И лужа у её колен говорила, что она была в нескольких минутах от смерти.

Дым… Если они всё ещё сжигали мёртвых врагов, она потеряла не так много времени.

Она прислонилась к валуну и прижала дрожащую руку к зияющей ране в животе, пробегая кончиками пальцев по зазубренным краям сломанных доспехов и обтрёпанным кускам туники под ними. С них капало.

Этот проклятый клинок прорезал её любимую броню насквозь.

«Что ж, — смутно подумала она, — просто прекрасно. Элиас устроит истерику».

Нащупав кинжал у пояса, она зажала деревянную рукоять в зубах, пока горький вкус полированного дерева не смешался с привкусом железа и соли на её языке. Затем она снова прижала ладонь к ране.

Ей потребовалась каждая унция её силы, чтобы подавить крик. От агонии у неё закружилась голова, и она едва цеплялась за сознание, но она не могла оставаться здесь и ждать, пока её найдут. Она не могла умереть столь не впечатляюще. Боги, это даже трудно было назвать историей.

Принцесса Сорен из Никса истекла кровью на холме с ножом в зубах. Мы нашли её через день, и никто не слышал её последних слов. Вероятно, они всё равно были не так уж хороши.

Ни за что. Она уйдёт эффектно, или вообще не уйдёт.

Если ты можешь ходить, ты будешь жить, так что вставай и иди.

Она выплюнула нож, её полубредовый разум сосредоточился на бороздках, оставленных её зубами, и крови, которая теперь заляпала рукоять. Откинув грязные волосы с лица, пряди цеплялись за липкую ладонь, она заставила себя подняться на ноги одним быстрым движением.

Молния пронзила её живот, боль ослепила её, и она едва заметила, что её колени подгибаются, конечности слабеют, темнота сгущается, пока всё, что она могла слышать, было биением её собственного сердца.

Удар.

Удар.

Ничего.

Удар.

Ничего.

Паузы между ударами увеличивались, пока она лежала неподвижно, затаив дыхание, в тупом ужасе ожидая следующего удара… или наступления тишины. Невозможно было сказать, сколько ударов оставалось в её замедляющемся сердце, неизвестно, было ли…

— Сорен!

Она попыталась поднять голову на этот крик, но обнаружила, что тело не слушается. Пятна заката и снега вращались ленивыми кругами, пока она пыталась сориентироваться. Щека была прижата к таящему снегу, острые стебли сухой травы впивались в кожу. Левая рука всё ещё лежала на животе, не делая ничего, чтобы остановить кровотечение, а правая рука была прижата под ней.

Мёртвый груз. Она не могла пошевелиться.

Вот тебе и прогулка, о, Славный Воин. Что за постыдный способ умереть.

Голос закричал снова, громче, более обеспокоенный.

— Кто-нибудь видел Сорен? Кто-нибудь знает, где… — затем беспокойство стало переходить в раздражение: — Сорен, где ты? Это не смешно, я постоянно твержу тебе, не смешно так пугать меня… давай уже выходи, чтобы я мог сразу перейти к тому, чтобы надрать тебе задницу за то, что ты бросила меня? Снова?

Элиас.

Она выплюнула кровь, скопившуюся во рту, пытаясь докричаться до него. Вместо этого её голос застрял в горле, и сдавленный кашель стал единственным криком, заставляющим её сопротивляться нежным рукам Мортем.

О, преисподняя забирает меня.

Очевидно, Элиас смог достаточно хорошо выследить её самостоятельно, потому что спустя мгновения или часы его голос раздался снова, громче, с отвращением, с ужасом:

— О, боги.

Ох, это нехороший знак.

Сорен бессмысленно моргнула, размытое пятно чёрной брони поглотило то немногое, что у неё осталось. Когда он поднял её за доспехи и прислонил спиной к скале, она попыталась найти его лицо, попыталась вспомнить, как произнести его имя, но смерть была слишком близка. Тень низко нависла над её телом, крадя мысли, память и волю.

— Не спать, Сорен, — приказал Элиас, каждое слово было наполнено таким глубоким ужасом, что у неё чуть не разорвалось сердце. — Оставайся со мной. Эй! Ты, что, не слышала меня? Держи глаза открытыми! Хоть раз в своей проклятой жизни просто делай, что тебе говорят!

Его тёплые руки, липкие от крови — её крови — обхватили её лицо. Она моргнула и обнаружила, что на неё смотрят глаза цвета смерти, чёрные, светящиеся золотом в свете костров.

— Делай, как тебе говорят, — повторил он, прижимаясь сухими от битвы губами к её лбу.

Её распухший язык шевельнулся, и ей едва удалось прохрипеть:

— Не… командуй мной, осёл.

Прерывистый смех.

— Я ненавижу тебя, умница.

— Нет, — пробормотала она в ответ, её глаза закрылись.

Даже на самом краю смерти, она знала это.

— Сорен. Эй. Сорен!

Он хлопает её по лицу, пытаясь привести в чувство.

— Куда, по-твоему, ты собралась?

— В преисподнюю Мортем, видимо.

— Это называется Инфера, умница. Не будь грубой.

Кровавый смех вырвался из её горла и потёк ручейком по подбородку.

— Осё… осёл.

Он выругался себе под нос, на секунду отстранившись, чтобы сорвать с шеи нитку чёрных чёток и намотать их на пальцы, полировка отразила угасающий свет.

— Продолжай дышать, хорошо? Тебе не разрешается останавливать дыхание.

Это ненадолго отвлекло её от боли, его чётки предназначались для умирающих или умерших людей. Не очень хорошо. Выглядит она немного хреново, но пока ещё живая.

Следующий смех болезненно застрял в её груди.

— Чёрт. Вот и все мои… мои планы на…

Надтреснутый, скрипучий звук, который он издал, мог быть смешком или всхлипом.

— Ну, твои планы на вечер? Ты серьёзно пытаешься шутить со мной прямо сейчас? Потому что это не смешно. Я не знаю, как ты думаешь, что это…

— Прости.

Она не была уверена, почему извинялась, не была уверена, была ли боль в её груди из-за того, что она умирала, или из-за того, что он звучал так, словно собирался заплакать.

— За что? Что сбежала, чтобы тебя убили? Я, конечно, надеюсь на это…

— Нет, — она медленно моргнула, на глаза навернулись слёзы. — Мои доспехи.

Он нахмурился, брови сошлись вместе, взгляд скользнул вниз.

— А что с ними?

— Ты так усердно работал над ними, — её горло сжалось. — Они уничтожены.

Его глаза снова метнулись к ней, сначала расширившись, а затем смягчившись так, как она редко замечала.

— Боги, Сорен, не беспокойся об этом. Я сделаю тебе новый набор, хорошо? Обещаю. Зимняя Ярмарка всё равно приближается.

— Он… принц, — вспышка золотых доспехов ожила в её памяти. — Увидела его первым… Подумала, что мы могли бы… поменять. За противоядие.

Он прижал руки к её торсу, но она больше этого не чувствовала, ещё один плохой знак. Его следующее проклятие было беспомощным, дрожащим, и он крепче сжал чётки.

— Ты пошла за Каллиасом? Сорен, ты не можешь просто… Ты должна была дождаться меня!

— Нет времени.

Она протянула одну руку, и он поймал её, переплёл свои окровавленные пальцы с её, наклонился ближе, другой рукой убрал слипшиеся от пота волосы с её лба, а потом снова прижал к ране.

— Ты, хотя бы, убила его?

— Нет.

Стыд расцвёл в её ноющей груди при этом обрывке воспоминания.

— Сбежал.

— Это прекрасно. Это прекрасно. Я уверен, что этот сукин сын… эй. Сорен. Сорен.

Он снова шлепнул её по лицу, его голос становился всё громче и громче, но её голова начала казаться тяжелой, как один из мешков с зерном, которые они разбивали в тренировочных залах казармы, а её руки… Она вообще не чувствовала своих рук.

— Я собираюсь отвезти тебя домой, хорошо, умница? — он сделал паузу, как будто ожидая ответа, затем повторил: — Эй, умница, я с тобой разговариваю. Я собираюсь отвезти тебя домой. Скажи мне, что ты меня слышишь!

Ты слышишь меня, умница?

Я слышу тебя, осёл.

Это была их версия ласковых прозвищ, которые одновременно служили кодом для «я в порядке, а ты?». Вызов и отклик, вопрос и ответ. Но у неё не было сил говорить.