– Я хочу, – начал застенчиво, трогательно смущаясь, Артур, но не успел закончить заготовленную, отрепетированную фразу.

– Я тоже. Представляешь, Артурчик, всю ночь не спала. Из-за тебя, между прочим. Только и думала о вчерашнем. Кстати, ты после этого губы вытер. Я видела. И обиделась, между прочим.

Артур вспыхнул, робея и изумляясь незаслуженной претензии.

Ведь и она тоже так сделала.

Тем не менее ребята не сговариваясь снова срослись губами.

Только не знали, куда девать при этом мешающие руки.

Этот этап ещё только предстояло освоить.

Справиться бы сейчас с непослушными губами, с клокочущей кровью, гулом в ушах, и трясущимися коленками.

Времени до конца перемены оставалось всего ничего, а губы, такие карамельно-сладкие, таяли, как леденец, наполняя рты волнующей сладостью.

Отпрянув друг от друга, отдышавшись, ребята увидели изумлённые, то ли испуганные, то ли восторженные лица, похожие на перезревшие помидоры.

Пот на лбах, выражение недоумения, желание повторить.

Всё смешалось, но нужно было срочно заканчивать эксперимент, и они побежали на урок.

За руки взяться теперь постеснялись, потому, что мир вокруг изменился.

Не дети уже.

Им казалось, что все-все знают об их греховной тайне, о запретном, но желанном  поцелуе.

Немое обвинение окружающих представлялось неудобным, стыдным, словно застали их за чем-то неподобающим.

То, что у них горели уши, никому не показалось необычным или подозрительным. Перемена  есть перемена.

Мало ли – набегались дети.

У них теперь было сокровенное знание, интимная тайна, которую могут знать лишь двое.

Артур с удовольствием и благодарностью отметил в уме, что на этот раз Инночка не вытерла губ.

Он, кстати, тоже.

Сидя на уроке мальчишка незаметно задирал верхнюю губу, пытаясь понять, чем она пахнет.

Странно приятное ощущение во рту, когда они нечаянно соприкоснулись языками, подействовало как разряд батарейки, если замкнуть оба контакта.

Щекотно, немного кисло, но удивительно приятно.

Открыто и пристально смотреть на Инночку теперь представлялось постыдным.

Артур написал девочке записку: “Кажется, я в тебя влюбился”, – но отправить её не решился, вдруг, кто перехватит.

Уроки тянулись как томление на больничной койке.

Артуру было не понаслышке известно это неприятное ощущение.

На переменах они намеренно демонстративно стояли отдельно, старательно изображая полное безразличие.

Голова от переживаний шла кругом.

Рассмотреть Инночку подробно, нарисовать для себя её выразительный портрет, никак не получалось.

Подружка отчего-то застенчиво горбилась, смущалась, краснела, двигалась неловко.

Это была та же, но в то же время совсем  другая девочка, точнее, теперь уже девушка, его девушка.

Ведь и она тоже целовалась. Значит, тоже стала взрослой.

Артур, тем не менее, её не узнавал.

Светлую головку, как и прежде, венчали те же кудряшки. Обычное, как всегда, школьное платьице, передник с рюшами, скромные ботиночки, начищенные до блеска.

Казалось бы – ничего необычного. Но это совсем не так.

А эти изящные, совсем не детские формы: выпуклая попа, узкая талия, округлые коленки, рельефная грудь?

Не было их вчера, точно не было.

Её облик стал волнующе притягивать, соблазнять, манить.

Неожиданно появившиеся из небытия изгибы хотелось трогать, обнимать, ласкать.

Пусть не на самом деле, хотя бы в воображении, это тоже очень приятно.

Артур представил себе, как проводит ладонью по её груди, оглянулся невольно, почувствовал, как пылают уши, словно украл чего, или набедокурил.

Что-то во всём этом чувственном шаманстве было не так.

Не так, как всегда.

Инночка сегодня слишком долго учила уроки.

Артур ждал и ждал, как всегда безропотно сидя на скамейке под окнами, а она всё не выходила.

В голове роились мысли, – что я сделал неправильно!

Или все-таки застукал кто-то за гаражами, сообщил её родителям?

Да не было там никого, не мог никто подсмотреть.

Отчего-то стало жалко себя, захотелось плакать.

Неизвестность стала совсем невыносимой.

Артур махнул рукой, безвольно опустил голову и поплёлся, решив, что всё кончено.

Он потерял подругу, вот что главное.

Нельзя было с ней так поступать.

Нечего было лезть с поцелуями.

Теперь придётся извиняться, просить прощение.

Кто знает, чем его вольность может закончиться.

Не успел мальчишка отойти от подъезда, как услышал взволнованный голос.

– Артурчик, ты куда, ну, не могла я тебе сообщить, что задержусь. Мамка заставила генеральную приборку делать. Вечером бабушка приедет, она у нас такая чистюля. Пошли со мной, я в лесу одно замечательное место знаю, в орешнике. Там бревно на камнях, костёр можно разжечь. У тебя спички есть?

– Откуда! Я это место знаю. Там Игорь Шилкин с Алкой Карпушкиной  целовались, собственными глазами видел.

– Подглядывал, значит, вот ты какой!

– Случайно вышло. Я уж думал и нас с тобой кто-то выследил, когда мы за гаражом… боялся, что ты именно поэтому не выходишь.

– Боялся, говоришь… а понравилось? Только честно, не врать.

– Не знаю. Вроде… ничего так. А вообще…

– Почему вы, мальчишки, такие трусливые? Драться умеете, а как правду сказать…

– Ну, ты чего, Инка. Скажешь  тебе чего-нибудь не то, потом ищи ветра в поле. У тебя характер – ого-го какой.

– Ветра, значит! Намекаешь, что у меня ветер в голове? А ты совсем не такой, ты белый и пушистый. Ладно,  уж, ври теперь дальше. Никуда мы теперь не идём.

– Пошутил я. Нет, соврал. Честно, соврал.

– Честно соврал?

– Не путай меня, а. Без тебя собьюсь. Вот, записку прочитай.

– Давно… написал, спрашиваю, когда?

– После того как это, ну, сама знаешь.

– Мямля ты, Артурчик. Здесь хоть не соврал… и почему, интересно знать, тебе всегда только кажется? Я, например, точно знаю, что ты меня любишь. По глазам вижу.

– А ты, ты меня любишь?

– Девушек о таком не спрашивают. Это некультурно. Пошли уже в лес, горе моё.

Артур  шёл,  рассуждая сам с собой: почему она для меня радость, а я, для неё горе?

Это ему было не совсем понятно.

Ведь у них почти одни и те же интересы, если не считать её занятия музыкой, с которой Артур никак не мог подружиться.

Да, Инна более уверена в себе, лучше и точнее выражает мысли, заранее знает, чего ждёт от того или иного события. Вот и все разности несуразности.

В остальном они как нитка с иголкой. Правда, не совсем ясно, кто из них кто. Всегда выходит по-разному.

Кое в чём Артур ей сто очков вперёд может фору дать.

Но ведь это, в принципе, совсем неважно, чтобы как следует научиться целоваться.

Скамейка оказалась свободной. В радиусе ста метров никого не было, он проверил.

Костёр разгорелся быстро.

Найти повод для того, чтобы обняться и сесть,  никак не находилось.

Разговаривали стоя. Он даже за руки её взять стеснялся.

Это стало для Артура непреодолимым препятствием и поводом для того, чтобы основательно расстроиться.

Нетерпение и неопределенность хотелось хоть чем-нибудь замаскировать.

Артур начал ломать сухие ветки с ближайшего дерева и непонятно зачем кидать в заросли орешника.

– Артурчик, ты не помнишь, зачем мы сюда шли?

– На брёвнышке посидеть.

– А ты чем занимаешься! Приглашай девушку присесть. Всему тебя учить нужно. У меня, между прочим, губы чешутся.

Обрадованный юноша схватил Инну за руки, закружил.

Настроение моментально выскочило за пределы радости и сомнений, зарядив уверенностью.

Она такая же, как была всегда. Ничего не изменилось.

Позитивные мысли и чувства заставили взглянуть на ход свидания с иного ракурса, что уже было здорово.

Разве раньше он замечал, что у неё бездонные серые глаза, пушистые ресницы, малюсенькие почти прозрачные ушки, бархатная кожа, губы-ягодки?