"Дойди до конца улицы и поверни назад", – сказала ей Хельга. И Чарли, покорно пройдясь по улице, установила, что телефон не разбит; правда, к этому времени она уже решила, что крайне нелепо торчать на таком заметном месте в ожидании звонка от международных террористов. Она повернулась и пошла назад и тут к своей досаде заметила, как в будку зашел какой-то мужчина, Она взглянула на часы – до назначенного времени было еще двенадцать минут, а потому, не слишком волнуясь, она остановилась в нескольких шагах от будки и стала ждать.

Прошло семь минут, а мужчина в будке все распинался по-итальянски – это мог быть и страстный монолог неразделенной любви, и речь о положении дел на Миланской бирже. Чарли стала нервничать – она облизнула губы, посмотрела вниз и вверх по улице, но кругом не было ни души, не стояло таинственных черных машин или мужчин в подъездах, не было и красного "мерседеса". Никого и ничего. кроме захудалого фургончика во вмятинах: дверца со стороны водителя была в нем открыта. И однако же, Чарли чувствовала себя будто голой. Настало восемь часов, о чем оповестил перезвон поразительного множества разных колоколов и часов. Хельга сказала – в пять минут девятого. Мужчина перестал говорить, но Чарли услышала, как он зазвенел монетами в кармане, затем постучал по стеклу, как бы привлекая ее внимание. Она обернулась и увидела, что он держит пятидесятипенсовую монету и просительно смотрит на нее.

– Вы не дадите мне сначала позвонить? – спросила она. – Я спешу.

Но он не говорил по-английски.

"А, черт с ним, – подумала она. – Придется Хельге звонить еще раз. Я ведь ее предупреждала..." Сбросив с плеча ремень сумки, Чарли открыла ее и среди мешанины вещей принялась отыскивать десяти– и пятипенсовики, пока не набрала пятьдесят. "Господи, да у меня же пальцы все потные". Она протянула итальянцу руку с монетами, зажатыми в кулак, – она так ее повернула, чтобы монеты упали на его благодарно протянутую ладонь, и тут увидела торчащий из-под полы его летной куртки пистолет – он был нацелен прямо ей в живот, под ребра. В другой руке мужчина продолжал держать телефонную трубку, и Чарли подумала, что, видно, там, на другом конце, то-то слушает. потому что хоть он и обращался к Чарли, трубку держал у самого рта.

– Вот что, Чарли: ты шагаешь сейчас со мной к машине, – сказал он на хорошем английском языке. – Идешь справа от меня, немного впереди, руки держишь сзади, чтоб я их видел. Сцепив за спиной, поняла? Бели ты только попытаешься удрать, или подашь кому-нибудь знак. или крикнешь, я выстрелю тебе в левый бок вот сюда – и убью. Если явится полиция, если начнут стрелять. если меня заподозрят, я поступлю с тобой точно так же. Пристрелю.

И для большей убедительности он ткнул себя в живот. Добавил в трубку что-то по-итальянски и повесил ее на рычаг. Затем вышел на тротуар и, очутившись совсем рядом с Чарли, широко улыбнулся ей. Судя по обтянутому кожей лицу, он был настоящим итальянцем. И голос у него был густой и мелодичный, как у итальянца. Чарли так и слышала. как этот голос эхом отдается на древней рыночной площади, как парень перебрасывается шуточками с женщинами на балконах.

– Пошли же, – сказал он. Одну руку он продолжал держать в кармане куртки. – Не спеши, о'кэй? Шагай легко и свободно.

Минуту тому назад Чарли отчаянно хотелось помочиться. но на ходу это прошло, зато заломило шею, а в правом ухе зазвенело, точно комар в темноте.

– Как только сядешь на место пассажира, руки положи на приборную доску перед собой, – наставлял он ее, шагая следом. – У девчонки, которая сидит сзади, тоже есть пистолет, и она очень быстро может тебя прикончить. Куда быстрее, чем я.

Чарли открыла дверцу со стороны пассажира, села и, как воспитанная девочка за столом, положила пальцы на приборную доску.

– Расслабься, Чарли, – весело произнес за ее спиной голос Хельги. – Опусти, дорогая моя, плечи, а то ты выглядишь как старуха! – Чарли не шелохнулась. – А теперь улыбнись. Ура! Улыбайся же. Все сегодня рады. А кто не радуется, того надо пристрелить.

– Можешь начать с меня, – сказала Чарли. Итальянец сел на место шофера и включил радио на полную катушку.

– Выключи, – приказала Хельга. Она сидела, прислонясь к задней дверце, подняв колени и держа обеими руками пистолет; вид у нее был такой, что она не промахнется и в консервную банку с расстояния в пятнадцать шагов.

Итальянец, пожав плечами, выключил радио и в установившейся тишине снова обратился к Чарли.

– О'кэй, пристегни ремень, потом сцепи руки и положи их на колени, – сказал он. – Подожди, я сам тебя пристегну.

Он взял ее сумку, швырнул назад Хельге, затем дернул за ремень и пристегнул его, по пути проведя рукой по ее груди. Лет тридцать с небольшим. Красив, как кинозвезда. Избалованный Гарибальди с красным платком на шее для понта. Предельно неспешным движением, точно у него было сколько угодно времени, он выудил из кармана большие солнечные очки и надел их на Чарли. Сначала ей показалось, что она ослепла от страха: она ничего не видела. Потом решила, что это "хамелеоны". Но стекла не светлели. Тогда она поняла, что это специально: она ничего и не должна видеть.

– Если ты их снимешь, она пристрелит тебя в затылок, – предупредил итальянец, включая мотор.

– О, безусловно , пристрелит, – весело объявила старушка Хельга.

Они двинулись в путь – сначала попрыгали по брусчатке, потом покатили по гладкой дороге. Чарли прислушивалась, не едет ли кто за ними, но на улицах урчал и потрескивал лишь их мотор. Она попыталась понять, в каком направлении они едут, но она уже потеряла всякое представление об этом. Неожиданно они остановились. Итальянец помог ей вылезти из машины; в руку ей вложили палку – наверно, белую, подумала она. С помощью своих новых друзей она сделала шесть шагов и затем еще четыре – по крыльцу, к чьей-то двери. "Они хорошие профессионалы , – предупреждал ее Иосиф. – Это не ученики. Ты прямо со школьной скамьи попадешь в театр на Вест-Энде" . Теперь она сидела как бы на кожаном седле без спинки. Руки ей велели сложить и держать на коленях. Сумку не вернули, и она услышала, как вытряхнули содержимое на стеклянный стол, как зазвенели ее ключи и монеты. Вот с глухим стуком упала пачка писем Мишеля, которые она утром забрала с собой, следуя приказу Хельги. В воздухе пахло лосьоном. более сладким, чем у Мишеля, и усыпляющим. Они находилась в помещении уже несколько минут, а никто не произнес ни слова.