Вошла Мета, предложила пойти перекусить, а то ведь позже может стать не до того. Язон согласился:

— Да, мы сейчас.

И неожиданно придумал новый ход:

— Долли, я, конечно, попытаюсь объяснить твоему отцу по-гречески, что

— на корабле друг и атаковать нельзя, но этой уловки может оказаться недостаточно. Нужна еще хоть одна крошечная, но убедительная деталь. Вспомни, пожалуйста. Между тобою и отцом наверняка было что-нибудь такое, о чем можно рассказать только друзьям, а враги никакими пытками вытянуть этого не сумеют, просто им в голову не придет о подобном спрашивать. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Он и сам не слишком-то хорошо понимал, скорее чувствовал: что-то такое должно быть. И просил:

— Вспомни, Долли, придумай, что я могу сказать ему. Что-то очень важное, что спасет нас всех.

Долли наморщила лобик, мучительно соображая.

— У тебя еще есть время, девочка, — успокоил Язон. — Пошли обедать.

Сигнал вызова и впрямь раздался необычайно скоро. Предчувствие не обмануло Долли.

— Это может быть только он, — проговорила Мета, глядя на поющий браслет Язона, внутри которого в дополнение к звуку еще пульсировал фиолетовый огонек.

Морган специально выдал ему аппарат со сложной системой дифференциации сигналов. На этой волне команду «Конкистадора» действительно мог вызывать только Рональд Сейн.

В тот момент Язон с Метой, Долли и Робс, сидели в углу каюты на одной койке, словно в трансе, и мысленно прощались друг с другом. Ведь расставание в любом случае было неизбежно. И эта мысль, пришедшая одновременно ко всем, очевидно, поразила их. Ничего теперь не хотелось говорить.

Язон резко Поднялся и коротко бросил, почти скомандовал:

— Пошли.

— Подождите! — остановила его Долли. — Я вспомнила.

— Ну, говори.

— Это было года четыре назад, папа повел меня на каток на Прозрачное озеро, а у него так редко находилось время для этого, и был прекрасный, день, мы там носились, играли в салочки, в снежки, он ничего не запрещал мне, а потом в буфете купил мороженое; клубничное, такое ярко-красное, хотя мама никогда не разрешала мне зимой есть мороженое. Я много раз вспоминала потом этот чудесный день на катке. Папа тоже не мог забыть его, у меня даже горло тогда не разболелось, а мама...

Слезы уже стояли у девушки в глазах, и Язон прервал ее, быть может, грубо, но в ту минуту это был единственно правильный вариант поведения:

— Спасибо, Долли. Пошли. Сейчас — наш выход.

Наверно, только Долли и поняла смысл его последней фразы — ни Робс, ни даже Мета не знали толком, что такое театр и выход на сцену. Но это было неважно, ведь именно Долли должна была понять, сейчас всю меру своей ответственности за судьбу спасших ее друзей.

В капитанской рубке находились Морган, Ховард, Хук, Скотт, Караччоли и Мадам Цин. Большой сбор. Миссон, как всегда, прятался где-то в своей компьютерной и держал костлявые пальцы на всех мыслимых кнопках и рычагах, готовый в любую минуту по приказу Моргана и даже вовсе без приказа, а просто по подсказке внутреннего голоса перехитрить, захватить, нейтрализовать иди уничтожить врага.

На что же рассчитывал этот странный и такой уверенный в себе одинокий Сейн, приближавшийся к ним на легкомысленном прогулочном катере? Все существующие на «Конкистадоре» локаторы ясно показывали, что на расстоянии, стандартного лазерного, плазменного и любого другого удара в межпланетном пространстве нет больше ни единого объекта.

Проверка связи во всех диапазонах была уже завершена, и Ховард, стоявший в настоящий момент у пульта, отдавал распоряжения в эфир:

— Приказываю зависнуть в трех километрах от нас и не совершать никаких действий, вплоть до следующего моего приказа. Вы находитесь под прицелом всех орудий нашего корабля. Неподчинение будет означать угрозу с вашей стороны и повлечет за собою как минимум немедленный уход нашего корабля и отказ от дальнейших переговоров. Как поняли меня? Прием.

Современная связь давно уже не требовала переключения режимов «прием-передача», но Ховард был одним из любителей этой древней присказки всех радистов.

— Отлично понял вас, — откликнулся Сейн. — Что дальше?

Морган кивнул Язону, мол, приступай, последний раунд за тобою, как договаривались.

— Сейн, ты привез деньги? — крикнул Язон нарочито грубо.

— Садистски-вежливая манера Хука претила ему. Вымогателя и убийцу за вежливость уважать все равно не станут.

— Да, деньги со мной.

— Как они упакованы?

— Пятьдесят пачек, все стотысячными купюрами.

— Ты один, Сейн?

— Нет, со мною пилот, но мы оба без оружия.

— Хорошо, Сейн, сейчас к тебе подлетят наши люди на маленькой шлюпке, ты передашь им деньги.

— В этой маленькой шлюпке будет моя дочь?

— Нет, Сейн, в ней будут только наши люди. И сначала мы здесь, на корабле, а не на шлюпке, пересчитаем твои купюры и убедимся, что с ними все в порядке. Только так. Собственно, наши люди уже движутся к тебе.

— Тогда какие у меня гарантии, что...

— У тебя нет и не может быть никаких гарантий, Сейн, — сказал Язон жестко, а потом добавил. — Впрочем — эврика! — гарантией может служить мое честное слово.

— Не много я дам за твое честное слово! — Сейн впервые не сдержался и позволил себе эмоциональные высказывания. — Ты хоть знаешь, ничтожество, с кем имеешь дело?!

— Знаю, — откликнулся Язон. — Ойда ме удэн эйденай. [1]

— Что ты несешь такое? — зашипел Морган.

— Просто пытаюсь отвлечь его цитатой из древнего философа, — объяснил Язон, отключая внешнюю связь на это время. — А если он не знает латыни, тем более обалдеет. Это важно. Мне кажется, Сейн замышляет что-то.

— Хитро, — оценил Морган.

А Сейн молчал довольно долго. Потом робко спросил:

— Можно, я подумаю, пока они летят?

— Он еще думать будет! — хмыкнул Язон и добавил, якобы продолжая отвлекающие маневры: — Не о чем тут думать. Ведь панта рей. Аутос эфе. [2]

— Это — тоже латынь? — испуганно поинтересовался Морган.

— Не помню точно, — прикинулся дурачком Язон. — Это Гераклит сказал, значит, наверное, древнегреческий.

Но все это было уже неважно, потому что Сейн закричал в ответ на вполне приличном новогреческом.