Другим событием стало завершение кодификации бургундского права. В том же 517 г. (или, может быть, на следующий год) Сигизмунд издал Liber Constitutionum (Книгу конституций), большую часть которой (88 из 105 законов) составляли законы его отца. Отныне в Бургундском королевстве действовали два кодекса — Lex Romana Burgundionum и Liber Constitutionum. Первый относился к романскому населению, второй — к его варварским господам. Как и вестготский «Бревиарий Алариха», «Римский закон бургундов» основывался на «Кодексе Феодосия». В нем встречаются постоянные ссылки на знаменитых римских юристов Гая, Павла. Папиниана, на некоторые законы императоров. Авторы этого кодекса стремились представить свое творение как составную часть чисто римского юридического мира. Даже, например, в случае спора между римлянами, в исходе которого был заинтересован бургунд, эксплицитно принимались во внимание только римское правовые акты. Характерно, что в этом кодексе в качестве государя и законодателя отмечались только римские императоры, начиная с Гордиана, а бургундский король даже не упоминался, хотя, разумеется, его реальная власть полностью признавалась.
«Книга конституций» оформляла уже существующее германское право. В ней подчеркивалась связь с бургундской племенной традицией. В одном из первых законов Гундобада упоминались имена предшественников из рода Губихундов, начиная с Гибиха, так что с юридической точки зрения никакого разрыва между двумя бургундскими королевствами не было. Однако германское право в этих законах подверглось довольно сильной романизации[340]. Например, за некоторые особенно опасные преступления вместо вергельда предусматривалась смертная казнь. Да и само название кодекса подчеркивало эту романизацию: бургундские короли называли свои законы конституциями, как и императоры позднеримской эпохи. Это, правда, не мешало тому, что отдельные законы могли называться leges. Наличие этих двух кодексов не только отражало картину социально-политических отношений в Бургундском королевстве, но и создавало базу для дальнейшего сближения двух основных составных частей его населения.
Как и в других варварских государствах, в Бургундском королевстве признавалось и отныне законодательно закреплялось существование двух nationes — римлян и варваров. И правовое положение каждой «нации» регулируется отдельным законодательством. При этом отношения между бургундами и римлянами определяются бургундскими, а не римскими законами. Любопытно, что бургунды сами себя определяли именно как варваров («варвары, будь они бургунды или другого народа»). Это слово явно утратило для них какое-либо унизительное значение и превратилось просто в определение людей, противоположных римлянам. В состав «варваров» входили, как можно видеть, не только сами бургунды, но бургундов было явное большинство, и их короли возглавляли и государство, и весь конгломерат его населения. В рамках варварского комплекса различия между собственно бургундами и другими этническими группами, вероятно, сохранялись до самого конца существования Бургундского королевства, но в правовом отношении все варварские этнические группы были равны между собой. Они в целом противопоставлялись римлянам. В то же время, несмотря на существование двух различных правовых систем, положение римлян и «варваров» сближалось. Обе «нации» составляли «наш народ» (populus noster). И те и другие защищались одной и той же суммой вергельда, который определялся социальным положением, а не этнической принадлежностью. Не запрещались браки между бургундами и римлянами. Наконец, римляне наравне с «варварами» были допущены и к государственной, и к военной службе. Это в тот момент отличало Бургундское королевство от других варварских государств.
Общество Бургундского королевства было в высокой степени стратифицировано. Прежде всего, как и в римские времена, общество делилось на свободных и рабов. Собственно свободные (ingenui) образовывали три группы. Первую, самую немногочисленную, составляли optimates, nobiles[341], proceres. Их вергельд составлял 300 солидов. В их число входила и бургундская аристократия, и галло-римская знать («сенаторы»)[342]. Их высокое положение официально объяснялось тем. что они служили непосредственно королю. Недаром они часто называются optimates nostri (наши, т. е. королевские, оптиматы). Эти люди входили в окружение королей, они могли быть их «сотрапезниками», из их среды выходили советники (conciliarii) и высшие чиновники бургундских монархов. Таковым был, например. Пантагат, который занял при Сигизмунде пост квестора дворца, т. е. фактического руководителя всей администрации королевства, и он сохранил этот пост также при преемнике Сигизмунда Годомаре. Непосредственно с королевским домом были связаны domestici и maiores domus, называемые в одном ряду с оптиматами и советниками. Средний слой (mediocres) защищался вергельдом в 200 солидов. В то же время и знать, и средний слой вместе составляли относительно привилегированную группу, называвшуюся maiores personae. Они противопоставлялись inferiores (или minores) personae. К последним относились левды с вергельдом в 150 солидов. В отличие от предшествующих терминов, заимствованных из римского права, термин leudes — германский и означает «люди, народ». Но это понятие было распространено и на романское население. Вероятнее всего, именно они были теми minores (minor populus), которые были изгнаны из Виенны во время ее осады Гундобадом. Поскольку среди этих minores находился мастер по водопроводу, который и помог Гундобаду захватить город, то можно считать, что «малый народ» состоял из ремесленников. Вероятно, к нему относились также крестьяне и мелкие торговцы. Еще ниже стояли отпущенники (liberti), колоны и оригинарии, т. е. люди, жестко прикрепленные к земле. В отличие от рабов (servi, mancipia) они все же считались свободными. Их положение, видимо, сохранялось таким же, каким оно было и в римское время. То же самое можно сказать, по-видимому. и о рабах. Среди них выделялись королевские рабы, жизнь которых защищалась более высокими штрафами.
Все это, как подчеркивалось и выше, относилось как к бургундам, так и к галло-римлянам. Территория Бургундского королевства была довольно значительной. Сами бургунды занимали лишь сравнительно небольшую часть территории своего государства. Они концентрировались преимущественно в районе Генавы и на южном побережье Женевского озера, а также вдоль долины Роны и Соны. Их столица Лион располагалась приблизительно на границе между землями оседания бургундов и теми, которые полностью оставались в руках галло-римлян. Да и там, где они жили, бургунды непосредственно соседствовали с местным населением. Самих бургундов было относительно немного. Точное их число неизвестно; по разным подсчетам в момент поселения в Сабаудии в 443 г. их было от 10 до 25 тысяч. Разумеется, постепенно их число росло, но огромные потери понесли бургунды на Каталаунских полях, да и в других войнах тоже. И даже прибытие в Галлию за-рейнских бургундов не дало этому народу численного преобладания в своем королевстве. Даже в районах их более или менее компактного расселения бургунды составляли от четверти до трети населения, а всего их доля в населении государства была не более, а, скорее, много менее 10 %.
Как и большинство других германцев, бургунды поселились в Сабаудии. а затем и на других территориях в качестве hospites и по закону получили треть земли, рабов и половину лесов и. может быть, виноградников местных землевладельцев. Еще одна треть земли переходила к королю и его дому[343]. Землевладельцы, которые лишались, таким образом, двух третей земли, были, по-видимому, довольно крупными, т. к. делить мелкие и средние владения было бессмысленно. Одной из характерных черт бургундского общества было правило наследования всеми сыновьями. На высшем политическом уровне это выражалось в королевских титулах всех сыновей правящего монарха, «внизу» — в разделе земельного владения. В этих условиях, как уже установлено в науке, в случае приобретения сравнительно небольшого имения бургундская семья неминуемо разорилась бы через небольшое число поколений. Видимо, кто-то и разорялся, но основная масса бургундов все же сохраняла свои владения. Местное население, в том числе и бывшие хозяева, не были изгнаны. Население здесь оставалось смешанным. Бургунды довольно скоро попали под влияние своих более культурных соседей. Они относительно быстро утратили свой язык, перейдя на вульгарную латынь, на которой говорили окружающие, приняли римские погребальные обряды и вообще в своем образе жизни стремились подражать романскому населению. Недаром говорилось о «латинском сердце» бургундов. Приблизительно после 500 г. отличить бургундов от их римского окружения было уже достаточно трудно. Это окружение, в свою очередь, приняло бургундов, власть которых оказалась не столь тягостной, но которые могли защитить их от внешних нападений. Однако это все относилось только к области непосредственного поселения бургундов. За ее пределами оставалась большая территория, которая продолжала жить своей прежней жизнью. Там не было конфискаций земли и рабов, ее население платило налоги не императору, а королю, и этим подчинение бургундским королям ограничивалось. Принятие большинством бургундов католицизма еще более облегчило отношения завоевателей с завоеванными.