Архивные материалы второй четверти XIX в. обнаруживают факты, препятствующие развитию взаимоотношений России с прибрежными туркменами, как со стороны шахских, так и российских властей одновременно. Правители североиранских провинций, прямо попирая права прикаспийских туркмен на ловлю рыбы, применяли против них различные санкции. Так, губернатор Мазандерана Мамедкули-Мирза в апреле 1826 г. распорядился отдать на откуп астраханскому купцу и рыбопромышленнику Мир-Багирову рыбные места на Каспии, принадлежавшие прибрежным туркменам, сроком на 10 лет с ежегодной выплатой 1650 руб[46]. В ответ на это возмущенные туркмены обратились с письмом к астраханскому губернатору, где указали на незаконность действий мазандеранского правителя. Из послания видно, что рыбопромысловые участки восточного Каспия с давних пор принадлежали прибрежным туркменам. «Култук наш, рыба наша, рыбу ловим мы, рыбу продаем мы… и что шах-заде до оного дела нет» – с раздражением писали они губернатору Астрахани[47].
В связи с разрывом дипломатических отношений и войной с Ираном, Россия в 1826–1828 гг. поддержала справедливые притязания прибрежных туркмен и вплоть до 1830 г. рыболовные промыслы оставались в их пользовании[48]. Туркманчайский договор 1829 г., заменив собой Гюлистанский, завершил русско-иранскую войну 1826–1828 гг. Было подтверждено исключительное право России держать военный флот на Каспийском море (ст. VIII), а русским купцам – свободно торговать на всей территории Ирана (ст. X)[49].
В результате таких политически успехов Россия упрочилась не только на Кавказе, но и в Западной Туркмении, что одновременно усилило российское влияние на прибрежных туркмен[50]. Однако официальной политикой Николая I с его глубокой приверженностью принципам легитимизма по-прежнему оставалось сохранение и укрепление шахского престола в Иране. Делалось это, прежде всего, для того, чтобы предотвратить распадение персидской монархии, которое имело бы последствием, пользуясь терминологией министра иностранных дел К. В. Нессельроде, «множество затруднений»[51], оборонного, торгового и дипломатического характера.
Вместе с тем в правительственных кругах понимали, что подобная политика может оттолкнуть туркмен от России, «так как по сие время туркмены всегда надеялись на покровительство наше, то внезапное содействие наших судов в пользу персиян может привести их в совершенное недоумение, и иметь гибельные последствия…»[52].
В 30-е годы XIX в., судя по запискам, оставленным российским посланником есаулом Лалаевым, среди коренного населения юго-западной Туркмении зародилось массовое движение за присоединение к России. Позиция Лалаева корреспондируется с огромным количеством архивных документом[53] о переменах в политических взглядах прибрежных племен, о том, что они становятся единодушны в вопросе о принятии российского подданства[54].
Летом 1836 г. в селении Гасан-Кули «Общим советом казиев и почтеннейших людей» – представителями 20777 туркменских семей был принят документ исключительной важности – «Прошение йомудского племени к царскому правительству о добровольном присоединении к России». Этот документ отражал факторы, определяющие стремление прикаспийских туркмен к переходу в российское подданство, а именно, – обеспечение внешней безопасности, прекращение родовых распрей. Представляют особый интерес следующие строки йомудских старшин: «Мы сильны числом и храбростью, но слабы согласием, умом и порядком. Нам надобно великого покровителя, который бы из всех йомутов сделал одну душу и тело. Тогда мы будем страшны соседям и тогда к нам пристанут все другие племена туркменские»[55].
«Прошение» отражало также причины экономического характера. Подчеркивая взаимовыгодную и беспошлинную торговлю с Россией, его авторы стремились избавить своих соплеменников от необходимости приобретать нужные товары и продовольствие на рынках Хивы и Ирана.
Со своей стороны, представители йомудских семей обещали: «служить государю и быть послушными», сопровождать русских торговцев в места русско-иранской торговли, отдавать на откуп рыбные промыслы только русским купцам, а в случае конфликта России с Ираном, выставлять десять тысяч конницы и т. д.[56]. Определяя границы так называемого «Йомудстана» к востоку и юго-востоку от Каспийского моря, старшины и казии намеревались создать вассальное России туркменское княжество, к которому, с их слов, «пристанут все другие племена туркменские»[57].
Однако и в этот период стремление прибрежных туркмен к массовому переходу в русское подданство не встретило одобрения Петербурга. Одна из помех – противодействие западных держав, особенно Англии, другая – обострение отношений с Тегераном и Хивой. В мае 1937 г. Николай I дал устное согласие на просьбу каджарского правительства в том, чтобы пространство к северу от речки Карасу вплоть до Атрека было объявлено принадлежащим Ирану. Это означало, в сущности, признание юго-западных туркмен иранскими подданными[58]. Вскоре за сближение туркмен с Россией многие их селения были разорены иранскими карателями[59].
В 1838 г. туркменские старшины вновь обратились к губернатору Оренбурга В. А. Перовскому с просьбой о принятии их в российское подданство. По этому случаю, губернатор направил письмо вице-канцлеру, в котором делился своими соображениями. Перовский считал, что удовлетворить просьбу старшин сейчас означает обострить отношения с Хивой: «Только под действительным покровительством России туркмены могли бы устрашить Хиву, иначе каждое прошение их вступить в подданство России, если дойдет, хотя по темным слухам, до Хивы, может только послужить во вред просителям»[60]. Поэтому губернатор решил воздержаться от официального и положительного ответа[61]. В 1839 г. Перовский вернулся к этой теме и запросил у вице-канцлера разрешения на возобновление переговоров по поводу принятия туркмен в российское подданство[62].
Когда по просьбе Ирана в 1840 г. в Астрабадском заливе было учреждено постоянное крейсерство, перед русскими моряками были поставлены задачи: с одной стороны не допускать обострения отношений с Ираном из-за туркмен, а с другой, для успокоения туркмен обещать им свое покровительство. Такая двойная политика неблагоприятно отразилось на развитии отношении прикаспийских туркмен с Россией.
Материалы архивов, всесторонне освещают деятельность руководства крейсерства, обнаруживают решительные меры в отношении морских пиратов, до того беспрепятственно грабивших соседние берега. Характерен в этом отношении приказ капитана Е. В. Путятина об истреблении в 1842 г. отрядом военных судов туркменских киржимов, стоявших в заливе Гасан-Кули[63]. Вскоре вслед за крейсерством учреждается русская военно-морская база на о. Ашур-Ада (на русских картах до XIX в. – о. Евгений), что было вызвано усилившимися провокациями английских агентов в Персии и Средней Азии.
Последующий период, вплоть до высадки русских войск на Красноводском полуострове (1869 г.), наиболее насыщен попытками правителей Ирана и их английских покровителей разжечь вражду между туркменами и Россией. Так, по прямому подстрекательству мазандеранского правителя Мехти Кули Мирзы некий Черкез-хан и его сторонники совершили нападение на русские торговые суда и фактории. Это обстоятельство возымело отрицательные последствия, отразившиеся на ходе российско-туркменских переговоров.
