Он хотел пройти мимо Коля в часовню, но тот, положив ему руку на плечо, задержал его.

– Его Величество сегодня в хорошем Настроении, Катан, – сказал он. – Он просил меня ехать рядом с ним на охоту.

– Ты ждешь от меня поздравлений?

– Это дело твое. Однако если ты хочешь что-то сказать или сделать, что приведет его в дурное расположение духа и сделает злым и раздражительным, каким он иногда бывает, то я не посмотрю, что ты мой родственник.

– Об этом ты можешь не беспокоиться, – сказал Катан без всякого выражения. – Я не намереваюсь говорить с Его Величеством, если, конечно, он сам не потребует этого. Ну, а теперь, если ты позволишь мне наконец пройти, я хочу помолиться один перед общей молитвой. Ведь сегодня принесены в жертву двое невиновных.

– Невиновных?

Коль скептически поднял бровь, когда Катан проходил мимо.

– Катан, я очень удивлен, я не думаю, что эти крестьяне невиновны. Но вы, Мак-Рори, очень странные люди.

Когда кончилась месса, Катан смог выйти из церкви и сесть на лошадь, не говоря ни с кем. Умный Кринан выбрал место для них сзади всей охотничьей кавалькады, подальше от тех, с кем его господин был бы обязан говорить. Самый ужасный момент был тогда, когда мимо проехала принцесса в окружении придворных дам. Она послала кончиками пальцев воздушный поцелуй, но, к счастью, не остановилась, за что Катан был ей очень благодарен. Он не был уверен, что смог бы смотреть ей в лицо.

Кринан устроил так, что они выехали из городских ворот позже всех. Уже охотники трубили в рога и хлестали кнутами своих собак, чтобы они не сбивались в кучу, а на городской стене в петлях покачивались два трупа, причем один из них – труп ребенка.

У Катана на глаза навернулись слезы, и он долго ехал молча, с опущенной головой. Одна рука была прижата к ноющей груди. Он старался не думать о тех, кто болтался на виселице, и о тех, кто вскоре разделит их участь, но не мог избавиться от чувства вины перед ними. Оно разъедало его сердце и разум. Наверное, он мог бы их спасти, если бы постарался.

Теперь он не мог найти успокоения, и ему еще долго не найти его.

Прошел почти весь октябрь, а с ним и казни заложников. Верный своему слову, Имр не отменил казни и не возобновил репрессии против убийц Раннульфа. Крестьяне оплакивали своих земляков, но по крайней мере новых смертей не последовало.

Казненных оплакивали не только родственники. Больше всех страдал Катан, который в течение двадцати пяти дней мучился с каждым восходом солнца, с каждым рассветом, предвещающим смерть еще двоим несчастным, каждый из которых мог бы жить, если бы Катан выбрал его, а не Ревана.

Но каким-то чудом он сохранил рассудок, возможно, благодаря специальной тренировке дерини. Во время охоты с королевским двором он пытался, и весьма успешно, скрыть неприязнь к тупому упрямству Имра. Эта черта раньше была несвойственна юному королю, которого он так хорошо знал и любил.

Охота продолжалась почти три недели. К тому времени, как охотники вернулись в Валорет, единственное, что мог делать Катан, – это тщательно скрывать свое горе.

Имр уже стал посмеиваться над Катаном, над его угрюмым видом и вовлек в эту игру весь двор. Так что Катан не мог больше оставаться при дворе и отправился вместе с Реваном в святой Лайэм к своему брату-священнику. Однако это не спасло его от глубокой депрессии, в которую он погружался с каждым рассветом в течение двадцати пяти дней.

Теперь он все чаще запирался в отведенной для него комнате и не говорил ни с кем, почти не ел и даже не мог смотреть на Ревана, чья жизнь была куплена ценой жизней остальных заложников. И в день последней казни, когда он получил известие о смерти женщины, у которой неделю назад, в день казни ее мужа, родился мертвый ребенок, Катан больше не смог сдерживаться.

Сумасшедшее письмо Йорама заставило лететь в святой Лайэм и Камбера, и Риса, а затем последовали долгие часы бесед, молитв и убеждений, прежде чем Катан начал постепенно выходить из состояния депрессии, и даже несколько раз потребовалось искусство Риса-Целителя, чтобы начал появляться прежний Катан.

Спустя неделю, в день Всех Святых, Катан провел один в холодной церкви аббатства всю ночь. Он никогда не рассказывал о том, что случилось с ним в эту ночь, но на следующее утро после мессы он, Камбер, Рис и Йорам выехали из аббатства в Кэррори. Это было спокойное возвращение домой.

Все эти события, естественно, отодвинули поиски наследника Халдейнов. Во время казней Рис и Йорам были вместе с Камбером и его людьми, а болезнь Катана задержала их отъезд.

И только в праздник святого Иллтида в первую неделю ноября они смогли отправиться в дорогу к святому Пирану.

За несколько миль до монастыря их нетерпение достигло предела.

На земле уже лежал первый снег. Он падал всю ночь, пока они спали, и теперь покрывал землю мягким белым ковром, который раздражал глаза и заставлял горизонт сливаться с бесцветным небом. Сырой воздух пробирал до костей; иней оседал на ноздрях лошадей, и еще не привыкшие к снегу животные раздраженно фыркали. Всадникам приходилось внимательно следить за дорогой, чтобы не попасть в яму или на камень. Сегодня они первыми прокладывали путь. Лошадиные копыта оставляли глубокий след на девственно-белом снегу.

– Мы уже где-то совсем рядом? – спросил Рис после того, как они молча проехали целый час.

Йорам поднес перчатку ко рту и стал дыханием согревать Руку.

– Мы уже рядом. Скоро появятся первые постройки. Вообще-то мы доехали бы и вчера вечером, но было уже слишком поздно. Для нас лучше приехать сюда утром.

Они остановились на холме, чтобы взглянуть на широкую долину, расстилавшуюся внизу. Здесь снега было совсем мало, и по всей долине были видны монастырские строения. В другом конце долины стояла большая церковь со сверкающим крестом. Там и сям были раскиданы стога сена, чуть присыпанные снегом. Справа братья монахи в рабочих сутанах сгоняли коров на ферму. Рядом с главным зданием монастыря возвышался холм, из трубы которого струился тоненький дымок.

– О, у них здесь огромные владения, – заметил Рис, когда они приблизились к главным воротам. – А я думал, что этот Орден совсем бедный.

Йорам кивнул.

– В этих Орденах есть отпрыски знатных фамилий и даже королевской семьи, думаю, что эти маленькие земельные угодья – дары короля.

Их приняли здесь совсем иначе, чем в первый раз, когда они вместе въезжали в монастырь. Как только они остановились и спешились, тут же поводья их коней подхватили служки, почтительно поклонившиеся двум знатным приезжим.

Закутанный в серое монах поспешил через двор, чтобы встретить их. Он нервно поклонился сначала священнику, а затем Целителю в зеленом плаще.

– Доброе утро, отец, милорд. Да благословит вас Господь! Мое имя – брат Сьеран. Чем могу служить вам?

Йорам вежливо поклонился в ответ, поддерживая холодный тон, предложенный монахом.

– Доброе утро, брат. Я – лорд Йорам Мак-Рори из Ордена святого Михаила, это – лорд Рис Турин, Целитель. Мы бы хотели поговорить с вашим приором.

– Конечно, господа. – Монах снова поклонился. – Пройдите, пожалуйста, сюда. Я спрошу его преосвященство, сможет ли он принять вас.

Он повернулся и пошел. Йорам бросил ободряющий взгляд на Риса, и последовал за братом Сьераном.

Их провели через двор, через длинную галерею, затем по саду, засыпанному снегом, в большую комнату, где не было ни стульев, ни скамеек. Здесь их оставили ждать среди четырех стен, увешанных картинами на религиозные темы. Вскоре в комнату вошел древний старик с седыми волосами. У него были по-детски удивленные карие глаза, а на груди висел серебряный крест на витом кожаном шнуре.

– Я – отец Стефан, приор монастыря святого Пирана, – сказал он и поклонился. – Чем я могу служить вам, милорды?

Вскоре брат Сьеран провел их в небольшую комнату. Вдоль стены стояла узкая скамья, и в стене на уровне пояса было небольшое круглое отверстие диаметром с ширину ладони. Оно было заткнуто прозрачной тканью. Монах предложил сесть, а сам с поклоном удалился. Дверь за ним бесшумно закрылась.