Она молчит, разглядывает меня блестящими глазами, а я стою, жду приговора.

Кожу жжет под узкой футболкой, почесать хочется. Скоро появятся волдыри, но мне плевать на рубцы, она не полюбила меня раньше, а теперь не шрамы ее оттолкнут.

Я сам ее отталкиваю, такой, какой есть.

– Где папа, Демьян? – она попыталась привстать, и я дернулся к ней.

– Лежи, не вставай, Алина, – дотронулся до края одеяла, неловко подтянул выше. – Потом поговорим. Обо всем. Сейчас нужно лечиться.

– Ко мне полиция приходила, выясняли, – она кашлянула, – сказали, что дом сгорел. Я не понимаю.

– А ты не помнишь? – спросил.

И замер.

В коридоре зашуршала по полу тапками медсестра, снаружи, с улицы, в тишине раздался шум двигателя.

Секунда бесконечно длилась, я взглядом вцепился в покрасневшее лицо Алины.

Мы оба красные, как из бани.

– Нет. Ничего не помню. Холодную воду. А до этого универ. Господи, – она поморщилась, коснулась виска, – голова кружится. Что-то с папой случилось. С домом. А Лара как же?

Показалось, что я ослышался.

Засыпал, и мертвецом был внутри, тем, кто на кон поставил всё и проиграл.

А проснулся и увидел – сам дьявол за меня, и он дает мне отсрочку.

– Совсем ничего не помнишь? – присел на край кровати. – А как мне звонила? И в долг просила. Пять тысяч баксов.

– Когда? – она все же привстала и охнула, упала обратно в подушку. Повторила. – Господи. С головой что-то. Сотрясение?

Наверное.

Жадно смотрел на нее и не верил, искал признаки вранья. Она притворяется, она всё помнит и мечтает на могиле моей станцевать.

– А Лара, что с ней? – она коснулась моей руки, и я напрягся.

Она тоже, почувствовала, отдернула пальцы.

– Извини. Просто. В голове каша, – шепнула.

Кивнул.

Она не помнит. Иначе бы не притронулась, в лицо мне плюнула.

– С Ларисой все нормально. В отличие от тебя, – встал с постели. – Не о том думаешь, Алина.

Отошел к окну, посмотрел на снег. С неба падает, в свете фонарей белой крупкой на ветру кружит.

Я привык быть честным. За все мои грехи меня кто-то другой судить будет, не люди. Я не жалею. Никого из тех, кто отправился к праотцам из-за моей одержимости этой женщиной.

И я готов был ломать ее, пока она не поймет, что не будет других в ее жизни, буду я только.

Но сутки назад, на мосту, она искренне желала мне смерти. Я ненависть на вкус еще в детстве распробовал, а вчера в глазах ее увидел тот же огонь.

Она ненавидит меня.

И не знает пока об этом.

А напоминать я не буду.

– Надо отдыхать, Алина, – обернулся и посмотрел на нее, маленькую, больную, в кровати. Скрипнул зубами. – Память восстановится, со временем, – подошел, наклонился. – За отца не думай. Дела разгребет и вернется. Поняла?

– Да. А ты сам… – она помолчала. – Как?

– Как я? – мрачно усмехнулся.

Выпрямился, пальцами сдавил переносицу. В тихом голосе забота, от которой меня отучили вечность назад, километры времени.

Странно обратно привыкать, это ведь все фантомно, неправда, она не знает, в чем я виновен.

– Я в норме, Алина, спасибо, – отступил и широким шагом рванул к выходу. – Позову медсестру, если больно.

Прикрыл дверь.

И в коридоре столкнулся с медсестрой.

– Вам же велено лежать, – ахнула блондинка, туго затянутая в белый халат. – У вас обморожение, боли.

– Ничего не болит. К девушке загляните, в эту палату, – повел подбородком и двинулся по коридору.

– А одежду кто вам дал? – она не отстала, побежала за мной. – Почему вы в брюках?

– Лучше бы было без них? – остановился.

Она покраснела под моим взглядом.

– Да. И лучше бы было лечь в постель, – прозвучало двусмысленно, к ее пожеланию добавился игривый тон.

С поста в холле прибавилось света, и я рассмотрел ее, и накрашенные глаза, и помаду на губах. В больницах частый гость, и еще неделю назад предложением медсестры бы воспользовался, она бы в палате моей голая акробатикой занималась.

Мне и сейчас хочется, несмотря на слабость. Но не с ней, не с той, кто губы призывно облизывает, а с той, что там осталась, за спиной, и демоном считает меня.

Но как только Алину выпишут.

Я свое возьму.

– К девушке зайдите, – повторил.

Развернулся, прошел мимо поста, глянул на беззвучно работающий телевизор, где в новостях уже обсасывают нашу аварию.

Свернул к своей палате и толкнул дверь.

– Состояние удовлетворительное, – диагностировал врач на осмотре перед выпиской. – Запомните: отдыхайте побольше, хорошо питайтесь, поменьше бывайте на морозе. Кости будет ломить первое время, это нормально. Рекомендую вам массаж.

– Лечебный? – испугалась я.

В детстве проблемы со спиной были, и лечебный массаж – вовсе не самая приятная процедура.

Массаж я видела либо лечебный, либо слышала стоны из кабинетов, и это вызывало отвращение. Может, поэтому я никогда и не рвалась в СПА.

– Самый обычный, разогревающий, – успокоил меня врач. – Ноги, руки, спину желательно массировать.

– Но…

– Будет массаж, – отрезал Демьян, и врач вздрогнул.

Понимаю его. Демьян даже в больничных палатах, с кругами под глазами, немного похудевший умудряется нагонять страх.

Он был со мной эти два дня. Заходил, был рядом. Нет, за руку не держал, и не уверял, что все будет хорошо. Просто смотрел. Иногда задавал вопросы, но чаще молчал.

– Вам бы тоже поберечь себя, – осторожно сказал врач, когда мы вышли из палаты, на что Демьян не ответил ничего, лишь сухое:

– Спасибо.

И мы сели в такси. Кто-то, пока я спала, привез мне пуховик и шапку, сменную одежду. Как и Демьяну.

– Где мы? – удивилась я.

Кошмар, я даже не задавалась вопросом, а куда мы едем! И вот, мы в центре, в глубине дворов перед обычной девятиэтажкой.

– Заходи, – мужчина открыл передо мной дверь подъезда, и молчал, пока мы поднимались на лифте до восьмого этажа.

Затем открыл входную дверь, и мы вошли… в темноту. Густую, почти непроглядную, а ведь сейчас день! Я вскрикнула от испуга – недавно темнота казалась спасительной, а потом начала пугать.

В воде тоже была темнота, и я помню то ощущение. Как я захлебываюсь, тону.

– Не кричи, это мой дом, – Демьян что-то сделал, наверное, нажал на пульт, или на управление у двери, и плотные жалюзи разъехались. Мы оказались в просторном коридоре, который идет в огромную кухню, из окон которой и проникает теперь свет.

– Твой дом? – я скинула обувь, и вошла внутрь.

Здесь пусто. Нет, стоит диван, стол, кухонный гарнитур. Наверное, в спальнях есть мебель, но тем не менее, здесь пусто. Нет уюта, нет жизни. И пахнет не как в доме, а как в помещении.

– Можно и так сказать, – хмыкнул Демьян. – Купил недавно, оформил не на себя, никто про квартиру не знает. Только мы с тобой, Алина. Ты и я.

– Ты и я, – эхом повторила я.

Это прозвучало так интимно – и мои слова, и слова Демьяна, что я не удержалась, и покраснела.

С этим мужчиной мы практически не общались. Но почему-то оказались в одной машине, летящей в реку. И он спас меня! Был рядом в больнице, тогда как папа не смог даже позвонить, хоть и тайно. И Лариса не навещала.

Только Демьян был со мной.

А теперь мы в его доме. Наедине. Только он и я.

– А Лариса? – спросила я, и прочистила горло, чтобы скрыть волнение. – Она здесь?

– Она в другом месте. Потом увидитесь, как-нибудь.

– Когда?

– Не сейчас.

– Но я хочу…

– Алина, – Демьян покачал головой, – когда придет время, тогда и увидитесь. На капризы я не ведусь, сейчас не то время. Твоя сестра в безопасности, под присмотром. И ты под присмотром.

– А папа?

– Не думай о нем, – спокойно ответил Демьян. – Хочешь осмотреть квартиру? Я два этажа выкупил.

– Два этажа пустоты, – заметила я. – Покажешь мне мою комнату? Наверное, нужно отдохнуть.

– Нашу комнату, Алина, – поправил Демьян, и подошел ко мне вплотную. – Мы с тобой будем жить вместе. И спать вместе.