— Нет. Вряд ли. Хотя… Да кто их к ящеру разберёт? По крайней мере, не думаю. Ведь когда Хром за эту ниточку дёрнул, клубок же вот в эту сторону размотался, — кивнул князь в сторону изувеченного Киева.

— Но процесс принятия решения — быть или не быть заговору — княгиня Ольга могла и ускорить. Когда ей вдруг донесли, что в стольный град вернулся старый калека с подопечным, годами очень подходящим под ошибку молодости Светлого.

— Ты ври да не завирайся!

— Понял. Кол и прочие репрессии. Молчу.

— Почаще бы. Словом, жизнь мальчишки нихрена тут не стоит. А я не желаю, имея под боком такую занозу для матери, снова подвергать стол опасности. Вот перевезу его в другое место, подальше от Киева, тогда, может, и вернёмся к этой теме. Не знаю. Не решил ещё. А что решил, и решил крепко, что парубка этого тут быть не должно. Сегодня же. Понял?

— Куда ж я его? Опять в это Овнище?

— Не моя справа. Для его же безопасности лучше мне того не знать. Как и раньше. Понял? Снимайтесь прямо сейчас и дуйте к Хрому. Они там с Молчаном где-то у в лесах ещё трутся. Ратиборычу, кстати, тоже ни гу-гу. Уяснил? С одноруким сами разберётесь. Да, и ещё. Захватите с собой вашего толстого. Котлом, кажется, кличут. Ему один бес в ту сторону ехать, к своим.

— Ох ты! Живой что ли?

— Тоже, видать, бога в пятку поцеловал. В полоне княгини нашёлся. Как пошло ночью в хоромах веселье с ножами из-под полы, так его чуть ли не первым и скрутили.

— Что ж не убили?

— Не сопротивлялся.

— Даааа?

— В амбаре каком-то сей воин на девке храпел.

19. Удар из прошлого

Очередной привал сделали у реки. Противоположный берег падал в нее крутым обрывом. А на этом опасность представляли собой разве что плаксиво нахохлившиеся над водой ивы — хотя плевок этого дерева, плюхнувшийся на неосторожную голову, смертельной угрозы, конечно, не являл. Хром сидел на поваленном стволе в трех шагах от воды. Перед ним рассыпало черные прогоревшие угли остывшее кострище. С другой стороны по такой же завалинке растекся по своему обыкновению Перстень. Выстриранную в речке рубаху он разложил тут же, возле себя. Однорукий, в отличие от белозерца, без дела не валялся, правил саблю. Точильным камнем он по ней уже прошелся, сейчас натирал промасляной тряпицей, время от времени косясь на диких уток, копошащихся в прибрежных камышах. С утра Ромей уже подстрелил парочку, но, видать, у пернатых память была очень коротка.

— Сидим здесь уже несколько дней, — не особенно довольно проворчал Хром.

— Можешь пересесть. А мы дождёмся слова Светлого. Наш вестовой уже должен был добраться до Киева. Вряд ли князь затянет с ответом.

В лагере послышались кашляющие крики боярина Молчана. Вот уж кто не мог усидеть на месте, давясь бездействием, как костью в горле. Его ор привлек внимание и Перстня, с сонной ленцой повернувшего голову в ту сторону.

— Хотя пока ждём, его боярская светлость того и гляди всех скоро резать начнет направо и налево, — зевнув и привычно почесав грудь, выдавил белозерец. — Ты, думаю, первым под его нож пойдешь.

— Была возможность. Не зарезал.

— Ну так. Когда тебя ночью поднимают с ложа и объявляют, что к лагерю подошла белозерская рать, ножом сильно не навоюешь.

— Что странно, он и Фрола не порешил, — отложил тряпицу в сторону Хром, осматривая клинок. — Хотя уж за него-то, повязанного и к ногам брошенного, точно никто б не заступился.

— Да как — никто, — для разнообразия поскреб на сей раз бороду воевода. — Светлый мог бы спросить. Как вышло так, что самого высокородного из заговорщиков по-тихому порешили, и даже переброситься парой слов не дали? Звучало бы странно.

Однорукий скосил взгляд в сторону лагеря. Белозерцы, конечно, разбили свое становище в стороне от киевлян. Но никакой вражды меж ними было не видать. Да и гневно мерящий лагерь Молчан Ратиборыч обрушивал свой гнев на тех и других одинаково, без особого разбора. Вот сейчас тыкал в нос одному из белозерцев конской подпругой, распекая то ли за хреновую кожу, то ли за ржу на застежке.

— Как он, кстати? — помолчав, как будто нехотя проронил Перстень.

— Твой голова? Божится, что всё рассказал.

— Спрашивали хорошо?

— Да там особо и не потребовалось. Лучину к бороде поднесли — тут же всё выложил.

— И ничего сверх того, что Ромей выпытал?

— А тебе мало? — звонко взвизгнув, сабля вошла в ножны.

— Да нет. Вестей, конечно, по макушку. В чём-чём, а в этом дерьме недостатка нет.

Черный конь остановился в двух шагах от них. Степняк слетел с него одним неуловимым кошачьим движением, уздечку привязал к суку, торчащему из поваленного ствола, на котором переминался Хром. Коняга тут же шагнула к воде, но привязь подойти к кромке реки не позволила. Подсел Ромей, перешагнув через золу кострища, к Перстню, быстро зашептав что-то ему на ухо. Бывшего тысяцкого это напрягло еще сильнее.

— Ты уж, государь мой тысяцкий, не вели казнить, — выдавил Перстень вроде бы и растеряно, но даже в растерянности этой все равно сквозила извечная его издевка. — Но стены стольного града и впрямь оказались не такими уж надежными, как нам всем виделось. Для отрока твоего, я имею в виду.

Хром поневоле снова цапнул саблю.

— Что? — выдохнул он.

— Да ничего такого, что можно было бы решить с помощью меча. Охолони. Он — здесь.

— Что?!

— Вон в той рощице дожидается, — кивнул Перстень куда-то за спину Хрому. — Наш белозерский разъезд на них наткнулся.

— На них?

— Ага. Паренек твой, а с ним мой Котел. И… кто бы ты думал там третий? А? Церковник. Никодим. Интересно получается, да? Вот видишь, как все лихо закрутилось. А ты хотел меня убедить, что вестей больше нет.

Степняк поднялся на ноги и встал возле воеводы, ожидая распоряжений.

— Что навис? — бросил на него деланно недовольный взгляд Перстень, снимая со ствола не просохшую еще рубаху и с трудом натягивая мокрую ткань. — Давай, веди.

ХХХ

— Это что ж получается, подмоги не будет?

Молчан обвёл всех собравшихся в его шатре ошарашенным взглядом. Никодим развёл руками. Мол, что есть, то есть. Перстень, развалившийся на лавке, хмуро прикрыл глаза. Яков как обычно хлопал глазами. Хром хотел было сложить руки на груди, да вдруг вспомнил, что уже давненько делать так не может.

— Тебя только это интересует? — выдохнул он.

— Да. Язви твои потроха, да! Кто теперь остановит эту морскую шайку?! Получается, мы тут ждали подмоги от княжьей дружины, а теперь выходит, никто не придёт.

— Выходит, так.

Теперь настал черёд Никодима обвести компанию ничего не понимающим взглядом.

— Что я упустил? Светлый меня отправил сюда передать из рук в руки вашего малолетнего витязя.

— Многовато в последнее время чести всяким безродным собакам, — не мог не прохрипеть боярин, угрюмо теребя бороду.

Черноризец поймал взгляд Хрома, едва заметно кивнул: всё, мол, понимаю, острить на этот счёт не стану. Во избежание. Вслух же сказал другое:

— А с чего это вы вдруг ждали пополнения? Мне-то казалось, дело разрешилось. Не сказать, конечно, что благополучно, но уж самая большая задница, что могла случиться, случилась.

— Случиться-то она случилась, — кивнул со своего лежбища Перстень. — Да вот выяснилось, что пожаловала она к нам не одна.

— Фрол Силыч? — быстро догадался «ромей».

— Он самый. Выяснилось, что знает он немного больше, чем мы могли подумать.

В шатре повисла тягучая тишина.

— И? — нетерпеливо прервал её Никодим.

— Губу подбери, — прохрипел второй из братьев Ратиборовичей. — С чего мы должны заморским вражинам державные тайны раскрывать?

— Кто ты, боярин, такой, чтобы за Светлого решать? Тот почему-то раскрыл. Доверился.

— Ага. И стольного града лишился.

— А может и ещё одного, пока мы тут глотки рвём, — вдруг подобравшись, бахнул по столу кулаком Перстень. Все мигом обернулись на него. — Моего града!