В отличие от того же Фридриха французский монарх был счастлив в браке. Его привязанность к супруге Маргарите Прованской даже вызывала ревность у матери: когда они поженились, то жили в отдельных комнатах, встречаясь только на лестнице, где о приближении матери-королевы их предупреждали верные слуги. Однажды во время крестового похода Жуанвиль упрекнул короля, что тот смиренно ожидал окончания мессы, вместо того чтобы поспешить навстречу Маргарите и новорожденному младенцу. Однако этот эпизод скорее говорит о его набожности, а не о равнодушии к супруге. За всю совместную жизнь между ними не было и тени отчуждения. Маргарита родила королю одиннадцать детей.
Людовик испытывал трепетный интерес к церковным реликвиям. Выкупив терновый венец Христа у Балдуина, латинского императора Византии, он пронес его босиком по улицам Парижа до великолепной часовни, построенной специально для хранения этой святыни на острове Ситэ. Он также сделал множество щедрых пожертвований, в том числе на строительство Раймонского аббатства, но никогда не поддавался запугиваниям со стороны церковных иерархов и выступал посредником в конфликте между императором и папой. Стремление Людовика к справедливости и правосудию, как и его искреннее внимание к нуждам бедняков снискали ему репутацию святого, но особенно эту славу укрепил принятый им крест, «поскольку крестовый поход являлся высшим выражением рыцарской идеи среди западной аристократии».
И коль обет был дан, Людовик стал готовиться к крестовому походу с тем же упорством и целеустремленностью, которые обычно проявлял при подавлении выступлений строптивых вассалов и реорганизации системы правления французского королевства. Первая его задача — добыть средства для организации дорогостоящей заморской экспедиции. Для этого он ввел новый налог в размере 1/12 от всех церковных доходов и обязал все французские города выплатить дополнительные субсидии. Поскольку порт в Марселе в тот момент находился под властью германского императора, Людовик построил новый портовый причал в Эгморте. Именно оттуда он и отправился в Святую землю 25 августа 1248 года. Без особой охоты, но все-таки за ним последовали его братья и многие вассалы. Вместе с королем отправилась и Маргарита с детьми, в результате Франция осталась под рукой королевы Бланки Кастильской.
Уже за пределами Франции к отряду Людовика присоединились и другие знатные рыцари, в том числе Жан де Жуанвиль, сенешаль провинции Шампань. Местом сбора всего ополчения был выбран остров Кипр, где по заранее намеченному плану уже были размещены провиант и вооружение для 25-тысячной армии Людовика IX; среди них были 5000 арбалетчиков и 2500 рыцарей. Остановившись на зимовку, в январе 1249 года король направил двух монахов-доминиканцев с посланием к монгольскому хану, надеясь, что эта мощная азиатская сила — по слухам, она благоволила христианам — поможет ему в борьбе с исламом.
Придерживаясь тех же взглядов, что и ранее кардинал Пелагий, — дескать, обезопасить Святую землю можно, лишь подчинив себе Египет, — и особо не задумываясь о причинах неудач предыдущих крестовых походов, в конце мая Людовик с армией отплыл из Кипра, направляясь в дельту Нила. На рассвете 5 июня флот латинян бросил якорь напротив Дамиетты. Мусульманское войско под командованием Фахруддина, приятеля Фридриха II, уже ожидало их на берегу. «Это было завораживающее зрелище, — вспоминает Жуанвиль. — Золоченые доспехи султана горели в лучах восходящего солнца. В ушах стоял мощный грохот боевых барабанов и заунывный стон сарацинских труб». Не менее красочно выглядело и франкское войско: «Галера графа Яффского сверху донизу, как чешуей, была покрыта яркими щитами с его родовым гербом… Гребцов на галере было не менее трех сотен, и рядом с каждым из них был укреплен небольшой щит с графскими регалиями, а к щиту был дополнительно приделан флажок с тем же гербом, но уже позолоченным».
Несмотря на совет дождаться отставшей части флота, разбросанного по морю штормом, Людовик приказал начать высадку, и как только на берегу вспыхнула орифламма (ярко-красное французское боевое знамя с изображением языков пламени), король повел своих воинов на сарацин. Те, не в силах противостоять решительному натиску франкских рыцарей, попытались укрыться за стенами Дамиетты, но вскоре покинули город, предав его огню. Была одержана стремительная и легкая победа, и французский король вполне мог быть удовлетворен. Однако, помня о печальной судьбе 5-го Крестового похода под командованием кардинала Пелагия, он не стал преследовать египтян, отступавших вдоль нильского берега. Он сделал Дамиетту временной столицей всего Заморья, поручив доставить туда из Акры королеву Маргариту, и стал ожидать подкрепления из Франции во главе с принцем Альфонсом, графом Пуатье, а также падения воды в Ниле.
Наконец 20 ноября Людовик решил двинуться в глубь Египта. Отвергнув совет местных баронов держать путь в сторону Александрии, он по рекомендации своего брата графа Робера де Артуа двинулся на юг, по восточному берегу Нила — в направлении Мансуры. В авангарде его армии находился отрад тамплиеров, возглавляемый Великим магистром Гильомом де Соннаком — его избрали на этот пост через три года после смерти Армана Перигорского в каирской темнице. Вместе с ними следовали Робер д’Артуа и корпус англичан под началом графа Солсбери. Воспользовавшись бродом, который указал перебежчик-бедуин, они перешли на другой берег и, нарушив повеление короля Людовика дожидаться остальной части армии, атаковали лагерь сарацин как раз в тот момент, когда их командующий Фахруддин принимал ванну. Не успев облачиться в золоченые доспехи, он бросился прямо в гущу сражения и погиб от рук рыцарей-храмовников.
Робер д’Артуа решил преследовать бегущих сарацин до самой Мансуры. Великий магистр Гильом де Соннак попытался остановить его. Он и без того был крайне раздражен намерением принца оттеснить тамплиеров от командования авангардом. В оценке дальнейших событий мнения летописцев расходятся. Жан де Жуанвиль, оставшийся с главными частями крестоносцев на другом берегу, позднее писал, что Гильом де Соннак действительно пытался уговорить Робера д’Артуа пустить вперед рыцарей-тамплиеров, но в пылу боя тот просто не расслышал его слов. По мнению же Матвея Парижского, Робер д’Артуа отлично все понял, но ответил в крайне оскорбительной форме, повторив измышление Фридриха II относительно того, что тамплиеры просто не заинтересованы в окончательной победе, поскольку война приносит их ордену огромные прибыли. Когда же граф Солсбери заметил, что у Великого магистра больше опыта в борьбе с мусульманами, Робер д’Артуа обозвал его трусом и, пришпорив скакуна, повел в атаку своих французских рыцарей.
Поставленные перед выбором, тамплиеры и англичане двинулись за Робером д’Артуа и преследовали сарацин, бежавших в сторону Мансуры. Но их отступление было не столь безоглядным, как могло показаться. После гибели Фахруддина командование принял на себя опытный офицер мамлюкской гвардии Рухаддин Бейбарс Бундукдари. Поначалу не оказывая франкским рыцарям активного сопротивления, он дождался момента, когда те ворвались в город, и отдал приказ солдатам, укрывшимся на боковых улицах, атаковать крестоносцев. Лишенные возможности маневрировать на узких городских улочках, к тому же перегороженных бревнами, рыцари оказались в ловушке и были уничтожены. Погибло более 300 рыцарей, в том числе граф Солсбери и принц д’Артуа. Тамплиеры потеряли убитыми 280 человек; в живых остались только двое, включая самого Гильома де Соннака, который еще ранее был вынужден покинуть рукопашную схватку, лишившись глаза.
Этот трагический для крестоносцев эпизод, вызванный некомпетентностью и излишней горячностью Робера д’Артуа, предопределил дальнейший ход событий. Как только основные силы латинян пересекли один из притоков Нила, на них обрушились мусульмане. Уже раненный, Жуанвиль заметил короля Людовика, сражавшегося в первых рядах своего войска, — настоящий образец рыцарского мужества и чести. «Мне никогда не доводилось видеть более прекрасного и отважного рыцаря! Подобно башне, он возвышался над своими солдатами; его позолоченный шлем пылал на солнце, а в руке сверкал надежный меч немецкой стали». По истечении целого дня кровавой сечи египетские войска отступили в Мансуру. Когда командующий госпитальеров сообщил Людовику, что «его брат теперь в раю… из глаз его покатились крупные слезы».
