– Ничего подобного! – прокалякал выдвиженец Щипрудчин. – У нас тут старое тихое пролетарское захолустье.

– А вы свинья! – вдруг сделал въедливое замечание придурку в картузе непонятный гражданин.

– Гришка это сделал! – прогундосил гражданин вот c таким лицом: пухленькие щечки, впалые скулы, скошенный подбородок.

– Отставной козы барабанщик ваш Гришка, – как всегда, принципиально воскликнул председатель месткома Генрих Ричардович. – Такое ж суметь надо! Да и на что, я вас спрашиваю, ему снег?

– Архип Афанасьевич, так в субботу или в пятницу? – задал приличествующий случаю вопрос пройдоха c вытаращенными глазами. – Я что-то в последнее время нашей «Немправде» не доверяю…

– В ночь c субботы на воскресенье… – ответил потерпевший. – Лег спать – снег был, просыпаюсь утром, выхожу во двор – нет его. Вот такая вот мать за ногу. Я было думал, расстаял, смотрю – лопатой гребли. Все подчистую, товарищи, стилибонили. И где ж у людей совесть?

– Вот так дела… – гримасничая, протянул рабочий-ударник c красной мордой и, отхлебнув пива, вдруг брякнул первое, что пришло в голову: – Буржуи недорезанные это сделали.

– Гришка уволок, его работа.

Радий Нифонтович Добрынин, пожарник в отставке, был другого мнения:

– Кисейная барышня ваш Гришка!

Мужчина лет сорока, пенсне которого выдавало в нем интеллигента, помыслил так:

– Видите ли, в чем дело? Каждому здравомыслящему горожанину, а немешаевцу тем паче, известно, что наша почва является дерново-подзолистой, профиль ее состоит из перегнойного и иллювиального горизонтов. Поэтому для плодородия перегнойного горизонта, кроме снега, необходим навоз. У вас навоз в целости, Архип Афанасьевич?

Рабочий-ударник Рудольф Антипин постучал пальцем по собственному лбу и пригрозил так:

– Навоз-то в целости! А вам, товарищ, слова не давали!

Хотя сказывают, он пригрозил вот так: «Тебе, лох занюханный, слова не давали!» Но разве ж можно верить сплетням? Однако по поводу этой подозрительной личности, Рудика Антипина, однажды такое шептали, что даже у опытной сплетницы тетки Агафьи мозги закипели и пришлось ей лечиться в немешаевском Доме скорби аж до кануна первого пятилетнего плана.

– А за три дня до этого мне на работе барашка в бумажке предлагали, взятку то есть, – моргая глазками, поведал потерпевший. – Я отказался. Может, c этим как-нибудь связано? А, товарищи?

– Кто предлагал? – вскидывая подбородок и c умилением щуря нос, спросил толстяк c баварскими усиками.

– Приезжий какой-то.

– Нет, снег слямзил наш, немешаевский, – изнесли в толпе.

– Гришка это сделал.

– Вот заладил! Гришка, да Гришка! – прошипел лупоглазенький гражданин. – Говорят ему: алиба у Гришки. Его Устин, сторож «Немпищторга», зрил. Всю ночь горькую они пили!

– Как же мне теперь без снега, товарищи? – просительно воскликнул потерпевший Глобов. – Я теперь, выходит, без овоща останусь?..

– Может, еще выпадет, – успокоил толстяк c усиками.

– А вы когда наметили копку?

– Не выпадет, лето на носу, – поднимая указательный палец вверх, словно собираясь проповедовать, произнес средних лет гражданин c фараонской бородкой.

– Точно – не выпадет! – промямлил собутыльник фараонской бородки – гражданин в очках c фининспекторским личиком.

– Гришка это сделал…

– Вот лоханутый! – интеллигентно отозвались рядом. – Вам же цыркнули: у Гришки алиби. Не понимаете? Алиби!

– Вся почва к лету пересохнет, – слезно пробубнил потерпевший и вдруг крикнул c детским отчаяньем: – Да и вилы я еще не купил! Где же у людей совесть?!

– Вилы готовят летом, а грабли зимой.

– Заткнись, вшивый! – грозно заметил рабочий-ударник Рудольф Антипин, словно пытаясь сказать: «Молчи, пистон. Ты еще на авто „би-би“ говорил, когда я за рулем ездил».

– Действительно, гражданин, что это вы тут по верху плаваете, за вершки хватаясь? – в один голос бухнули бывшие хозяева частного ресторанчика Виктор и Анна Прищепа. – Нашли время верхоглядничать!

– Я не верхоглядничаю!

– Конечно не верхоглядничаете! – заблекотали два Сереги-лесника в фуражках c золотым зигзагом на околыше. – Вы дребеденничаете! Белибердой нас поливаете!

– Буффонит он, – захихикал от удовольствия бывший крупье Андрей Мирошниченко. – У нас в казино таких огурчиков без ножа резали!

Интеллигент посмотрел на всех бычком.

– Давайте все же разберемся, граждане! – c отчаяньем махнул рукой потерпевший. – Ведь у меня снег украли! А вы тут лясы точите!

– И все равно я скажу и отвечу всем. Слышите? Всем! – не выдержал интеллигент. – Навоз, товарищи, важнее снега… Эх вы, неграмотные!

– Кто же спер снег? Вот в чем вопрос…

Таким макаром беседа продолжалась еще долго, пока, наконец, как-то само собой не выяснилось, что снег похитила, пробравшись сквозь заградительный ряд, подозрительной наружности бабка Гликерия из близлежащей деревни Варваровки. А нужен он ей был по надобности хозяйственной, для огорода, землю орошать, значит. А почему скрала именно у Аввакумова? Так дом его на окраине стоял, чего ж зря куда-то тащиться? Да и не крала она вовсе снег этот, а лопатой его, да и в телегу-то свою покидала, и увезла восвояси, в деревню к себе, стало быть. На кой черт, граждане-товарищи, ей красть? Взяла она! Жлобы, а косят под порядочных граждан!..

Граждане Немешаевска мало чем отличались от жителей любого другого населенного пункта молодой советской республики. Еще оставшаяся на свободе интеллигенция, как правило, старалась не упускать последних известий о новых трудовых свершениях на великих стройках первой пятилетки. Кустари-одиночки искали случайных клиентов. Алкоголики просили у своих собутыльников взаймы «до первой же получки». Партийные и другие совработники решительно выступали на различных митингах и собраниях, убивая меткими лозунгами повсюду притаившихся контрреволюционных гадюк. Просто люди жили беспокойной жизнью, опасаясь, что наступят еще более худшие времена.

И только Петр Тимофеевич Ключников был далек от всего этого. Петр Тимофеевич не любил собраний, жил припеваючи, хотя точно знал, что суровые времена уже не за горами, и никогда не брал взаймы, так как сам давал. Гражданин Ключников был простым беспартийным советским нэпманом. Он представлял в городе частновладельческий сектор акционерным обществом «Карт-бланш». Обществу принадлежали несколько продовольственных лавок, небольшая кофейня на улице Дворовского и приносивший неплохие барыши шинок «Пиво-водка» на Центральной площади. В свои тридцать семь c хвостиком брюнетистый Петр Тимофеевич выглядел полулысым. На его румяном лице кое-где уже обозначились тонкие линии морщин. Глаза были всегда опрокинуты внутрь, а ямочка на подбородке продолжала привлекать внимание дам.

Рано утром, когда первые петухи еще не успели приступить к исполнению традиционных концертов, шинкарь Ключников страстно умывался, стряхивал воду c рук, отшлифовывал зубы щеткой фабрики «Мосщетсоцзуб», вытирался утиральником, опрокидывал в свой растущий животик кусок холодной курицы или телятины, сдобную булку и чай, потом делал легкие дыхательные упражнения по системе индийских йогов и, как угорелый, мчался в свою контору. В конторе в такую рань он никого не заставал. Брови Петра Тимофеевича хмурились необычайно, но он садился в свое высокое конторское кресло, закатывал рукава ситцевой рубашки, пододвигал к себе счеты c пальмовыми косточками и, пыхтя от удовольствия, принимался за работу. Смысл ее состоял в том, что необходимо было свести вчерашний дебет c сегодняшним, «гипотезным», как он выражался, кредитом. Работал он c огромным терпением и до тех пор, пока «гипотезный» кредит наконец, не появлялся в лице одного из служащих c денежным переводом в трепещущих руках.

В характере Петра Тимофеевича была одна любопытная черта: ему нравилось читать газеты. Ни к каким течениям, направлениям, блокам он, конечно же, себя не причислял, но за колебаниями генеральной линии партии следил зорко, считал себя на незатейливом политическом поприще докой и убедительным прорицателем. В свое время дока действительно вычислил, что как только товарищ Каменев выступит на XIV съезде партии c докладом о насущных проблемах народного хозяйства, ВСНХ введет коммерческий кредит. Как убедительный прорицатель, Ключников был первый в Немешаевске, кто выяснил, что оптимальный вариант первого пятилетнего плана на самом деле был максимальным. Это открытие почему-то вспыхнуло в его мозговых извилинах сразу же после прочтения брошюры московских литгениев Ильинкова и Панферова «Котлован победы». Слезы смеха ползли по лицам коллег товарища Ключникова, когда он c шизофреническим блеском в глазах доказывал им, что 1930 год будет годом мяса и, когда в мае, действительно, началось поголовное истребление коров, быков и тому подобного скота, те же коллеги от досады грызли свои ногти…