в деревнях своих раненых из числа тех, кого еще не успели эвакуировать в тыл, он развернул основные силы на 180 градусов и, приказав бросить все лишнее, форсированным маршем направил их к пройденному днем ранее Куркену, чтобы оттуда растянуть фронт до Лана, в то время как остаткам 2-й дивизии и частям 15-го корпуса по планам Самсонова предстояло занять линию Гогенштейн — Мюлен — Франкенау, тем самым создав коридор для отвода основных сил двух корпусов из схлопывающегося капкана.
К вечеру из всех действовавших в интересах 2-й армии авиационных отрядов не понес потери только 1-й. Все их аэропланы продолжали квартировать в Новогеоргиевске и летали, так сказать, в щадящем режиме. В 15-м отряде из-за аварий при посадках в расположении войск оказались потеряны две машины. Все же относительно ровное поле, без ям и колдобин, можно было найти не везде, а свою ошибку пилоты осознавали только после того, как подламывалось шасси или же самолет утыкался носом в землю. 13-й потерял всего один борт от огня противника, но полное отсутствие топлива и приказ на срочное отступление вынудили бросить все имущество в Надрау. Они даже не попытались снять с машин двигатели, а, попрыгав в грузовик, поспешили убыть в Нейденбург. Немцы же заняли Надрау лишь утром 29-го августа, но радоваться подобным трофеям им долго не пришлось — налетевшая пара У-2 разбомбила брошенные при отступлении крылатые машины. От трех машин 21-го отряда осталось только две — вылетевший с делегатом связи в расположение 6-го корпуса поручик Поплавко пропал без вести вместе с пассажиром. Также по одной машине потеряли 23-й и Первый добровольческий отряды. Зато и немецкие авиаторы в этот день вновь познали горечь утрат. С целью прикрытия атакуемой русскими артиллерии I корпуса в воздух были подняты все шесть новейших Авиатик Р14, наблюдателям которых были выданы пистолеты и карабины для стрельбы по русским аэропланам, но попытка организации первого крупного воздушного боя обернулась для летчиков 14-го полевого авиационного отряда трагедией. Уж слишком сильно их бипланы напоминали У-2, так что стоило им появиться всей группой над расположением своих войск, как в самолеты тут же принялись бить все, кому не лень. К тому моменту как Тимофей Ефимоф, как раз вылетевший на очередную штурмовку, подошел к окрестностям Уздау, два немецких Авиатика уже падали вниз. Еще же двоим не позволил уйти он сам. Сбросив груз бомб на приглянувшиеся гаубицы, и удовлетворительно крякнув от вида хорошо проделанной работы — два орудия смело можно было вычеркивать из списка функционирующих, он устремился догонять уходящие на север бипланы.
Уйдя из зоны обстрела, немцы несколько успокоились и снизили скорость, так что догнать их штурмовику удалось весьма скоро. Догнать и, подкравшись снизу, влупить из всех четырех пулеметов по выбранной жертве. Два десятка метров дистанции огня и две сотни поразивших биплан пуль дали стопроцентный результат — загоревшийся прямо в воздухе Р14 тут же устремился к земле, закрутившись вокруг своей оси подобно падающему перышку. Пока же сослуживцы поняли, что произошло с их невезучим коллегой по ремеслу, под обстрел попал второй самолет. Тут уже огня не было, но зато и пилот и наблюдатель погибли мгновенно, отчего потерявшая управление машина пошла вниз и ухнула в лес, над которым они как раз пролетали. А после у Тимофея закончились патроны, и потому третья жертва отделалась легким испугом и испятнанным пробоинами крылом. Но до конца сражения этот отряд более не поднимал в воздух ни одного аэроплана.
— Ну что, друзья, подведем итоги этого суетного дня? — устало поинтересовался Егор, изо всех сил стараясь не уснуть прямо за столом. Десять выполненных вылетов вытянули из его уже немолодого организма все соки. Да и остальные, откровенно говоря, выглядели не лучше своего командира. Потому выразили свое мнение нестройным угуканьем и взглядом с трудом удерживаемых от слипания глаз.
— Тогда начнем. Все живы и почти здоровы — и это главное. Один У-2 восстановлению не подлежит и пойдет на запчасти для оставшейся пары, а двигатель с него поставим на машину Орлова. Наши няни-механики как раз успели подлатать планер и, надеюсь, завтра утром уже сможем поднять его в небо. Так что если за ночь все поправят, начнем новый день в прежнем составе. Топливо и боеприпасы, что странно, в наличии еще имеются, но как вы сами понимаете, наших сил оказалось совершенно недостаточно, а настоящие бои здесь, похоже, только начинаются. Еще один такой день и от нас не останется даже рожек и ножек.
— Полагаете, Егор Владимирович, что завтра немцы смогут дать такой же бой? — поинтересовался отсвечивающий налившимся синяком Иван. Если первое время он, по старой привычке, вбитой в голову многолетним воспитанием в стиле высшего дворянства, с некоторым пренебрежением общался не только со своими сослуживцами, но и командиром, то за последние дни полностью пересмотрел свои отношение. Сколь бы отличным летчиком он сам ни являлся, до взявшего его под свое крыло Озерова, ему было, как до Луны. Только здесь, на настоящей войне, Иван осознал это в полной мере, имея возможность наблюдать за действиями коллег по цеху. Нет, армейские летчики тоже осуществляли ежедневные вылеты на разведку. Но и только! Да по сравнению с тем, что творили полдюжины пилотов их добровольческого отряда, достижения кадровых авиаторов неуклонно стремились к нулю. Потому и тон в общении с командиром отныне был исключительно уважительным.
— Не знаю, но хочу быть к этому готовым. Уж больно сильно они рвутся разбить все близлежащие части. А ведь именно они обеспечивают фланг основных сил армии. Понимаете, что случиться, если 1-й и 23-й корпуса не выдержат и побегут, как это уже почти случилось? — указал Егор на усеянную многочисленными пометками карту.
