– Ad infinitum12 , – заключил Алексис, восхищенно глядя на него.

– Да, чтобы добраться до конца, еще немало придется попотеть. Такие уж это люди. Так они работают и всегда так работали.

"В пещерах на берегу Иордана, – взволнованно думал Алексис. – Сворачивая концы проводки в "куклу". С примитивными бомбами, какие можно изготовить у себя на огороде!"

Курц говорил, а лицо и весь облик Алексиса менялись, что не ускользнуло от внимательного взгляда Курца. Следы жизненных неурядиц, следы малодушия, так огорчавшие Алексиса, стерлись, исчезли. Он откинулся на спинку стула, сложил на груди изящные рукн, на губах заиграла молодая улыбка, а рыжеватая голова подалась вперед. Согласно кивая, он внимательно слушал захватывающее повествование Курца.

– Могу я осведомиться, на чем вы строите столь интересные теории? – спросил Алексис, все же пытаясь съязвить.

Курц сделал вид, что вспоминает, хотя сведения, почерпнутые у Януки, были так свежи в его памяти, словно он и не покидал его обитой звукоизолирующей ватой камеры в Мюнхене, где Янука вопил и давился слезами, в отчаянии хватаясь за голову.

– Ну, Пауль, ведь у нас же есть и номер водительского удостоверения "оппеля", и фотокопия прокатной квитанции, а также показания одного из участников операции за его личной подписью, – признался Курц и в робкой надежде, что эти не совсем четкие обстоятельства на время сойдут за основание теории, продолжал: – Бородатый юнец, оставив девушку в бывшем сарае, исчезает, с тем чтобы никогда больше не появиться на горизонте. Девушка переодевается в аккуратное синее платье, надевает парик и чудесно преображается, с таким расчетом, чтобы понравиться словоохотливому и чересчур любвеобильному атташе по связи с профсоюзами. Потом она садится в "оппель", и уже второй молодой человек доставляет ее к нужному дому. По пути они останавливаются, чтобы наладить взрывное устройство. Вы хотите что-то спросить? Пожалуйста.

– А этот молодой человек, – с трудом сдерживая нетерпение, спросил Алексис, – он ей знаком или же совершенно неизвестен?

Недвусмысленно не пожелав далее прояснять роль Януки, Курц в ответ только улыбнулся, но его уклончивость не обидела Алексиса: увлеченный повествованием, он с восторгом встречал каждую деталь, однако не мог ожидать, что ему без конца будут швырять жирные куски.

– По завершении дела шофер меняет номер на машине и документы и доставляет девушку на фешенебельный и малолюдный пирейнский курорт на водах Бад-Нойенар, где и расстается с ней, – заключил свой рассказ Курц.

– А потом?

Теперь Курц говорил очень медленно и взвешенно, словно лишнее слово могло повредить его хитроумному замыслу, как, между прочим, и было в действительности.

– А там, предположительно, девушку приводят к ее тайному поклоннику, тому самому, который возможно, репетировал с нею ее роль в этой истории. Например, как обращаться с бомбой, устанавливать часовой механизм, наладить проводку. Совершенно наобум высказываю предположение, что этот поклонник уже снял в каком-нибудь отеле номер, где возбужденная успехом своего совместного предприятия парочка бросается друг другу в объятия. На следующее утро, в то время как они отдыхают после любовных утех, бомба взрывается – позже, чем было намечено, но какая разница?

Алексис даже наклонился вперед в прокурорском азарте.

– А брат , Марти? Тот самый? Известный боевик, на чьем счету уже немало жертв-израильтян? Где в это время находился он? Думаю, что в Бад-Нойенаре, где наслаждался любовью с этой своей бомбисткой. Так?

Но чем больший энтузиазм проявлял доктор, тем безучастнее и неприступнее становилось лицо Курца.

– Где бы он ни находился, успех операции – это дело его рук: все разузнать, распределить, верно подобрать людей... – с деланным благодушием отвечал Курц. – Ведь бородатый юнец знал девушку лишь по описанию. А больше не знал ничего. Не знал даже, где намечено произвести взрыв. Девушка, в свою очередь, знала лишь номер мопеда. Что же касается шофера, то единственное, что знал он, это какой дом намечен для операции, а о бородатом понятия не имел. Однако существует мозг, все это направлявший.

Это были последние слова Курца, после чего его одолел приступ глухоты, унесший его в иные сферы. Все попытки Алексиса добиться ответа оказались безуспешными, и единственным их результатом явилась новая бутылка виски, которую он почувствовал потребность заказать. Истина состояла в том, что доброму доктору не хватало кислорода. Всю свою жизнь до этой минуты он жил как бы на низком уровне, а в последнее время опустился еще ниже. Теперь же Великий Шульман вдруг увлек его на высоты, о которых он и мечтать не смел.

– Вы, должно быть, приехали в Германию, чтобы поделиться с немецкими коллегами полученной информацией? – заметил Алексис, хитро подводя Курца к нужной теме.

Но ответом ему была лишь долгая задумчивая пауза, во время которой Курц словно прощупывал Алексиса – и глазами, и мысленно. Потом он сделал свой излюбленный, так восхищавший Алексиса жест – поддернув рукав, вывернул руку, чтобы взглянуть на часы. И жест этот опять напомнил Алексису, что если собственное его время, медленно сочась. устало утекает в песок, то Курцу его никогда не хватает.

– Кельн, будьте уверены, оценит это, – гнул свою линию Алексис. – Мой блистательный преемник – помните его, Марти? – пожнет плоды величайшей победы. Пресса превратит его в самого знаменитого и проницательного полицейского Западной Германии. Что будет справедливо, не так ли? А все благодаря вам.

Широкая улыбка Курца подтвердила это. Он отпил глоточек виски и вытер губы старым солдатским платком цвета хаки. Потом вздохнул, подперев подбородок рукой, словно желая показать, что не собирался говорить на эту тему, но уж если Алексис сам поднял вопрос, – так и быть.

– Вообще-то говоря в Иерусалиме много размышляли насчет этого, Пауль, – признался он, – и мы, в отличие от вас, вовсе не так уверены, что ваш преемник именно тот человек, чье продвижение нам следует поощрять. ("Но что тут можно поделать?" – казалось, говорило его нахмуренное лицо.) Нам пришел в голову другой вариант и, может быть, стоит обсудить его с вами и выяснить ваше к нему отношение. Мы подумали, не мог бы доктор Алексис оказать вам любезность и передать нашу информацию в Кельн? В частном порядке. Неофициально, но вполне официальным путем, если вы понимаете, что я имею в виду. На свой страх и риск и действуя поумнее. Вот что нам пришло в голову. Может быть, стоит обратиться к нему, сказав: "Пауль, вы друг Израиля. Возьмите это и используйте к своей выгоде. Это наш подарок вам, а нас в это дело не впутывайте". Почему всегда в подобных случаях на первый план выдвигаются недостойные люди? – спрашивали мы себя. Может быть, для разнообразия стоит выдвинуть когда-нибудь того, кто этого достоин? Почему не иметь дела с друзьями – ведь это же наш принцип, не так ли? Не помогать их продвижению? Не вознаграждать их за верность?