— Только когда это связано с едой.

— О, чушь собачья, — сказал Финн. — Кому понадобилось три года, чтобы избавиться от морской болезни на собственной лодке?

— Кто упал в обморок, когда впервые увидел, как папа потрошит рыбу? — вмешалась Джерихо.

— У кого начались судороги после того, как он порезался бумагой, и ему пришлось пролежать целый день? — добавил Вон.

Финн фыркнул.

— Я забыл об этом. И кто…

— Достаточно!

Каллиас застонал, отбросил столовое серебро и поднял руки в знак капитуляции. Но даже с досадой, подёргивающейся между его бровями, казалось, он был в миге от того, чтобы ухмыльнуться.

— Солейл, не покупайся на слова этих лжецов.

Джерихо и Вон одновременно издали протестующие звуки. Финн покачал головой, прищёлкнув языком.

— Видите ли, он всё отрицает. Это так печально.

Послышался шум — мягкое фырканье, едва заметное хихиканье чуть ниже дыхания. Все медленно повернулись и посмотрели на Сорен.

— Ты только что смеялась? — спросил Каллиас.

Её рот скривился в хмурой гримасе, и она вонзила вилку в рыбу, как будто не была уверена, что она полностью мертва.

— Это был чих.

— Конечно, убийца, — Финн взял салфетку двумя кончиками пальцев и бросил ей через стол. — Знаешь, в этом нет ничего постыдного. Я весёлый.

Сорен поймала салфетку и вскинула одну бровь.

— Ты уже об этом говорил.

Быстрая, эта девушка. Быстрее, чем он думал, может быть никсианка. Даже самые хитрые шпионы, посланные её королевством для проникновения в замок, едва ли стоили его внимания; большинство из них были пойманы охранниками задолго до того, как они прошли через главное фойе, и только один или двое пробрались достаточно далеко, чтобы ему пришлось вмешаться. Одна из них упала на собственный клинок вместо того, чтобы столкнуться с прославленными подземельями Атласа. Другой был храбрее или скучнее; он сделал это за три дня до того, как сломался, умоляя Финна положить ему конец.

И всё это случилось, хотя он даже не поднял руку на этого мужчину.

— Итак, — сказал Каллиас, и Финн внутренне вздрогнул.

Он знал этот тон; его брат собирался сказать что-то, чего он действительно не должен был.

— Солейл. Ты… Ты помнишь, как оказалась в Никсе? Ты помнишь, как тебя забрали?

Потребовалось настоящее сосредоточенное усилие, чтобы не закатить глаза. О, так ему не разрешалось спрашивать о Никсе, но Первый Принц Каллиас мог делать всё, что хотел. Типично.

Как и следовало ожидать, Сорен снова напряглась.

— Меня не забрали.

Каллиас стиснул челюсти.

— Ну, мы, конечно, не отправляли тебя туда сами, и я почему-то сомневаюсь, что ты проделала весь этот путь в девять лет.

— Трудно сказать. Мне очень нравится ходить пешком.

Вон выдавил смешок, редкая ухмылка мелькнула на его лице. И в этот момент дверная ручка повернулась со скрипом, который пронёсся по комнате, как шхуна по волне.

С шокирующей скоростью тело Финна затопил адреналин, воспламенив его рёбра изнутри, подняв его на ноги одновременно с Каллиасом, который стал совершенно бледным. Они встретились взглядами друг с другом, оба с широко раскрытыми глазами, оба уже смирившиеся с тем, что должно было произойти.

Дверь охранял Симус. И у него был очень строгий, очень болезненный приказ никого не впускать… кроме двух человек, которых никто в этой комнате не мог превзойти по рангу.

Они как один повернулись к двери, Каллиас расправил плечи и поправил пиджак, подняв голову, словно балансируя короной, когда король Рамзес и королева Адриата ворвались в комнату, улыбаясь и распахнув объятия, ещё не понимая, что за этим столом есть лишняя персона.

На этот раз, когда Финн сделал большой глоток своего вина, он не был фальшивым.

Это ничем хорошим не закончится.

ГЛАВА 16

СОРЕН

Будь проклят каждый из этих людей прямо в Инфере. Они сказали ей, что король Рамзес и королева Адриата не вернутся ещё как минимум два дня. К тому времени она могла бы уже давно сбежать; она планировала найти и украсть противоядие после этого странного проявления братского подшучивания, ускользнув, пока они все были навеселе и устали. Она могла бы быть на полпути домой ещё до того, как появились король и королева.

Но теперь они были здесь. И они её ещё не видели.

Она сжала вилку и встала, вилка была холодной и приятной в её ладони. Это было не так уж много, но хоть что-то.

— Я знала, что мы найдём вас всех здесь.

Королеву Адриату можно было узнать по её легендарным кроваво-красным волосам, спадающим ниже талии. Тяжёлое золотое ожерелье на её шее было таким же выдающимся: амулет в форме пылающего солнца, герб Атласа. Она казалась моложе, чем должна выглядеть сорока шестилетняя королева. Но опять же, Сорен показалось, что она помнит, как Элиас что-то упоминал о том, что королевская линия Атласа была давным-давно благословлена самой Анимой, даровавшей долгую жизнь и красоту в обмен на какую-то услугу, которую они оказали ей. С этой женщиной, подлетающей к столу, определённо так и было.

— Почему вы все такие мрачные? Финн снова рассказывал истории о привидениях?

Когда королева обняла Финна и жестом попросила Каллиаса перегнуться через стол, чтобы она могла поцеловать его в голову, в Сорен закипела ненависть, такая горячая и глубокая, что она думала, что может вспыхнуть синим пламенем. Взгляд Финна метнулся к ней, и он поднял руку перед матерью — защитная позиция.

Всё было бы намного проще, если бы он был таким же скучным, как и другие.

Её глаза встретились взглядом с карими глазами, и они не принадлежали Финну. Король Рамзес увидел её сидящей на другом конце стола.

О, боги.

Медные волосы. Заколка с изумрудом. Усталые, любящие улыбки.

Он видел её, и она видела его. Не только сейчас, но и раньше; в кабинете, писал письма, готовился к союзу, в котором нуждался Никс, но которого не хотел.

Он был старше. Грустнее. У него появились новые морщинки под глазами. Морщины вокруг рта.

И он работал не ради Никса.

В её крови застыл ужас, и вдруг она не смогла дышать. Её колени подогнулись, угрожая уронить её обратно на сиденье.

— Папа.

Шёпот на фоне ревущего неверия в её голове. Слабейший обрывок воспоминания, который слетел с её языка, как дым, как молитва, прошёптанная над могилой любимого человека.

Она отказывалась верить их лжи, даже своей собственной памяти, но она не могла отрицать этого. Не своего отца. Не того человека, которого она по-настоящему помнила из своей первой жизни.

Он уставился на неё, приоткрыв рот, как будто собирался заговорить, но слова были украдены с его языка. Его глаза были широко раскрыты за очками — эти очки, она знала эти очки — и она видела меньше боли на лицах умирающих людей, в глазах солдат, которым выпустили кишки и считающим свои вдохи, пока Мортем не решила даровать им милосердие. Он смотрел на неё так, как она смотрела на лезвие Атласа, которое в один несчастливый день вонзилось в её ногу.

Он издал звук, как будто что-то сломалось глубоко внутри него. Его колени ударились об пол.

— Папа!

Финн и Каллиас выкрикнули в унисон и бросились к нему, но он не двигался. Не моргал. И Сорен тоже.

Они смотрели друг на друга, застывшие, испуганные. Два тела, считавшиеся потерянными в огне, найденные живыми.

Всё разваливалось на части. План, обман, её собственное самосохраняющее отрицание… Всё это.

Кровь Атласа. Кровь Атласа. Кровь Атласа.

— Рамзес? — Адриата опустилась на колени рядом с мужем, быстро схватила его за щеку и повернула его лицо к себе, её голос был безумным. — Рамзес, что?..

Затем Адриата проследила за неподвижным, остекленевшим взглядом своего мужа прямо на Сорен.

Ни к её лицу, ни к её волосам, ни к любому из мест, куда все эти люди смотрели в первую очередь, чтобы доказать её происхождение. Нет, эта женщина смотрела на траурную косу, которая касалась её плеча. Полумесяцы, вытатуированные на средних пальцах каждой руки. Вилку, которую Сорен держала как кинжал.