— Нет, Чичи. Не падал он в колодец. Видишь, и я босая, да еще и мокрая. Сейчас не время об этом расспрашивать. Я остаюсь здесь, но пока что мы собираемся жить врозь.

— Скажешь тоже! Что это за жизнь врозь? Тоже мне семья! — возмутился Чичико. — Форменный обман.

— Нет, Чичи, это не обман. Я пока что не собираюсь замуж. Я просто буду здесь работать.

Председательский храп, то громовый, то свистящий, сопровождал всю эту негромкую беседу.

— Работать здесь? — Лошадиное лицо Чичико вытянулось еще больше. — Ни за что! — внезапно заорал он. — Ну, теперь смотри у меня! Я бужу Эстате, ясно? Работать она здесь будет! Я тебе покажу работать здесь. Это же измена. Своему селению измена, родителям своим измена! — кипятился Чичико.

— Да, да, я здесь должна работать, Чичи, — нетерпеливо перебила его Ция. — Потому что... — от волнения она осеклась. — Потому что... В общем, не все ли равно почему.

— Нет, не все равно.

— Ну, хорошо. Потому что здесь работает Уча. Мы давно любим друг друга, Чичи. И больше ждать мы не намерены. Не можем мы жить друг без друга, понял теперь?

— А-а-а, — растрогался Чичико.

— А посаженым отцом ты у нас будешь, Чичи.

— Разумеется, я. Все ясно, — смягчился Чичико, — когда расписываться будете?

— Когда Коратские болота осушим.

— Ничего себе!

— Не беспокойся, Чичи, мы их скоро одолеем. Как только закончится прокладка главного канала, нам дадут участок, и мы поставим дом... Если вдруг дядя Эстате проснется, ты его не пускай, ладно?

— Идите, идите. Я его по рукам-ногам свяжу.

Ция схватила Учу за руку. Они вбежали в калитку, бегом пересекли двор, осторожно обошли длинный ряд тускло сверкающих в лунном свете теплиц, вошли в коридор и робко остановились возле двери лаборатории. Только здесь осознали они, что сказал им Чичико: ведь они были босиком и насквозь мокры. И чувство стыда и неуверенности захлестнуло их. «Как же мы зайдем к директору в таком виде?» — глазами спросили они друг друга.

В это время дверь отворилась, и из лаборатории вышел сам Гванджи Букия, с усталым лицом и портфелем под мышкой. Он с нескрываемым изумлением уставился на парочку, понурясь стоявшую у его дверей.

— Это мы, товарищ Гванджи... Я и Ция.

— Ах да, Ция. Конечно, конечно... Но что с вами случилось? — оглядывая их жалкие фигуры, спросил он.

— Ничего такого... Просто намокли... Знаете, дождь.

— Дождь? — выглянул в окно Гванджи.

— Ну, не то чтобы дождь... Мы в море купались... А нашу обувь унесла волна... И мы остались босиком.

— Как бы вы не простыли.

— Мы не простудимся, товарищ Гванджи... Напротив, нам так жарко.

— Жарко? Ничего не понимаю.

— Да, знаете, немножко жарко, — не смея от стыда поднять голову, пробормотала Ция.

Гванджи распахнул дверь в лабораторию.

— Пожалуйте!

— В таком виде? — спросила Ция.

— Ничего страшного, Ция.

И все-таки Ция не осмелилась переступить порог лаборатории. Гванджи взял ее под руку и чуть ли не силой заставил ее войти. Положив портфель, Гванджи сел за стол и зажег настольную лампу.

Перепуганная и растерянная, Ция, смущаясь, стояла у стола.

— Ну, здравствуйте, Ция. Вот вы, оказывается, какая.

— Да, да, босая, мокрая, смешная, во всем виноват Уча.

— Босая, мокрая — согласен, но вовсе не смешная, — серьезно сказал Гванджи. Ция ему понравилась сразу.

— А какая же? — подняла наконец голову Ция и посмотрела на Гванджи.

— Ну, знаете, такая... В общем, отказавшая Уче, пока он на земле не поселится.

— А вы откуда знаете? — удивилась Ция.

— Я все знаю.

— Я Уче не отказывала... Я иду за него. Вы просто не знаете, хоть сегодня за него иду, — затараторила Ция. — Я здесь остаюсь, если вы меня на работу возьмете. Я с Учей остаюсь.

— Да. Ция останется со мной, если вы ее на работу возьмете, — сказал Уча. — Она — цитрусовод, сможет саженцы выращивать.

— Я знаю. Ты мне уже говорил. Взять-то я ее возьму, только вот где она жить будет? С жильем у нас туго! Общежитие — это все, чем мы располагаем.

— В общежитии я и буду жить... если вы позволите, — быстро ответила Ция, боясь, что директор вдруг передумает.

— В общежитии? Как же вы будете в общежитии жить вдвоем? — улыбнулся нетерпению Ции Гванджи.

— Мы еще не муж и жена, товарищ Гванджи, — сказал Уча. — Мы пока врозь поживем. Я — в Кулеви, она — здесь.

— Врозь?

— Да, да, врозь. Вот когда главный канал закончим, тогда и станем жить вместе.

— Ну что ж, главное — любить друг друга, а немного потерпеть можно.

— Мы любим друг друга, — выпалила Ция и покраснела. — Мы потерпим.

— Вот и прекрасно. Ради любви человек все на свете вытерпеть может. — Гванджи что-то написал на листке блокнота, вырвал его и, сложив вдвое, протянул Уче. — Отнеси это Лонгинозу Ломджария. Пусть он ее во второй барак поселит. Это здесь, во дворе.

«Здесь я буду жить», — повторила про себя Ция, переминаясь с ноги на ногу. Она боялась, что Эстате уже проснулся и вот-вот зайдет сюда. Поэтому она с испугом, не отрываясь, смотрела на дверь.

— Ну что ж, до свидания, друзья.

— Большое спасибо, товарищ Гванджи, — направляясь к двери, сказала Ция.

Едва выйдя в коридор, Ция взяла записку у Учи и быстро пошла к выходу.

Эстате по-прежнему храпел в машине.

— Ну, как дела? — спросил их Чичико.

— Бсе в порядке. И на работу взяли, и жилье дали, — сказала Ция. — У тебя нет карандаша, Чичи?

— Есть, — Чичико протянул ей карандаш.

Ция осторожно оторвала кусочек чистой бумаги от записки Гванджи, положила ее на крыло машины и написала мелким почерком: «Дядя Эстате! Я вышла замуж. Отцу с матерью передайте, что я вышла за того парня. Не обижайтесь, дядя Эстате, что я не пишу имени и фамилии того парня... — Ция на мгновение задумалась: — Я очень счастлива, дядя Эстате. Люблю, люблю, люблю. Ваша сумасбродная Ция». Записку она отдала Чичико.

— Эту записку ты отдашь дяде Эстате в Хораги, хорошо? А теперь поезжай. Счастливо ехать. — Ция приподнялась на цыпочки и поцеловала Чичико в щеку. — Если бы ты знал, Чичи, какая я счастливая.

— Не растравляй мне рану, девочка.

— Ты не знаешь, что такое любовь, Чичи.

— Знаю, знаю. Не заставляй меня плакать, девочка... — расчувствовался Чичико. Потом он медленно забрался в машину и тихонечко захлопнул дверцу. — Не забывай о своем обещании, девочка.

— Где же я найду лучшего посаженого отца, Чичи?

— Пока.

До самого Хораги Чичико вел машину осторожно. Председатель спал все в той же позе, привалясь к дверце машины. Во сне он сердился на Цию, грозил ей, ругал. В промежутках так храпел и сопел, что Чичико со страхом смотрел на него.

— Улетела, дядюшка Эстате, наша сумасбродная девочка. Фьюить! Улетела, — бормотал Чичико, сожалея в душе, что она действительно улетела.

Уже светало, когда они добрались до Хораги. Эстате зашевелился. Он обычно всегда просыпался в это время, вместе с птицами. Поэтому и просила Ция передать ему записку в Хораги — она знала, что раньше председателя не добудишься. И правда, стоило только машине въехать в Хораги, как Эстате проснулся и стал протирать глаза.

— Где мы, Чичико? — удивился он, заметив, что машина уже не у ворот опытной станции.

— Мы в Хораги!

— Что-о-о?

— В Хораги, говорю, приехали.

Эстате высунулся в окно и заглянул в кузов.

— Где Ция?

— Ции нет, Эстате Филиппович.

— Что значит «Ции нет»?

— А то, что Ции и впрямь нет. Вот ее послание, — Чичико протянул записку председателю.

— Что это такое? Записка? — взвился Эстате. — Откуда записка? Зачем записка? Если Ция не пришла, какого черта ты ехал?! Сейчас же останови машину, олух! — взревел председатель.

Чичико послушно затормозил. Председатель снова высунулся в окно и долго смотрел в кузов. Увидев, что Ции нет, он резко распахнул дверцу, выскочил из машины и несколько раз обошел ее, становясь на цыпочки и в который уже раз заглядывая в кузов. Он не верил собственным глазам. Ции не было. Эстате быстро вскочил в машину и с такой силой хлопнул дверцей, что машина вся задрожала.