Танидзири развелся лет этак десять назад и с того момента оставался одиночкой. Дети его жили с бывшей женой. «Мне надо исправно выплачивать алименты, так что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы меня погнали с работы», – сообщал он каждый раз, пропустив рюмку.

– Через пять месяцев. Хотя осознание будущего отцовства пока еще не пришло.

– Не бойся, ты у нас славный малый, у тебя наверняка все получится.

– Кто знает… – пробормотал Идзуми, а про себя подумал: «Что именно должно у меня “получиться”?» Ему хотелось услышать ответ, но он посчитал свой вопрос глупым и не стал его озвучивать. Идзуми зачерпнул палочками рис, который начал уже подсыхать в тарелке, и закинул его в рот.

Ночь того снежного дня выдалась какой-то немой. Казалось, что люди испарились из города. Беззвучие вызывало беспокойство. Тишина ощущалась так, будто ты абсолютно один, как ветер в поле. «Интересно, все чувствуют то же самое или же это только мое ощущение?»

На обеденном столе лежал раскрытый ноутбук. Пока Идзуми расправился со всеми скопившимися входящими письмами, уже перевалило за полночь. После свадьбы они с Каори вместе засиживались на кухне за сверхурочной работой, но с началом беременности она стала ложиться раньше. «Что ж так сильно клонит в сон! Я теперь что, за двоих должна спать?» – жаловалась Каори, сияя при этом улыбкой. Глядя на жену, Идзуми тогда почувствовал, что ему удалось дотронуться до одного из секретов счастья иметь ребенка.

Глубоко зевнув, он бросил взгляд на часы. Вдруг по ушам ударил холодный дребезжащий звук. Вибрация телефона заполнила собой всю кухню. Идзуми резко схватил трубку. На экране светилось: «Касай Юрико». Мама.

– Алло… Мам?

После небольшой паузы:

– А, Идзуми? Ты мне звонил?

– Да, мам… Ты чего так поздно?

– Поздно? А который сейчас…

– Половина второго.

На другом конце провода воцарилась тишина. Сразу представилось, как мама сейчас в гостиной, той самой, где стоит рояль, неловко прикладывает к уху трубку не подчинявшегося ей нового телефона.

– Прости, – раздался наконец ее старческий сиплый голос. – Ты уже спал?

– Работал.

– Не бережешь ты себя! Нельзя же так!

– А сама-то ты чего в такое время не спишь?

– Иногда бывает такое. Просыпаюсь посреди ночи. Вот и сегодня. Открыла глаза и внезапно вспомнила, что от тебя пропущенный был… Что-то случилось?

«Даже если и случилось, что теперь – посреди ночи вызванивать? Уж можно и до утра подождать!» Упрек уже готов был соскользнуть с языка, но Идзуми вовремя остановился. Вместо этого он собрался с силами:

– Послушай, мне надо тебе кое о чем рассказать.

– О чем?

На секунду повисла пауза: Идзуми сомневался, стоит ли все-таки сообщать об этом сейчас.

– У нас будет ребенок.

– Ребенок?

– Да, у нас с Каори. Она беременна.

– Да?.. Поздравляю!! И когда предполагаются роды? – Голос зазвучал выше, что выдавало волнение матери.

– В августе где-то.

– Какая радость! Как Каори? Как у нее самочувствие?

– Живее всех живых.

– Прекрасно! Идзуми, как я за вас рада!

Из динамиков послышалось, как Юрико хлопает в ладоши.

– Получается, роды… когда они там будут?

– Я же говорил: в августе.

– Точно-точно. Уже скоро. Вам же еще столько нужно подготовить для малыша…

Пока мама что-то говорила в трубку, Идзуми растворялся в умиротворении от того, что наконец-то все ей открыл.

Когда Идзуми сообщил матери, что собирается жениться, Юрико погрузилась в молчание. Идзуми подумал, что маму, вероятно, волнует, кто же ее будущая невестка, но и после того, как он сообщил, что избранница – его коллега, Юрико по-прежнему не проронила ни слова. Чтобы заполнить гнетущую тишину, Идзуми начал рассказывать, что за человек Каори и как она выглядит.

Вдруг раздался хриплый возглас:

– Да какая уже разница! Мне-то что с того?

– Мам? Ты чего?

Послышался плач, сопровождавшийся хлюпаньем. Он словно пытался заглушить речь Идзуми.

– Теперь все пропало! – причитала Юрико, глубоко и часто дыша. – Неужели я недостаточно сделала, чтобы мы и дальше были вместе? Я-то думала, что впереди нас наконец-то ждет все то, чем живут настоящие семьи: что мы будем ездить по разным местам, будем выбираться отведать разных вкусняшек!

Идзуми, сообщая о свадьбе, рассчитывал услышать поздравления. А такая реакция, походившая на капризничанье малого дитя, поставила его в тупик, он не мог подобрать слов, чтобы ответить. Но через пару недель, когда в ресторане он представлял матери Каори, Юрико была настроена исключительно дружелюбно. Она не упустила шанс разболтать будущей невестке парочку неловких историй, произошедших с Идзуми в детстве.

– Когда он в плохом расположении духа, как правило, это легко решается наполнением пустого желудка. Подойдет все что угодно, его просто нужно накормить, – делилась опытом Юрико. Они с Каори нашли общий язык и уже вместе посмеивались над самим Идзуми.

С тех пор три года прошло. В тот раз Идзуми, движимый, вероятно, желанием искупить некоторую свою вину, преподнес Юрико подарок в виде швейцарских наручных часов. Сколько он себя помнил, мама всегда носила на запястье одни и те же часы.

Сейчас на настенных часах короткая стрелка преодолевала барьер в виде цифры 2. Мама безостановочно продолжала консультировать Идзуми по вопросам посещения акушера-гинеколога, отлучения ребенка от груди, убаюкивания, одежды для малыша… И после каждой изложенной темы она, словно вспоминая, из-за чего все это рассказывает, тихо повторяла:

– Идзуми, как я за тебя рада. Поздравляю.

Слушая ее звучащий скорее тревожно, нежели радостно голос, Идзуми чувствовал, будто мама удаляется от него.

Прямо как тогда.

Прожектора заливали светом упакованную в смокинг плотную фигуру. Внимание всех зрителей, которые не оставили в зале ни одного свободного места, было направлено в одну точку. Виолончелист сидел на фоне величественного орга́на посреди просторной сцены и, закрыв глаза, водил смычком. Мелодия рефрена. Есть в ней что-то волнующе-трагичное…

Он извлекал звуки отточенными уверенными движениями, и в то же время исполнение казалось абсолютно легким и воздушным. Говорят, звучание виолончели очень похоже на человеческий голос, и создается впечатление, будто инструмент разговаривает со слушателями. Сегодня в концертном зале можно было убедиться, что это абсолютная правда: мелодию, казалось, выпевал сам виолончелист.

– У виолончели звучание глубокое и насыщенное, поэтому поначалу она воспринимается мрачно, – рассуждала Каори за завтраком, надкусывая плитку шоколада. – Но у этого музыканта такая светлая энергетика, что чувствуется прилив тепла. Смотришь на его виртуозное исполнение, и кажется, что он выводит музыку с такой легкостью. Забываешь, что это не экспромт, а четкое следование нотной записи.

Сразу после третьего такта Идзуми заметил, как мама, сидевшая на соседнем сиденье, полезла в сумочку за платочком. Приподняв очки, она приложила салфетку сначала к уголку одного глаза, затем другого.

– В последнее время у меня слезы по любому поводу наворачиваются, – призналась Юрико, когда в такси по пути в музыкальный театр рассказывала о запавшем в душу сериале.

За все то время, пока мать с сыном жили вместе, Идзуми практически ни разу не видел, как мама плачет.

В младшей школе Идзуми сразу нашел себе друга, с которым они вместе возвращались домой. Это был его одноклассник по фамилии Миура. Как-то раз, когда на носу уже были зимние каникулы, мальчишки после уроков резвились дома у Миуры.

И отец, и мать Миуры работали, поэтому до их возращения все было в распоряжении сына. Как и Идзуми, он был предоставлен самому себе. Возможно, поэтому мальчики так легко сошлись. Касай часто проводил время у друга дома. Как и в тот день. Они смотрели мультики по телевизору, рубились в карточные игры. Струившийся в окно свет заходящего солнца становился все гуще, окрашивая в оранжевый цвет разбросанные по всей гостиной игрушки и одежду.