– Еще немного, и ему начнут чудиться привидения, – продолжил Констейбл, широко улыбнувшись при виде ужаса на лице Кифа.

– Лучше б ты этого не говорил, – промямлил Киф. – Сам я не подумал о привидениях, а решил, что это озорничает какой-то ребенок. А ведь это старый дом, и в нем наверняка куча мерзких привидений…

– Наверняка, – согласился Констейбл, подмигнув Фрэнсин, которая вздрогнула, когда он заговорил о привидениях.

Киф добродушно ухмыльнулся.

– Ну да, в голову поневоле лезут странные мысли, если ты заехал в жуткий старый дом и не можешь сомкнуть глаз, потому что за твоим окном всю ночь мигают какие-то огни.

– Какие огни? – резко спросила Фрэнсин.

– Огни в лесу, у ваших соседей. Из моего окна видны их дымовые трубы. Вам надо поговорить с ними об этом.

– У меня нет соседей. – Она неодобрительно посмотрела на Кифа, чувствуя, как по ее спине пробегает холодок. Может, он видел огни в бывшем здании лечебницы для душевнобольных, находящемся в лесу, в этом жутком месте, заброшенном много лет назад? – Мне… э-э… надо кое с чем разобраться, – пробормотала Фрэнсин и торопливо вышла через заднюю дверь. – Бри! – свирепо прошипела она, дойдя до дуба.

Ответом ей было недовольное молчание.

– Я знаю, что ты там. А ну слезай, или я посею вокруг твоего дерева горчицу, чтобы ты не могла спуститься с него. Ты же знаешь, как горчица действует на тебя.

Ветки дуба задрожали.

– Бри, я же говорила тебе, чтобы ты не докучала моим постояльцам, – сказала Фрэнсин чуть ли не умоляюще. – Просто веди себя прилично и не приближайся к их комнатам.

Дуб опять задрожал, затем голову Фрэнсин овеяло теплое дуновение, потянув узел ее волос, после чего Бри улетела в сад, чтобы дуться.

Фрэнсин покачала головой, отчего узел ее волос распустился совсем. Мысленно проклиная Бри, она снова уложила свои длинные белые волосы в свою обычную прическу, отлично осознавая при этом, что нарочно мешкает, чтобы не возвращаться на кухню.

Вскоре она услышала царапанье ножек стульев по полу, что заставило ее снова войти в дом. Мужчины уже позавтракали и вставали из-за стола.

– Всего хорошего, – пробормотала Фрэнсин, проходя по вестибюлю. Ей-богу, иногда Бри заходит слишком далеко, подумала она, надевая пальто.

Подняв взгляд, увидела, что Констейбл задумчиво смотрит, как она кладет в карман семена фенхеля и надевает на запястье браслет из корня лопуха. Напоследок взяла закрытую корзинку, которую ранее оставила на столе.

– Вас подвезти, Фрэнсин? – спросил Констейбл, когда из кухни вышел Киф, засовывая в рот последний тост.

– У меня есть две совершенно здоровые ноги, способные донести меня туда, куда мне надо, – ответила она более резким тоном, чем собиралась. Этот малый здорово выводил ее из равновесия, и она опять почувствовала себя так, будто он застукал ее за чем-то предосудительным.

– Как скажете, – ошарашенно отозвался Констейбл.

Фрэнсин кивнула и открыла парадную дверь. Затем подождала, пока мужчины не сели в свой фургон и не уехали, после чего быстро двинулась по дороге. День выдался ясный, погожий, один из тех дней ранней весны, когда стоит такой мороз, что больно дышать.

Она шла по покойницкой дороге, радуясь тому, что сегодня ей не надо идти в сумрачное сердце леса. Затем, нетерпеливо вздохнув, остановилась там, где от главной тропы отходила более узкая тропинка, ведущая в Колтхаус.

– Алфи, будь добр, подвинься, – сказала она маленькому мальчику, сидящему на корточках на тропинке, увлеченно разглядывая что-то, что он здесь нашел. – Сегодня я не в том настроении, чтобы терпеть твои штучки.

Этот маленький призрак, представляющий собой всего-навсего рассеянную тень, сошел с тропинки, и вид у него был такой несчастный, что Фрэнсин едва не последовала за ним, как делала иногда, и не пошла вглубь леса, туда, где он умер более ста лет назад. У Алфи была короткая жизнь и ужасная смерть, ибо он умер от холода, когда ему было всего три года, забредя как-то зимней ночью в лес Лоунхау. В этом никто не был виноват, это было просто ужасно и печально.

Мисс Кэвендиш жила в Колтхаусе, деревушке, расположенной к западу от Хоксхеда, и из ее коттеджа с аспидной крышей открывался вид на озеро Уиндермир и окрестные холмы.

Постучав в ее дверь, Фрэнсин оглядела маленький сад и нахмурилась. Мисс Кэвендиш любила работать в саду, но в этом году она не промульчировала[10] почву на зиму и не обрезала розы, которыми так гордилась. Фрэнсин улыбнулась, взглянув на горшок с пеларгонией дуболистной, которую мисс Кэвендиш подарила ее мать в память об их дружбе. Каждый год мисс Кэвендиш срезала с этой пеларгонии черенки, чтобы то же самое растение продолжало жить и через несколько десятилетий после смерти Элинор Туэйт.

– Фрэн! Как я рада. Входи, входи. – Мисс Кэвендиш, шаркая, посторонилась, чтобы Фрэнсин вошла в дом.

Та оглядела маленькую гостиную, и в душе ее шевельнулась тревога. Комната была заставлена, как всегда, но вид у нее был странный, какой-то нежилой.

Встряхнувшись, она протянула старой даме бутылку, закупоренную пробкой.

– На сей раз у этого снадобья немного иной вкус. Я добавила к нему меда, чтобы перебить горечь ивовой коры.

– Твоего меда?

Фрэнсин кивнула.

– Да, я выкачала его сегодня утром, и вот еще яйца и пара пирогов. Я положу их в кухне, хорошо?

– Спасибо, Фрэн. Поставь чайник, пока не села, – скомандовала мисс Кэвендиш и артритной походкой подошла к креслу, стоящему у окна.

Сев за чай, они обе ничего не говорили, глядя на поросшие вереском складчатые холмы, спускающиеся к озеру Уиндермир.

– А как поживает юная Мэдди? – осведомилась мисс Кэвендиш, будто продолжая уже начатый разговор.

Фрэнсин спрятала невольную усмешку от этой едва завуалированной попытки вызнать информацию.

– Я уверена, что Марджори сыграла роль городского глашатая с упоением, как всегда, к тому же вам отлично известно, что вчера я разговаривала с Мэдлин. Она сказала, что приедет, но еще не приехала. Один из ее мужей умер, и Мэдлин была… в своем репертуаре, – добавила она. Это звучало доброжелательнее, чем если б она высказала то, что действительно думает обо всей этой мелодраме, разыгрываемой ее сестрой. Фрэнсин совсем не хотелось, чтобы эта мелодрама продолжилась, когда Мэдлин наконец решит приехать домой. Правда, если подумать, когда она говорила с Мэдлин, у той срывался голос, и она явно сдерживала себя, хотя в такой ситуации патетика была бы вполне допустима.

– Когда ее мир рушится, она всегда прибегает домой.

Фрэнсин вскинула брови и кивнула.

– Полагаю, так оно и есть.

Мисс Кэвендиш усмехнулась.

– Что ж, она всегда была еще той штучкой, эта Мэдлин Туэйт. И сводила парней с ума. У меня остались самые теплые воспоминания обо всех вас.

– Нас же всегда было только две: Мэдлин и я, – нахмурившись, сказала Фрэнсин.

Старая дама замолчала, смутившись.

– Да, конечно, – пробормотала она. Затем улыбнулась. – Не слушай меня, глупую старуху. Мой разум уже не тот. – Но этот разум, который, по ее словам, стал уже не тот, явно был чем-то обеспокоен. – Бри все еще с тобой? – небрежно спросила она.

Фрэнсин улыбнулась.

– Разумеется. – Затем ее губы сжались. – Она повадилась пугать наших постояльцев.

– Наших… А, ну да, – рассеянно ответила мисс Кэвендиш. – Прелестная девочка эта Бри.

Фрэнсин опять нахмурилась. Мисс Кэвендиш никогда не верила в существование привидений и всегда иронизировала над верой Фрэнсин в то, что та видит. Фрэнсин это не беспокоило, потому что мисс Кэвендиш была единственным человеком в округе, который проявлял к ней доброту, и за это она была готова простить старой даме почти все. И все же…

– Вы же никогда не верили в существование Бри. – Она вскинула ладонь, когда мисс Кэвендиш открыла рот, чтобы отпереться от такого неверия. – Я помню, как мама и вы спорили о существовании призраков, и вы всегда утверждали, что их нет.