А стихи? Ну, что тут скажешь. Стихи пока никуда не ложились. А меньше всего они ложились самой Джинни, которая просто не могла написать такую тарабарщину. Образ ее становился все более противоречивым и, чего скрывать, более интересным с точки зрения нового романа, чем пара подростков, которых по-своему было, конечно, жалко, но никто из них пока не обзавелся собственным призраком, а потому не выглядел так интригующе, как бы цинично это не звучало.

Поэтому наведаться в дом, где призрак начал свой путь, стало делом первой необходимости. Разумеется, невозможно прикидываться, что пишешь о Харди и при этом не общаться с самими Харди. Точнее, с последним представителем рода. Сведения о нем пока были довольно скудными: я знала, что ему тридцать восемь, живет он один в своем фамильном замке, до которого, по словам Дилан, идти минут сорок пешком. Насколько он бывает рад появлению незваных гостей, было совершенно не ясно. Потому что все, что я слышала до сих пор, касалось либо его сестры, либо пропавших ребят, либо мистики, которая меня начинала уже больше раздражать, чем вдохновлять.

Дилан нарисовала мне небольшую карту, на которой обозначила «Кабана и хряка», замок Харди, свой собственный дом, ферму Джентли, ресторан «Белый лебедь», персонал которого ожидал щедрые чаевые с заделом на будущее, церковь и школу, а также клуб, где на Хэллоуин состоится вечеринка, несмотря ни на что: местные жители пытались мыслить разумно и не связывать праздник и пропажу ребят. У меня были все шансы не заблудиться, следуя указаниям моей новой подруги, а потому я решила не терять времени и отправиться прямиком в замок Харди.

Улицы Холмсли Вейл были безлюдными и серыми, как в «Сайлент Хилл». Из-за пасмурной погоды даже в час дня кое-где уже зажигали свет. Дилан говорила, что летом и даже зимой здесь не так жутко, но сейчас в это верилось слабо.

Встречавшиеся иногда местные, не стесняясь, осматривали меня с головы до ног, а моя приветливая улыбка не находила у них адекватного отклика. Отчасти я их понимала: в этих местах незнакомка, тем более городская, означала какие-то неприятности – полицию или надоедливых журналистов. Они почти не ошиблись: я была надоедливой писательницей, которая решила, что если один человек в округе счел мое вмешательство отличной идеей, то и у всех остальных будет такое же мнение.

По всем признакам, чем ближе становился замок Харди, тем более редкими были постройки. В конце концов я вышла на широкую дорогу без облагороженных тротуаров. По краям ее, широко раскинув ветвистые и почти голые лапы, стояли роскошные, вероятно, летом деревья. Воздух был тихим до звона, так что любой звук птичьих крыльев или лап зверей где-то, казалось, совсем близко, заставлял меня вздрагивать. Про себя я твердо решила, что как бы ни сложился разговор в замке Харди, свернуть его придется довольно быстро: в темноте возвращаться той же самой дорогой одной очень не хотелось.

Чтобы не упасть на не самой приспособленной для прогулок дороге, приходилось постоянно смотреть себе под ноги. Поэтому возникший прямо перед ними бетонный фонтан чуть не принял меня в свои объятия.

– Осторожно! – услышала я за мгновение до того, как впечаталась коленом в бортик.

Фонтан был красивым, не очень большим, с широкой чашей на постаменте с такими же бетонными, как все остальное, фруктами в центре. В это время года он не работал и дно его закрывали умирающие листья разных оттенков.

Потирая коленку, я огляделась в поисках того, кто пытался предотвратить мою попытку самоуничтожения, но никого не было видно. Зато я увидела наконец замок Харди. Иногда так в мультфильмах показывают: кто-то идет, глядя себе под ноги, и останавливается только тогда, когда спотыкается о носок ботинка кого-то огромного. Так случилось и со мной: чтобы рассмотреть замок Харди до самой верхней из его многочисленных башенок, мне пришлось сделать несколько шагов назад, где я и застыла, совершенно потеряв способность двигаться или как-то еще действовать.

Никак иначе, кроме как замком, нельзя было назвать это стройное, острое, шипастое, игольчатое, ощетинившееся готическое здание из темно-серого влажного кирпича. Наверное, архитектор создавал его эскиз именно осенью, потому что ничто другое не смотрелось бы настолько органично в этих промозглых пейзажах. Дом был абсолютно несимметричный, словно за годы своего существования претерпел дополнения от каждого нового хозяина, который считал своим долгом налепить на него очередную башенку или эркерное окно. Частично его обвивали какие-то змееподобные растения, сейчас увядшие и потемневшие. В комплекте с пустующим фонтаном, казавшимся рядом с домом-гигантом мыльницей, серыми, неухоженными окнами, на большинстве из которых не было штор, замок выглядел заброшенным. Не верилось, что в нем жил совсем нестарый еще человек, а не кентервильское привидение.

Тот, кто пытался меня предупредить, упорно не показывался, так что я подошла к входу. У монументальной двери висела массивная гранитная доска с надписью, к которой местами пристали мокрые бурые листья. Я сбросила пару из них и прочла: «В этом доме прожила короткую, но счастливую жизнь Вирджиния Грейс Харди. Талантливая поэтесса, светлая душа, любимая дочь и сестра».

Под надписью был выгравирован небольшой схематический профиль: голова девушки, в ее перекинутую вперед косу вплетены цветы. Так вот, значит, как полностью ее звали. Красивое и сильное имя. Интересно, была ли она такой. Стоило скорее узнать чуть больше и хотя бы увидеть фото.

На двери, отделяющей меня от места гибели Джинни Харди, висело массивное металлическое кольцо. Не сумев оторвать его от двери, я постучала кулаком так сильно, как смогла, но у меня в ушах это прозвучало, как топот мышиных лапок по паркету.

Дверь открылась на удивление быстро, словно кто-то только и ждал, пока я совершу нелепые и бессмысленные манипуляции с кольцом. Я увидела этого кого-то и моментально пропала.

Знаю, как все это мелодраматично звучит, и сотни раз, увидев что-то подобное в кино или книге, я закатывала глаза от того, что можно потерять голову, только встретив человека. И этого никогда в жизни не понять, если вы не теряли дар речи, встретившись с кем-то взглядом.

Если бы в тот момент меня спросили, как он выглядит, я отвечала бы оборотами типа «как бог», «как суперзвезда», «как совершенство». Но, к счастью, я пишу эти слова, уже в значительной степени придя в себя. И теперь, если быть беспристрастной, на пороге замка Харди меня встретил лишь фантастически привлекательный мужчина: достаточно, но не слишком высокий, стройный, но не худой, с широкой грудью и сильными руками под свитером, но явно не качок, с аккуратной бородой и сияющими глазами.

Но больше всего меня поразила его улыбка, а если быть до конца честной, само ее наличие. Я поймала себя на мысли, что с моего приезда в Холмсли Вейл если и встречала улыбки, то рабоче-вымученные, а не добрые и искренние, как эта. На нее невозможно было не откликнуться, что я немедленно и сделала.

– Добрый день! – проговорила я одним из своих самых дурацких голосов, которые включаются у меня в неловких ситуациях.

– Сильно ушиблись? – спросил он, кивнув на фонтан.

Я пожала плечами, пытаясь сказать: «Ерунда, ничего особенного», но, скорее, это выглядело как: «Понятия не имею». Почти скрытый смешок в бороду и приглашение войти.

Когда дверь за мной закрылась, мужчина протянул мне руку и наконец представился:

– Генри Харди. Хотя вы, наверное, уже догадались.

Он улыбнулся снова обезоруживающе совершенно. А то, что выглядел он непринужденно в этом потрясающем замке, делало его еще обаятельнее.

– Маделин Стоун, – я тоже представилась с фамилией, хотя в прихожей этого дома хотелось добавить еще несколько званий, как у Дейенерис Таргариен.

Насколько снаружи замок выглядел холодным, неуютным и нежилым, настолько же мягким и теплым он казался внутри. Позже Генри скажет, что это оттого, что я тогда замерзла, а в доме ничего особенного, но нет. Он был настоящей викторианской сказкой: деревянные полы и лестницы, накрытые вишневыми с рисунками коврами, огромные часы, которые тикали одновременно в нескольких помещениях. Необъятных размеров холл показывал высоченные лестницы и переходы с перилами, которые уходили куда-то в темноту потолка центральной башни. Повсюду хаотично, но при этом с каким-то особенным порядком были развешаны картины и расставлены крошечные столики, банкетки, кресла, настольные и напольные вазы, статуэтки из различных материалов, цветы, живые и нет, стойка для зонтиков-тростей, бесконечные шкатулки, большие и маленькие зеркала, множество комодов, с запертыми наглухо выдвижными ящиками.