— С кем это ты язык всю ночь чешешь, Бурда? — спрашивал его разбуженный среди ночи сосед.

— Душу отвожу, сон ко мне нейдет. Все своего дня дожидаюсь. Часы считаю, минуты тороплю. Сделает мой «Пристман» шаг, и я тут же крестным знамением себя осеняю: ближе тот день на шаг, а сделался. Меня четырнадцать детей да внуков дома дожидается. Поди накорми эту ораву, если село наше на такой круче стоит, — веревкой к дереву привязаться надо, чтобы поле свое обработать. Вот построят здесь фермы, все четырнадцать душ туда работать пойдут — все до единого погонщиками станут, так у нас, у Кварацхелия, на роду написано. Бывало, когда мы стадо с гор в долину гоним, кажется, что это горы с места сошли. А ты еще спрашиваешь, почему, мол, не сплю.

Всю ночь не мог сомкнуть глаз Бурда Кварацхелия, а под утро, бывало, так заснет, что потом и не добудишься, хоть с топчана сбрасывай...

Корчевщики леса возвращались в бараки большой группой. Шли они неторопливо, вразвалку по только что расчищенной их же руками дороге.

— Сказывают, комиссия из Тбилиси приехала, — сообщил пожилой крестьянин с киркой на плече.

— Что еще за комиссия? — спросил Джаджу Джгереная, поигрывая топором.

— Землю, говорят, распределять будут, — с деланным равнодушием ответил Сардион Сартания.

— Чего же ты молчал до сих пор? Неужели распределяют? — с недоверием и надеждой спросил Бурда Кварацхелия.

— Что, скажешь, время еще не настало? — удивился Джаджу. — Сколько лет мы дня этого дожидаемся, вот и дождались наконец. Уже вроде бы нарезали землю для колхозов и совхозов в Саджиджао, Корати, Набаде, Сабажо, Квалони и Чаладиди.

— Ты, милый, не слышал, случаем, для каких колхозов и совхозов?

— Как это для каких? Для цитрусовых, конечно.

— А как насчет животноводческих?

— Чего не знаю, того не знаю, ей-богу, не слышал.

— Как это не слышал? Первым делом скотоводство и должно быть на этих землях.

— Не слышал, тебе говорят, чего пристал?

— Оглох, наверное, с того и не слышал, — сказал встревоженный Бурда.

— Был бы я твоих лет, видимо, уже оглох бы. Только мне еще два десятка до тебя шагать, ей-богу.

— Погорячился я, милый, извини. Сердце у меня не на месте, с того и горячусь.

— Что я тебе такого сказал? — удивился Джаджу Джгереная.

— Не ты ли сказал, что только под цитрусовые плантации и нарезали землю?

— Зря кипятишься, и животноводов, верно, не забудут.

— Как это «верно»? — взорвался Бурда. — Без всяких «верно», в первую голову нам и должны нарезать.

— Может, ты и прав, но со мной этого пока не согласовали. Я уж тебе удружу, будь спокоен.

— Ты все зубы скалишь, а мне не до шуток, душа в пятки ушла.

Цисана и Ция осторожно выносили из теплицы саженцы лимонов и апельсинов и аккуратно пересаживали в борозды. На девушках были ситцевые платьица с короткими рукавами, головы повязаны пестрыми косынками. Загорелые, крепкие, веселые, они щебетали без умолку.

Ни на минуту не прекращая разговора, они то и дело сновали из теплицы к бороздам и обратно.

— Стоило им в вагончики переселиться, они тут же и позабыли про нас, — поправляя рукой прядку волос, выбившуюся из-под косынки, укоризненно говорила Ция.

— Что поделаешь, Ция! Не гулять же они в эти вагончики переселились. Ради нас они торопятся, ради нас боятся время потерять. С тех пор как они туда перешли, экскаватор, говорят, ни минуты не простаивал.

Увлеченные разговором, девушки и не заметили, что поблизости от них остановились председатель колхоза «Солнце Одити» Эстате Парцвания и его шофер Чичико Читана. Они крадучись подобрались вплотную к подругам. Девушки завизжали с перепугу и радости и бросились к ним, оправляя на бегу платья.

— Здравия желаю, — поздоровался с ними Эстате.

— Дядюшка Эстате, — обняла его Ция. Потом она подбежала к Чичико. — Ой, Чичи, какой же ты высоченный, никак подрос еще, да? — встала на цыпочки Ция, чтобы чмокнуть шофера в щеку.

— Роста мне и так хватало. А вот здесь прибавилось, это уж точно, — постучал он пальцем по лбу, потом наклонился и поцеловал Цию. — Ну что, и на этот раз ты нас без саженцев отпустишь?

— Да, Чичи, ничего тут не попишешь! — сказала Ция.

— Да что это такое?! Ваш директор нам обещал...

— Обещать-то обещал, но сейчас такое положение создалось...

— Что еще за положение? — недовольно спросил председатель.

— Мы должны в первую очередь удовлетворить другие колхозы и совхозы.

— Я же всегда в первую очередь и проходил, девочка, что же изменилось теперь?

— Нельзя, дядя Эстате, честное слово, нельзя. Нет у нас другого выхода.

— Интересно, кого же это вы предпочли, разрешите полюбопытствовать?

— Всех сразу и не сочтешь! «Новый фазис», «Золотое руно», колхоз...

— Что, что? Да таких хозяйств в природе не существует, — перебил Цию председатель.

— Не было, так будут, дядюшка Эстате, — ответила Ция. — Этим и другим хозяйствам уже выделили землю.

— Какую это землю, где ты здесь землю увидела? Еще главный канал не проложили, болота еще не осушили, а уже землю делить вздумали?

— Вы что же, не слышали, мы ведь к Октябрьским главный канал сдаем...

— Твоими устами да мед бы пить, дочка. Неужели это правда? Тогда и впрямь стоит земли раздавать, пришло время. Даже не верится, что исчезнут с лица земли эти треклятые болота. Вы только слово свое сдержите, а я сам для вас саженцы привезу из Абхазии.

— Нет, дядюшка Эстате, — сказала Ция. — На этой земле лишь наши саженцы и будут расти. Вы только посмотрите, какая в них сила, какая стать. Здесь и вправду земля золотая.

— Это, конечно, здорово, что ты для всех саженцы готовишь, а вот когда ты нас на свадьбу пригласишь? — спросил Чичико.

— Мы к свадьбе давно уже готовы... И я, и Цисана.

— Кто такая Цисана? — спросил Чичико, украдкой разглядывая Циину подружку.

— Та самая, от которой ты глаз отвести не можешь, Чичи.

— А жених у нее есть? — быстро спросил Чичико. — Коли нет, я-то здесь на что? Чичико Читана меня зовут.

— Не трудись понапрасну, Чичи. Есть у нее жених, да еще какой.

— Откуда он?

— Из Белоруссии. Белорус он.

— Кто? Кто?

— Белорус, тебе говорят. Антон Бачило!

— Ничего не понимаю. Здесь ребята перевелись, что ли? Зачем в такую даль ездить? — огорчился Чичико.

— Я к нему не ездила. Он сам сюда приехал, — ответила Цисана.

— Как это он тебя за тридевять земель разглядел?

— Разглядел, как видишь, Чичи, — засмеялась Ция.

— Что же, мы тут ослепли? В двух шагах такую девушку не разглядели!

— Замолчи ты, ради бога! — рассердился Эстате. — Пусть даже бревно в глаз тебе попадет, ты и то не заметить.

— Я-то вижу девушек, и еще как вижу. Только вот они меня не замечают, — с горечью проговорил Чичико, — но такой девушки я, честное слово, никогда не видел.

— Тебе бы только языком молоть, болтун ты эдакий! — снова рассердился Эстате.

— Как мои старики поживают, дядюшка Эстате?

— Все в порядке вроде бы. Живут себе, поживают, добра наживают. Только вот сильно без тебя скучают. Какой ты дом, дочка, бросила, какую землю на эти болота сменяла!

— Это сейчас здесь болота, дядюшка Эстате. Но дайте срок, осушим мы их, вот тогда и посмотрим, где лучше. Все наше побережье в рай превратится.

— Ну, когда это еще будет. Как твой жених поживает?

— Живет-поживает, только вот добра пока маловато, — в тон председателю ответила Ция и рассмеялась.

— Это ничего, успеет еще добром обзавестись. Матушка твоя говорила, что он на стройке в лучших драгерах ходит.

— Всяко бывает, дядюшка Эстате. То лучше, то чуть хуже.

— Это как понимать?

— Он с Антоном Бачило соревнуется. То один впереди, то другой.

— Неплохо устроились, — засмеялся Чичико.

— Эх, Чичи, Чичи! А говорил, ума у тебя прибавилось? — не осталась в долгу Ция.