Мэдлин почти подбежала к Фрэнсин и сжала ее в объятиях.

Они были непохожи, как ночь и день. Если наружность Мэдлин была окрашена в яркие цвета – пусть даже с возрастом эти цвета стали поддерживаться искусственно, – то Фрэнсин была бесцветна. Все в ней было тонким или худым: тонкий нос, тонкие губы, худое лицо, худые плечи, худые ноги, узкие бедра и отсутствие бюста – какового у Мэдлин было хоть отбавляй.

– Как же долго мы не виделись, – прошептала Мэдлин. – Ты ничуть не изменилась.

– Ты тоже, – ответила Фрэнсин. – Она вглядывалась в лицо сестры с тревогой, ибо, несмотря на макияж, под глазами Мэдлин были видны темные тени, говорящие о бессонных ночах.

Мэдлин отпустила Фрэнсин и с многозначительным видом посмотрела на таксиста, ожидающего оплаты.

– Ты не могла бы заплатить? Я забыла взять с собой наличные.

Фрэнсин пристально поглядела на сестру, затем быстро прошла на кухню, где в спрятанной в буфете старой жестянке из-под печенья хранила свои деньги. Она не доверяла банкам.

– Что случилось? – спросила она, когда таксист удалился. – У тебя ужасный вид.

– Ты всегда говоришь мне такие приятные вещи, – отозвалась Мэдлин, однако в ее тоне не было ни следа колкости.

Фрэнсин хмуро посмотрела на чемоданы, все еще стоящие на крыльце, затем затащила их в вестибюль.

Мэдлин открыла дверь главной гостиной, которую Фрэнсин всегда держала закрытой, и, уперев руки в бока, огляделась.

Фрэнсин не переступила порог. Главная гостиная никогда не нравилась ей, ведь ее окна выходили на кладбище. Сколько она себя помнила, в этом огромном камине никогда не разводили огня, и стулья и столы для закусок, расставленные на потертом персидском ковре, никогда не использовались. Это была мертвая комната, и Фрэнсин никогда ничего не делала, чтобы это изменить. Ей не нравились перемены; перемены несли с собой сложности.

Она сморщила нос, когда из этой редко открываемой комнаты ударил крепкий запах застоявшегося табачного дыма. Это было странно, ведь сама она никогда не курила и ясно давала понять, что курильщикам в ее доме не рады. Фрэнсин была совершенно уверена, что ее новые постояльцы не курят, потому что иначе она учуяла бы исходящий от их одежды запах табака.

– Ты могла бы уделять дому больше внимания, – заметила Мэдлин.

– Он нравится мне таким, какой есть.

Мэдлин грациозно повернулась на одном каблуке и, все так же подбоченившись, прошла на кухню. И посмотрела на чашку, стоящую рядом с блюдцем, и на чайные листья на ее дне.

– И я вижу, что ты по-прежнему бо́льшую часть времени проводишь на кухне.

Фрэнсин пожала плечами.

– И по-прежнему гадаешь на чайных листьях.

Фрэнсин принужденно кивнула.

Мэдлин склонила голову набок и внимательно посмотрела на старшую сестру.

– Тебе некомфортно от того, что я здесь.

– Почему ты так решила? – Она терпеть не могла, когда Мэдлин делала такие вот толковые замечания. Это шло вразрез с ее обычным легкомыслием.

– Это видно по тому, как ты стоишь. Так неподвижно и прямо. Ты всегда так делала, будто надеясь, что, если ты не будешь шевелиться, тебя никто не заметит.

Фрэнсин не видела ничего плохого в том, чтобы стоять или сидеть смирно. Это же лучше, чем ерзать. Она терпеть не могла тех, кто ерзал.

Вздохнув, Мэдлин села за стол. Фрэнсин уселась напротив.

– Что случилось с твоим мужем, с…

– С Джонатаном, – подсказала Мэдлин и снова вздохнула. – У него был рак лимфатической системы. В конце мы уже ничего не могли для него сделать, только обеспечить ему покой. Это было… тяжело. – Из уголка ее глаза выкатилась слеза. Фрэнсин смотрела, как она стекает по напудренной щеке сестры и шлепается на стол. – Это было ужасно, Фрэнни. Он был таким добрым человеком… Он заботился обо мне. – Она с усилием сглотнула, пытаясь сдержать поток слез, и прошептала: – Мне его не хватает.

Фрэнсин прочистила горло и, надеясь, что это помешает Мэдлин окончательно впасть в истерику, к чему она явно была уже близка, спросила:

– А что произошло с твоим предыдущим мужем? Он, кажется, был спиритом?

– Себастьян был оккультистом. Он был душка, но в конце концов у меня с ним не заладилось. А потом я встретила Джонатана. – Она улыбнулась своим воспоминаниям, которые грозили вылиться в новый поток слез.

– Мне очень жаль, – смущенно отозвалась Фрэнсин, поскольку не знала, что еще можно сказать перед лицом неподдельного горя сестры. – Этот Себастьян, – быстро добавила она, видя, что глаза Мэдлин наполнились слезами, – он имел обыкновение вызывать духи умерших?

– Разумеется. Он постоянно проводил сеансы. К нему приезжали люди со всех концов страны, чтобы он им погадал. Он был по-своему знаменит. – Мэдлин явно гордилась сомнительной славой своего бывшего мужа, как будто та распространялась и на нее саму.

Фрэнсин не удивилась внезапному интересу Мэдлин к оккультизму. Сестра всегда перенимала интересы своих мужей, делая это с той же одержимой страстью, которую она питала к самому своему очередному мужчине, пока не захомутала его и не вышла за него замуж, после чего ее в конце концов охватывала скука. Ее внимание было так же неустойчиво, как у мухи-поденки.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты не пренебрегала защитой, когда имела дело со всей этой… ерундой.

Отвлекшись от жалости к себе, Мэдлин картинно закатила глаза.

– Ну конечно. Мама ведь и меня научила, как защищаться с помощью растений – а не одну тебя.

Немного смягчившись, Фрэнсин спросила:

– Ты можешь привести примеры?

Испустив театральный вздох, Мэдлин распевно начала:

– Корень дягиля, чтобы рассеять дьявольские чары… Дабы провидеть, потребны жженые ноготки, срезанные в полдень… Ветка омелы защитит родных и близких…

Фрэнсин фыркнула.

– Хорошо, что ты использовала защиту; правда, ноготки все же не так хороши.

– Себастьян использовал их постоянно.

– Тогда этот малый – шарлатан и идиот.

Мэдлин насупилась.

– Ты опять за свое…

– О чем ты?

– А вот о чем – если я говорю, что небо голубое, то ты всегда отвечаешь, что оно розовое или бесцветное.

– Вовсе нет!

– Постоянно.

– Неправда!

– Правда!

Мэдлин вдруг резко выпрямилась и огляделась по сторонам.

– Кстати, о призраках. Бри по-прежнему с тобой?

– Ты всегда выводишь ее из равновесия, когда приезжаешь, так что я отослала ее на дуб во дворе, пока не начнет вести себя прилично. – Она устремила на сестру укоризненный взгляд. – Ты же никогда не верила в существование Бри, никогда не верила в существование привидений. Меня удивляет, что ты вообще заморачивалась с этими сеансами и всем прочим, чем занимался этот твой муж.

Мэдлин открыла было рот, чтобы возразить, затем закрыла его и надулась.

– Верно, – признала она. – Но в них веришь ты, и в них верила мама. Думаю, мне тоже захотелось в них поверить. И Себастьян говорил о них очень убедительно, так что мне это показалось возможным.

В кухне воцарилось неловкое молчание. Мэдлин избегала смотреть Фрэнсин в глаза и продолжала сидеть, уставясь в стол.

Фрэнсин была уверена, что сестра что-то скрывает.

– Почему ты решила вернуться домой?

Мэдлин пожала плечами.

Фрэнсин хмуро посмотрела на опущенную голову сестры.

– Мэдлин! – резко произнесла она, когда молчание стало невыносимым. – Ты ведь не была дома пять лет. Почему же решила вернуться сейчас?

– Ты что, не слышала, что я тебе сказала? У меня только что умер муж! Разве этого недостаточно? – Сестра резко встала – Я устала. Я поговорю с тобой позже. – И она торопливо вышла из кухни, пока Фрэнсин не успела сказать что-то еще.

Та сидела и слушала, как Мэдлин поднимается по лестнице, затем идет по коридору второго этажа. Она просидела так долго, затем вздохнула и пошла делать свои дела. Начала готовить ужин, затем занялась работой по дому, прислушиваясь к его ровному дыханию. Ей было неспокойно, она была сама не своя, но раз в дом приехала Мэдлин, этого следовало ожидать. Ноги сами понесли ее наверх, чтобы убраться в комнатах постояльцев.