«Она и правда была похожа на сердитую серую ворону, – весело подумал Кристиан. – Унылое платьице, строгая прическа, тяжелые черты лица».

– Что вы думаете об общественных школах? – спросил ее Кристиан.

– Для честолюбивых девочек это настоящее спасение, – немедленно откликнулась она, оживившись. – В отличие от частных гимназий и пансионов, после общественных школ можно поступить в университет. Изучать право или медицину, например.

Кристиан никогда не задумывался о том, хотел ли он для Хельги подобного будущего, но это было бы интересным. Возможно, однажды он доверит свою компанию дочери, а не сыну.

– В какой школе учились вы, госпожа Лоттар?

– В смешанной, – ответила она не задумываясь. – И математика была моим любимым предметом. Я с ранних лет считала лучше, чем читала.

– И почему я не удивлен?

Локомотив сотрясся всем железным нутром, издал утробный рык и дернулся. Лоттар побледнела и вцепилась пальцами в столик между ними.

– Никогда не путешествовали?

– Не доводилось, – коротко ответила она. Ее ноздри раздувались – испуганно и в то же время хищно. В этом было что-то завораживающее.

Станция за окном медленно уплыла назад.

– Ваши родители не протестовали против смешанной школы? – спросил Кристиан.

Губы Лоттар изогнулись в странной усмешке.

– Нет, – ответила она и замолчала, будто воды в рот набрала.

Подобная манера изъясняться уже стояла Кристиану костью поперек горла.

Впрочем, можно было и так догадаться: раз уж Лоттар позволяли с юных лет бегать по поручениям Предприятия Гё, то родители явно были далеки от предрассудков.

– Они живут в провинции? – вслух подумал он.

– Кто? – с недоумением уточнила Лоттар.

– Ваши родители.

– Да что вам за дело до них, – досадливо отозвалась она.

«А вот старик Гё наверняка знал все ответы», – сердито подумал Кристиан.

– Почему вы путешествуете без своего дуболома?

– Ганс нужен в городе, – на этот раз Лоттар заговорила охотно. – Все мои информаторы завязаны на нем. В нашем деле нельзя щелкать клювом.

– Ого. Вы настолько ему доверяете?

– Ну, кому-то надо доверять, – Лоттар с умудренным видом покивала самой себе.

– Ах, моя милая госпожа Лоттар, вы все же юны и наивны. В сиротских приютах сплошной сброд. Поверьте моему опыту – такие, как Ганс, способны любого оставить с пустыми карманами.

И снова в ее взгляде появилось что-то сложное. Как будто она уходила на глубину.

– Да что вы говорите, – безо всякого выражения произнесла она. – С вашего позволения, я все же буду опираться на собственный опыт.

– Однажды на моих родителей что-то нашло, – сказал Кристиан, и застарелые боль и злость снова коснулись его сердца, – и они взяли на попечение одного мальчика, хорошенького, словно ангел. Его звали Маттиас. Маттиас Вайс. Мне было около восьми лет, ему – порядка тринадцати. Мама души в нем не чаяла, ее очаровывали его золотистые кудри, голубые глаза, кроткий характер. А отец обожал маму и редко сопротивлялся ее прихотям. Я ревновал и гневался, конечно, но вскоре и сам поддался его влиянию. О, он рассказывал душераздирающие истории о голодном и холодном детстве, о том, что никогда не знал материнских объятий, что никогда не пробовал шоколад или пудинг. У нас с мамой сердце разрывалось от жалости. Идиллия длилась несколько месяцев, а потом…

– …из дома начали пропадать вещи, – уверенно продолжила Лоттар. Она казалась очень грустной.

– Да, – согласился Кристиан. – Сначала столовые приборы, потом мамины украшения. В итоге отец потребовал у Маттиаса объяснений, а он… рассмеялся. Сказал, что мы идиоты, что таких, как мы, богатеньких лицемеров кто угодно обведет вокруг пальца. Что он ненавидит таких, как мы. Что ему был противен каждый день, который он провел в нашем доме. Особенно, сказал он, ему отвратительна мама, потому что ее забота ему до чертиков опостылела. Отец сказал, что отведет его в полицию, но Маттиас лишь показал ему неприличный жест и сбежал. Больше мы его никогда не видели. А маму хватил удар, и она уже не встала с постели.

– Господи, – пробормотала Лоттар. Она смотрела с таким невыразимым пониманием, как будто Кристиан не рассказал ей ничего необычного.

– Потом я часто спрашивал себя, почему Маттиас просто не мог жить в нашем доме. О нем ведь заботились. Чего ему не хватало? Со временем я понял, что дети, которые никогда не знали любви, просто не способны ни на благодарность, ни на привязанность.

– Что случилось с вашей мамой после?

– Ее здоровье сильно пошатнулось, и через три года ее не стало.

– Как жаль, – просто сказала Лоттар.

– Да уж, – буркнул Кристиан, который и сам не понимал, с чего вдруг так разоткровенничался.

Впрочем, о том, что он потерял мать еще ребенком, Лоттар наверняка и без того знала из досье старикана Гё.

– Так что там с нашими фермерами? – перевел Кристиан тему разговора.

Лоттар вынырнула из охватившей ее задумчивости и бодро доложила:

– Их зовут Диттер Аккерман и Томас Хауслер. Аккерману двадцать лет, Хауслеру – сорок пять. Овдовел три года назад, детей нет и не было. Аккерман в позапрошлом году бросил богословскую семинарию.

– Какая странная парочка, – вскинул брови Кристиан.

– Чокнутые изобретатели, – пожала плечами Лоттар. – Они все со странностями.

Дорога до фермы оказалась едва ли не длиннее путешествия в поезде. Кристиан растряс себе все кости, пока они громыхали в стареньком экипаже по неказистым проселочным дорогам. Всякая цивилизация закончилась сразу после маленькой станции, и ухоженные поля за окном сменялись заброшенными участками земли.

Кристиан не любил сельское хозяйство – слишком уж ненадежно и трудозатратно. Вкалываешь с утра до вечера, а тут дожди или, наоборот, засуха.

Лоттар же прильнула к пыльному стеклу с плохо скрываемым любопытством. Что она пыталась рассмотреть в темноте – было совершенно непонятно.

– Ни одного магазина или рынка за всю дорогу, – наконец произнесла она с недоумением. – Неужели люди здесь все еще обменивают тыквы на кабачки?

Кристиан расхохотался.

К небольшой ферме, огороженной неожиданно высоким забором, они приехали ближе к рассвету. Кристиан с удовольствием выбрался из экипажа, рассматривая нечитаемые в сизом обманчивом воздухе таблички, которые висели повсюду.

Лоттар безо всякого смущения загрохотала дверным молотком по воротам.

В царящей вокруг тишине это показалось оглушающим.

– Тьфу ты, – сплюнул возница, – дьявольские отродья.

И хлестнул лошадей, стремясь убраться прочь.

Лоттар фыркнула.

– Заберись в любую глушь, – проворчала она, – и все равно встретишь идиота.

И она подобрала юбки, явно примериваясь к тому, как половчее перелезть через забор.

– Совсем спятили? – возмутился Кристиан. – Не боитесь, что вас подстрелят? Все же мы не предупреждали о своем визите. Возможно, следовало переночевать в гостинице…

– Подстрелят? – она задумчиво замерла. – Пожалуй, могут и подстрелить. Местные явно не в восторге от наших изобретателей.

Из-за забора мелькнуло желтоватое пятно света, а потом раздался грозный окрик:

– В этот раз я точно буду стрелять, сколько бы сумасшедших старух под моим забором ни копошилось.

– Не надо! – закричала Лоттар. – Мы не сумасшедшие старухи. Мы инвесторы. Может быть.

Шаги прозвучали быстрее, и ворота со скрипом распахнулись.

– Приличные инвесторы в это время спят, – проскрежетал тот же голос, и тусклый свет керосинки выхватил из полумрака волевое лицо в окружении длинных волос.

– Можно подумать, к вам тут очередь из денежных мешков стоит, – невозмутимо заметила Лоттар, внимательно его разглядывая. – Томас Хауслер, полагаю. Меня зовут Эльза Лоттар, я помощница господина Кристиана Эрре. Слышали же вы здесь о компании «Эрре и сыновья»?

– Лавочник, – самым пренебрежительным образом пожал плечами Хауслер.