С возрастом Крайнов начал понимать, что дед по-своему любил его и всего лишь хотел вырастить внука настоящим мужчиной, который ничего не боится. Он делал все, чтобы Саша не стал тем, кем он в итоге и стал. Но это было потом.

Когда Саше исполнилось десять лет, дед сделал худшее, что только мог.

Он умер.

9

Среди многочисленных фобий маленького Саши имелась и такая, которую современные медицинские справочники называют тафофобией. Разумеется, ее название Крайнов узнал лишь много позже. Но тогда, в детские годы, маленький Саша четко знал одно – он до ужаса боится похорон и любой похоронной атрибутики. Издалека завидев у какого-нибудь подъезда скопление людей, он всегда старался обойти процессию по широкой дуге, а иногда и вовсе поворачивал назад. Внутри, где-то в районе солнечного сплетения, неизменно появлялся неприятный холодок. Особенно его напрягали похороны с музыкой, каких в девяностые в московских дворах было немало. Ничто не могло нагнать на него тоску настолько глубокую и всеобъемлющую, как нестройный оркестр, наигрывающий траурный марш у соседнего подъезда.

Похороны деда подняли его страх на капитально новый уровень. Дело было не в кончине Крайнова-старшего как таковой. Узнав о его смерти, Саша испытал инстинктивное облегчение. Следом нахлынули стыд и чувство вины. Ведь это не чужой человек умер, а его собственный дед! Саше казалось неправильным, что в такой момент он не может отыскать в сердце хотя бы немного скорби. Вместо этого в душе бурлил коктейль из разнообразных эмоций. Чувство потери присутствовало, но сверху на него накладывался страх перед дедом и смертью в принципе. Ко всему прочему на Сашу давило ощущение необратимости происходящего, пугавшее еще сильнее. Все это создавало странный диссонанс, смысл которого он не смог бы объяснить даже самому себе.

С такими чувствами он и стоял в день похорон в гостиной на седьмом этаже «сталинки», где на двух табуретках был установлен гроб с телом деда. Рядом на подушечке сверкали начищенные ордена. Большинство присутствующих тоже были в форме и при орденах. В помещении царила торжественная тишина. Саша знал, что сослуживцы деда хотели устроить церемонию в Доме офицеров, но якобы сам он завещал максимально скромные похороны в узком кругу родственников и друзей. В этом был весь Александр Львович. Аскет и скряга по натуре, он даже после смерти не позволял себе шиковать.

Страх никуда не ушел, но пропустить похороны не было никакой возможности. Саша наблюдал, как незнакомые люди подходят к гробу по очереди, кивают, крестятся, иногда что-то тихо проговаривают про себя, после чего отходят, уступая место следующим.

Мама взяла его за руку и мягко подтолкнула вперед:

– Пошли попрощаемся с дедушкой.

Саша успел бросить взгляд влево, где в окружении родственников стояла бабушка. Голову ее покрывал черный платок. Красные заплаканные глаза заметили внука, и бабушка едва заметно кивнула. Это приободрило Сашу.

Лежавший в гробу дед был не похож сам на себя. Саша не мог понять, что изменилось, но желтоватое восковое лицо почему-то выглядело незнакомым. Дед больше не казался ему страшным. В сущности, это был просто старый человек. Старый мертвый человек.

На Сашу вновь навалилось чувство вины. Он уже собирался разлепить пересохшие губы и что-то сказать, извиниться, попрощаться – и тут лицо деда дернулось.

Саша похолодел. Показалось?

Откуда-то раздался громкий треск. Позади настороженно зашептались. Мамина ладонь сильнее сжала его руку.

Тело деда зашевелилось, затем будто бы покачнулось – и начало стремительно приближаться.

Все произошло настолько быстро, что Саша успел лишь отступить на шаг назад. Скорее всего, это мама оттащила его за руку, потому что сам он в тот момент потерял всякую способность двигаться. Не удержавшись на ногах, Саша опрокинулся на спину. А долю секунды спустя его погребло под собой что-то увесистое.

Как он узнает впоследствии, подломилась одна из табуреток под гробом. Их не раз ремонтировал сам Александр Львович, принципиально отказываясь снести отслужившую свой век мебель на свалку. В результате гроб с его телом едва не раздавил единственного внука. Иногда Саша думал, что так было бы лучше.

Вместо этого гроб рухнул на пол прямо перед ним, едва не задев ноги. Следом на Сашу навалилось тяжелое, пахнущее каким-то химическим запахом тело деда. Лицо мальчишки уткнулось в пыльную ткань военного кителя. Саше показалось, что дед обхватил его руками и собирается придушить. Он забарахтался, пытаясь выбраться. Дыхание перехватило, когда лицо деда оказалось в нескольких сантиметрах от его собственного. Холодный нос мертвеца коснулся его щеки. Истошный крик рвался из самых глубин подсознания, но Саша мог лишь кряхтеть и стонать под сдавившей грудь тяжестью. То ли от удара, то ли от тряски веки деда приоткрылись. Саше показалось, что тот сейчас разомкнет сшитые нитками губы, дыхнет на него гнилостным смрадом и строгим голосом спросит: «Чего хнычешь? Ты мужчина или нет?».

Мучения длились от силы пару секунд, но для Саши за это время прошла целая жизнь. Потом его кто-то вытянул – кажется, папа – и он наконец смог вдохнуть. Вернулись звуки, комната наполнилась гулом и криками. Деда быстро подняли и уложили обратно в гроб, который в суматохе оставили прямо на полу. Сашу окружили встревоженные лица – побледневшие, но живые. Теплые ладони подхватили и поставили на ноги. Бедра почему-то были мокрыми. Он опустил глаза и заметил, как по новым светлым брюкам стремительно растекается темное пятно.

«Хорошо, хоть дед этого не увидел», – саркастически думал Крайнов, когда стал постарше. Такого позора тот бы ему точно не простил.

О происшествии, разумеется, узнали все, кто присутствовал на похоронах. Еще долго Саша ловил на себе сочувствующие взгляды родственников, но со временем научился не обращать на это внимание.

Бороться со страхом оказалось гораздо сложнее.

10

С тех пор страх преследовал Крайнова везде и всегда. Теперь он старался избегать не только похоронных процессий, но также кладбищ и всего, что было хоть как-то связано с ритуальными услугами. Перед поминками на девять дней Саша закатил истерику, отказавшись ехать на кладбище. Принимая во внимание случившееся на похоронах, родители не настаивали. Ситуация повторилась и на сорок дней, и через год. В результате могилу деда он так ни разу и не посетил. Дошло до того, что его пугали даже сцены похорон в фильмах. Их он старался побыстрее проматывать. В этом не было особой проблемы: фильмы он всегда смотрел так же, как проводил почти все свое время – в одиночестве.

Фобия доставляла немало неудобств. В студенческие годы Крайнов вынужден был пропустить похороны однокурсника, угодившего под машину. Даже тот факт, что это был один из редких людей, кого он с натяжкой мог назвать другом, не изменил его решения.

Переезд в Америку проблеме не помог, даже наоборот. Пожалуй, именно здесь он попал в самую неудобную за долгое время ситуацию. Случилось это полгода назад, когда Крайнову пришлось посетить похороны главы департамента. Покойный при жизни пользовался большим уважением коллег по цеху, благодаря чему провожать его пришли почти все сотрудники компании. Он был одним из тех, кто помогал Крайнову с его первыми проектами, когда тот был еще зеленым новичком. Пропускать такое мероприятие считалось непозволительным.

Во время церемонии Крайнов, одетый в торжественный черный костюм, стоял рядом с Джо в комнате для прощаний одного из похоронных домов Сан-Хосе. Американские похороны отличались от московских бóльшим лоском, более богатой атрибутикой и официальной формой одежды, но на этом различия заканчивались. Знакомая тягостная атмосфера безошибочно угадывалась в приглушенных разговорах, редких всхлипах и терпком аромате цветов.

Крайнов то и дело поправлял галстук и безостановочно потел. Черная рубашка на спине под пиджаком была насквозь мокрая, и он знал, что дело тут совсем не в жаре.