– Да я думаю, что это нужно уметь делать, тем более, он человек взрослый. У всех свои представления об отношениях.

– Знаешь, может кому-то и вправду хорошо не видеться по несколько недель, чтоб не пресыщаться друг другом, а кто-то успевает остывать за это время.

– Я думаю, тут скорее не в этом дело: они – творческие люди. Люди, занятые своей самоактуализацией, и в этом нет ничего плохого – когда оба человека не мешают друг другу развиваться…

Еще один выброс адреналина. Натянутые темы. Я снова не нахожусь здесь. Он может говорить сколько угодно – это уже не поможет. Слишком поздно.

– Может ты и…

– Дерьмо… – Алекс встал и, быстро дойдя до вешалки, полез в куртку мокрыми руками: вытащил органайзер для таблеток и открыл красный отсек. Положив таблетку под язык, он сел, уткнувшись лицом в руки.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.

Гул в руках начал проходить.

– Что тут нахрен происходит??

Эдмунд стоял в дверях. Это был управляющий баром. Эдмунд был густого телосложения, с ярко выраженным блестящим лбом и грубым носом. На нем была черная футболка, заправленная в выстиранные джинсы и закрепленная подтяжками вместо ремня. На глазах были очки классической формы. Он проявлял интерес к каждому сотруднику, но только в рамках рабочего процесса. Больше всего из работников бара он любил Глеба за его исполнительность и продуктивность. Эдмунд обвел склад взглядом, посмотрел на бледного Нестора, посмотрел на мокрого Алекса и, наконец, прикрыл дверь.

– Эдмунд, Алексу плохо, отпусти его домой.

– Нестор, не надо… – поднимаясь, вяло сказал Алекс.

– Не надо что?? Нахрена ты мне тут сдался в таком состоянии?? Посетителей пугать?? Переодевайся и дуй отсюда!!

Эдмунд вышел на улицу. Алекс вздохнул и пошел к вешалке. Отпустило. Но не вовремя. Эдмунд все увидел. Это плохо. Он быстро натянул свой пуховик, пожал руку Нестору, вышел в зал, попрощался с Глебом и вышел с бара.

– Алекс, задержись перед уходом, – в приказном тоне обратился Эдмунд.

Голос исходил из курилки, которая находилась в паре метров от входа. Алекс повернулся и покорно подошел к нему. Управляющий не спеша зажег еще одну сигарету, затянулся, посмотрел в глаза Алексу через запотевшие очки и заговорил:

– Долго это будет продолжаться?

– Я не знаю, я не специально это делаю, – пробубнил Алекс.

– Парень, пойми, я не могу тебя тут держать с такими выкидонами: мне не нужны такие сотрудники.

– Это временно, я пропиваю курс, уже есть улучшения, просто, когда я переутомляюсь…

– Почему я должен в это вникать? Слушать это? Ты думаешь мне это интересно?

– Нет, извини этого не должно повториться.

– Подумай над этим, незаменимых нет. Я тебе хорошо плачу, отношусь по-доброму, я не хочу вникать в такие мелочи. Ты представляешь, что было бы, если бы я вникал в такие пустяковые проблемы каждого сотрудника? Я бы либо сошел с ума, либо уволился бы сам, но точно не открыл свой бар. Не нарушай мою работу, и я не буду нарушать твою, договорились? – Эдмунд докурил и, не успев выслушать ответ, развернулся и ушел обратно в бар.

Алексу это не понравилось. Это было, как минимум, неуважительное отношение не только к нему, но и ко всему коллективу. Он всегда выполнял свою работу добросовестно, но как только начались приступы, он резко потерял свою ценность. Он всегда выполнял рабочие нормы, проходил всех «тайных посетителей», получал исключительно положительные отзывы, но сейчас это все приравнивалось к грязи. Факты, которые абсолютно ничего не значат. «Незаменимых нет». Когда-нибудь так скажут и Эдмунду, но сегодня это заявили именно Алексу, и ни Глеб, ни Нестор не смогли бы ему в этом помочь.

Алекс выругался вслух и поплелся к метро. Снег растопило реагентом, и грязевая жижа тянулась вплоть до дверей метро, а некоторые части прокрались и в саму «подземку». Спустившись в метро, Алекс посмотрел на время: оставалось всего пару часов до приема у психотерапевта. Построив нужный маршрут, он успел сесть в обшарпанный вагон, держащий путь на нужную станцию.

***

Он сидел на кресле напротив засаленного журнального столика. На столе лежало стекло, которое ввиду своего возраста было унизано многочисленными царапинами, и, потеряв прозрачность, сейчас больше напоминало подложку для сдачи в дешевом киоске.

На журнальном столике лежала пара книг, среди которых были «Мы» Замятина, «1984» Оруэлла, а также потрепанная книга какого-то неизвестного писателя под названием «Двойственность Демиурга». Страницы этой книги были желтыми, а корешок надорван, словно кто-то забыл ее здесь очень давно. Алекс подумал, что уже где-то видел эту книгу.

В центре стояла мимоза пугливая, которую уже оборвали то ли дети, то ли невротики, которые посещают этот психологический центр. Его название внушало Алексу доверие. «You can live» – так оно звучало. Центр основывался на работе в гештальт-направлении психологии и занимался коррекцией восприятия людей. Их девиз, «Здесь и сейчас», был заменен на «Здесь и теперь», что в корни поменяло смысл. На ресепшене сидела девушка с пепельным цветом волос и голубым цветом глаз, усердно барабанившая по клавиатуре. Каждый щелчок бил по ушам Алекса и отзывался шумом в голове. Он начал нервно перебирать пальцами, касаясь подлокотника. Ритм начинал учащаться. Время тянулось невыносимо медленно. Стук по клавишам все сильнее начинал бить по ушам. «Когда она закончит эту пытку? Еще несколько адских минут, и я…»

– Алекс Рестлесс.

Алекс встал и, вздохнув с облегчением, зашел в кабинет. В кабинете, как всегда, пахло смесью кориандра и коры дуба. Комната была настолько освещена, что обстановка в ней внушала впечатление нахождения на операционном столе. В комнату зашла женщина со светлыми волосами и очень добрым лицом. Наверное, это был один из обязательных пунктов у психотерапевта по работе с клиентами, но он успокаивал и казался вполне естественным.

Она села на черный стул, открыла свой блокнот и жестом указала Алексу на кресло напротив нее.

– Привет, Ал, – с улыбкой произнесла психотерапевт.

– Здравствуйте, – отрезал Алекс. Ему каждый раз было трудно начинать раскрываться. Для него эти встречи были рытьем в психологическом белье, которое выбирает и носит только он и которое видит только он.

– Ну что, как прошла неделя?

– Нормально.

– Были ли какие-нибудь события?

– Положительных нет.

– Допустим…

– Было два приступа тревоги: я не мог контролировать себя, мне пришлось принять транквилизаторы.

– Ты можешь рассказать, что ты чувствовал перед их приемом?

Алекс вздохнул:

– Это происходит генерализованно, то есть, как только заканчивается деятельность. Первый раз я пришел домой после работы и лег. Как только заканчивается активная часть моего дня, я начинаю слышать свое тело. Сначала ком в горле, потом спазмы, после – тахикардия и прочее. Самое страшное, что сам я не могу с этим справиться. Второй раз был на работе, приступ примерно также начался.

– Давай попробуем еще раз: какие мысли тебя посещают перед приступом?

– Меня начинают посещать мысли о том, что со мной что-то может случиться, чаще всего это связано с сердцем: я боюсь, что у меня слабое сердце, но ЭКГ говорит, что все в порядке. Но эти выбросы адреналина… Я просто боюсь, что оно вот-вот остановится и все – на этом моя жизнь закончится так глупо и без особых успехов. И я не могу понять: это врачи недоглядели или я слишком много думаю? После приступов и все остальное время я чувствую бессмысленность происходящего, я осознаю, что абсолютно любая деятельность бесполезна и не приносит удовольствия, а также я понимаю, насколько мы ничтожны. Что никто никому не нужен, и как я давно не испытывал чувств, сильных чувств… Также этих два состояния меняют друг друга: то есть тревога может быть спровоцирована депрессивным мыслями. А еще я чувствую такое отвращение ко всему, очень сильное отвращение. Как будто я настолько все понял, настолько понял устройство этого мира и человеческие взаимоотношения, что дальше понимать не хочу. Мне все кажется до простоты глупым.