Постепенно все звуки исчезли. Успокоилось дыхание, которое казалось мне шумным и тяжёлым. Только ветер от выдоха ещё бродил на лице. В какой-то момент сработал будильник, и я закончил сидеть в комнате.

Ещё на лестнице я услышал Ли́су, занятой в приготовлении похода. Через десять минут уже собранными спустились Женя и Христиан.

– Если сундук будет тяжёлым, оставьте его там, ок? – просила Ли́са. – Мы с Колумбом за ним придём.

– Мы же не можем бросить сундук. Или можем? – Женя посмотрела на нас, и Христиан опередил ответ: – Не переживай, мы на руках унесём. А Женьку сверху на посадим!

Я спросил, почему он так доволен: неужели подтянулся вчера на один раз больше? Все посмеялись.

– А всё-таки, возьмите хотя бы садовую тележку… – переживала Ли́са.

Христиан уже начал спорить, но Женя успокоила, заверив, что мы возьмём.

Выпив натощак холодный сладкий кофе, все трое отправились в путь.

В деревне, кроме нашего дома, больше никого не осталось. После революции, когда банда на мотоциклах расстреляла маленькую администрацию, все жители начали прятать свои ценности. Единственное место, куда новая власть не могла вмешаться – это хозяйственный быт. Поскольку было запрещено перекапывать сады и огороды, т.к. могли погибнуть саженцы и посадки, то ценности прятали в почву рядом с домом. Спустя какое-то время всех жителей согнали в ближайшие вокзалы и сослали непонятно куда, неизвестно для чего.

Наша дорога лежала почти до края деревни. Вчера за столом обсуждалась новость, что некоторые люди имеют связь между цветом и настроением. Всем показалось это страшно интересным, и сейчас мы решили попробовать эту игру.

– Жёлтый, – начала Женя, – это разочарование перед глубокой радостью.

– А обычное разочарование? – спросил Христиан.

– Синий, переливающийся с лиловым.

Свою версию озвучил и Христиан:

– Белый – это радость.

– Ну нет, белый не может быть радостным… Это не же красный!

Я смотрел на них со стороны и веселился. Мелкий дождь проливал третий день. Туман прятал нас от диких бродячих собак. Охотничьи сапоги немного чавкали.

– А я недавно поняла, – вдруг сказала Женя, – что у меня чувственная эмпатия! Очень развитая!

– Это как? – удивился Христиан.

– Меня в детдоме научили. Встань и посмотри на меня, – она взяла Христина за руки, и оба засмущались.

После нескольких минут Женя попросила отойти в туман и сделать любое движение – а она почувствует на себе. Я поставил Христиану щелбан, после чего позвал нашу спутницу. Удивительно, но к нам вышла разозлённая Женя, потирающая красное пятно на лбу.

Вскоре мы дошли до нужного места – последнего непроверенного дома на улице Каменщиков. Женя включила металлоискатель и зашла в заросший огород. Мы с Христианом побросали лопаты и начали осматривать дом неонациста, когда-то жившего здесь.

Ничего интересного не нашлось, и мы терпеливо слушали металлоискатель.

Женя пришла к нам из города почти месяц назад. Она была полностью лысая. С её слов, все в детдоме ходят бритыми и клеймом. Поначалу она стеснялась, выпросила у Ли́сы платок, чтобы ходить в нём всё время – и горевала обо этом. Вскоре крепкие чёрные волоски закрыли голову. Христиан всё чаще говорил с ней.

«Слушай, – как-то спросил его Колумб, – ты у нее клеймо нигде не видел?», на что тот крепко обиделся и долго с ним не разговаривал.

Наконец радар запищал, и мы быстро откопали обещанный клад. Шли легко: сундук свободно поместился в тележку, дождь стал сходить, и спелые яблоки иногда падали к нам.

Но не дошли и до Дома культуры, как нас остановил лай.

– Один. Пять. Девять, – считал Христиан.

– Ой, кажется, на нас идут… – шептала Женя. Если бы Христиан не схватил её за руку, она бы уже убежала.

Мне показалось, что туман закрутился. Нащупав в кармане браунинг, я выступил вперёд.

– Побежали! – воскликнула Женя. Они вдвоём бросились на узкую извилистую дорогу. Немного подумав, я потащил тележку вслед за ними. Кажется, я сбился и выбрал свой маршрут, т.к. Христиана и Женю я встретил только к дому.

На пороге я наконец оглянулся. Лай давно прервался – и только наши воспоминания гнали нас…

Успели к разгару завтрака. Ли́са разливала манную кашу с клубничными островками, подносила поднос с бутербродами – с сайрой и ломтиками помидора, укрытых плавленым душистым сыром. В стаканах остывал крепкий, сладкий чай.

Когда мы сели, за дверью послышался царапающий шорох. Это поднялся краб с затопленного подвала: Ли́са спрятала его в кастрюлю и продолжила завтрак.

***

Мы остались с Ли́сой вдвоём, пока остальные разбирали клад во внутреннем дворе. Я замачивал посуду и попутно спрашивал про планы.

– Завтра. Спрашиваешь, кто поедет? – спросила Ли́са. – по графику Вера и Антон. Хорошо, что ты напомнил. Да не мой посуду! – Ли́са кивнула на поднос: – Можешь отнести наверх?

Десять дней назад поселилась Тамара. Сегодня снова постеснялась идти на кухню. Она наводила на меня дикую тоску, и я старался избегать её.

– И почему вы не дружите? Давай так: ты отнесёшь, а я сама всё помою и раскрою тебе один секрет, договорились?

Ли́са была старше, наверное, на пару лет. Была ли она изначально сиротой, или просто ушла от родителей, я так и не понял. Знаю точно, что бросила школу, ушла к партизанам. Когда отряд разбили, командир посадил Ли́су в кабину грузовика и отдал последний приказ добраться живой до города. В приюте долго не отсиживалась: собрав десять ребят, они ночью перелезли все заборы и ушли в вымершую деревню. Ли́са говорила: «Конечно страшно! Чтобы тогда с нами сделали… Убегали от них всю ночь. А никто даже не преследовал». Что стало с теми ребятами – неизвестно.

Все в доме любили Ли́су: даже нелюдимый Колумб слушался её. Так не хотелось перечить и расстраивать – ну как ей откажешь?

Тамара жила одна. Комната была самой обычной: ну кровать, ну тумба с открытой книгой, ну засохшие цветы в вазе. Комната была самой обычной за исключением одной детали. Ещё задолго до нас здесь жил художник. Не имея средств на альбомы, он рисовал на стене, как в храме – поезд, заезжающий в туннель под горой.

Словно ожидая меня, Тамара лежала и ничего не делала.

– Можешь поставить… хоть сюда, – тихо сказала она и убрала книгу с тумбы.

Немного подумав, я подставил стул с завтраком прямо перед ней. Я соврал, что Ли́са попросила остаться до тех пор, пока на тарелке не увижу рисунок.

– Я стесняюсь!

Говоря со мной, Тамара всё время смотрела на поезд. Я тоже смотрел на него.

– Я всё попробую! И сама помою, – добавила она.

…набросив пальто, я побежал к ребятам. Вера и Женя, стащив, что смогли, примеряли короны и серьги, поминутно бегая к Ли́се за советом. Антон с Христианом упражнялись в фехтовании на палках. Колумб сидел за сундуком и подкидывал гирьки на весы, взвешивая кубок.

Я спросил, не чахнет ли он над златом.

– Угу! Зря смеешься (я, кстати, вовсе не смеялся) – мало на сей раз! – ворчал Колумб.

– Улица Каменщиков… закончилась, – объявила Женя.

– А вам не кажется, что собак больше, чем в прошлом году? Ах, туше́! – спросил Христиан, раненый в грудь.

– Отстреливать. Только… отстреливать, – отвечал Колумб, не отвлекаясь от меры.

– Антон, а я красивая? – замурлыкала Вера.

– …очень!

– Эй, ты сначала подумал – пошёл вон!

– Прости! Хочешь… поцелую ручку… Венера! – Антон подбежал к Вере и ловко склонился к белой кисти с браслетиком.

– Бе! – сгримасничала Женя и скрылась за дверью.

Листья рисовали в воздухе круги. Если станет теплее, можно убежать и ходить по лесу. Я уже хотел взять сук и побежать драться на палках, как случайно увидел в окне Ли́су и Тамару.

***

Утром у Антона поднялась температура – и Ли́са попросила меня подменить. Как ей отказать?.. Во время поспешной сборки она наизусть проговаривала список, который давно был вложен в рюкзак.