Американец протянул Лимасу еще одну чашку кофе и сказал:

– Почему бы вам не пойти поспать? Мы позвоним, как только он появится.

Ничего не ответив, Лимас уставился в окно КПП на пустую улицу.

– Нельзя же ждать бесконечно, сэр. Может, он придет в другой раз. Берлинская полиция сообщит в агентство, и вы через двадцать минут снова будете тут.

– Нет, – сказал Лимас. – Уже почти стемнело.

– Но не ждать же вечно. Он опаздывает на девять часов.

– Хотите уйти – идите. Вы хорошо поработали, – добавил Лимас. – Я скажу Крамеру, что вы чертовски хорошо поработали.

– А сколько вы будете ждать?

– Пока он не придет.

Лимас подошел к наблюдательному окошку и встал между двумя неподвижными полицейскими. Их бинокли были привычно нацелены на КПП восточной стороны.

– Он дожидается, пока стемнеет, – пробормотал Лимас. – Уверен, что дело в этом.

– Утром вы говорили, что он придет с рабочими.

Лимас обернулся.

– Агенты – не самолеты. Они не прибывают по расписанию. Он провалился. Он в бегах. Он перепуган. Мундт висит у него на хвосте. Как раз сейчас. У него остался один-единственный шанс. И уж позвольте ему самому выбирать время.

Американец вздохнул, явно желая уйти, но находя это неудобным.

В домике зазвенел звонок. Они замерли, насторожившись. Полицейский сказал по-немецки:

– Черный «опель-рекорд» с федеральным номером.

– Он не мог разглядеть, слишком темно. Он просто догадался, – прошептал американец. – А как Мундт засек его?

– Заткнитесь, – сказал Лимас, глядя в окно.

Один из полицейских вышел из домика и направился к заграждению из мешков с песком в полуметре от белой демаркационной линии, разделявшей трассу, словно теннисную площадку. Другой подождал, пока напарник склонился к подзорной трубе, установленной за мешками, а затем опустил бинокль, снял с крючка возле двери черную каску и аккуратно водрузил ее на голову. Где-то наверху, над КПП, ожили прожекторы, заливая участок дороги театральными лучами света.

Полицейский начал докладывать. Лимас знал наперед, что тот скажет.

– Машина остановлена на первом контроле. Только один пассажир. Женщина. Препровождена к КПП для проверки документов.

– Что он сказал? – спросил американец.

Лимас молчал. Схватив запасной бинокль, он напряженно глядел в сторону восточногерманского КПП.

– Мистер Лимас, это ваш человек? – снова затеребил его американец. – Я должен позвонить в агентство.

– Погодите.

– А где сейчас машина? Что там происходит?

– Таможенный досмотр. Рутина, – отмахнулся Лимас.

Он не отрывал глаз от машины. Двое полицейских стояли у дверцы водителя. Один проводил опрос, другой вроде бы просто дожидался. Третий возился с машиной. Он поднял капот, затем вернулся к водителю. Ему нужен был ключ. Он открыл багажник, заглянул внутрь, закрыл, вернул ключ и двинулся вперед, туда, где метрах в тридцати от машины между двумя глядящими друг на друга КПП стоял одинокий часовой – почти квадратная фигура в мешковатых брюках и сапогах. Они о чем-то заговорили, исполненные уверенности, в ослепительном свете прожекторов.

Затем небрежно махнули машине. Машина подъехала к ним и остановилась посреди дороги. Они обошли ее кругом, опять о чем-то потолковали. Наконец с явной неохотой позволили ей пересечь границу с Западным сектором.

– Мистер Лимас, это ваш человек? – снова спросил американец.

– Да, это он.

Подняв воротник куртки, Лимас вышел на улицу. Дул ледяной октябрьский ветер. И тут он увидел толпу. В домике забываешь о них – недоумевающих, озадаченных лицах. Так выглядят беспомощные свидетели дорожной катастрофы: никто не знает, что произошло, никто не знает, можно ли прикасаться к телу. Между лучами прожекторов пробивался то ли дым, то ли пыль – вибрирующая пелена в рамке света.

Лимас подошел к машине и спросил:

– Где он?

– За ним пришли, и он скрылся. Он взял велосипед. Про меня они ничего не знали.

– Куда он отправился?

– У нас была квартирка в районе Бранденбургских ворот. Над рестораном. Он держал там кое-что – деньги, бумаги. Думаю, он поехал туда. А потом будет переходить.

– Сегодня ночью?

– Он сказал, что сегодня. Остальных всех взяли – Пауля, Фирека, Лендзера, Заломона. У него мало времени.

Лимас молча уставился на нее. Потом спросил:

– И Лендзера тоже?

– Прошлой ночью.

К Лимасу подошел полицейский.

– Вам придется отъехать отсюда, – сказал он. – Запрещено загораживать дорогу.

– Пошел-ка ты… – бросил через плечо Лимас.

Немец заметно напрягся, и женщина сказала:

– Садитесь в машину. Давайте доедем до угла.

Он сел рядом с ней, и они медленно поехали к ближайшей развилке.

– Не знал, что у вас есть машина.

– Машина мужнина, – равнодушно объяснила она. – Карл, конечно, не говорил вам, что я замужем? – Лимас молчал. – Мы с мужем работаем на оптическом заводе. Они позволяют нам заниматься бизнесом. Карл назвал вам мою девичью фамилию. Он не хотел, чтобы я.., чтобы я связывалась с вами.

Лимас достал из кармана ключ.

– Вам надо где-то остановиться, – сухо сказал он. – Вот ключ от квартиры на Альбрехт-Дюрер-штрассе, рядом с музеем. Номер 28-а. Там есть все, что вам может понадобиться. Я позвоню, как только он появится.

– Я подожду его вместе с вами.

– Я тут не останусь. Поезжайте на квартиру. Я вам позвоню. Не имеет смысла ждать его здесь.

– Но он будет переходить здесь.

Лимас удивленно поглядел на нее.

– Он так сказал?

– Да. Тут у него есть знакомый полицейский. Сын его бывшего помещика. Это может пригодиться. Поэтому Карл выбрал именно это место.

– И сказал об этом вам?

– Он мне доверяет. Он все рассказывает мне.

– О Боже!

Он отдал ей ключ, а сам снова отправился на КПП. Когда он вошел, полицейские зашушукались, а один, самый высокий, демонстративно отвернулся.

– Извините, ребята, – сказал Лимас. – Простите, что нахамил вам.

Он открыл обшарпанный портфель и пошарил в нем. Наконец нашел то, что искал, – полбутылки виски. Кивнув ему, старший полицейский взял бутылку, разлил виски в кофейные чашки и разбавил черным кофе.