– Поторопись с баллистической экспертизой. Думаю, она расставит все по своим местам.

Полковник взглянул на Рафи Битона. Руководитель следственной группы поймал взгляд Лейна и кивнул. Дескать, экспертиза расставит все по своим местам, господин полковник, не сомневайтесь, расставит.

– Слушаюсь, господин полковник. – Адина Бар кивнула. – Мы поторопимся.

Проходя мимо стола, у которого собирали свои бумаги прокурорские, Дана ясно услышала слова «рыжая сучка» и поняла, что они относятся к ней. Дана замедлила шаг, бросила гневный взгляд на двух копошащихся у стола мужчин среднего возраста. Один из них, незнакомый, с тонкими пижонскими усиками, который и произнес эти слова, вскинул голову, заметил ее взгляд, понял, что она все слышала, и виновато потупился. Другой, старший советник прокуратуры Иерусалима Даниэль Хесин, в массивных профессорских очках, тоже оторвался от своих бумаг, смутился, растянул тонкие губы в натянутой улыбке и буркнул:

– Поздравляю, госпожа Лейн!

Почему он назвал ее «госпожа Лейн»? Не знает, что они с Габи разошлись? Знает, конечно. Два месяца назад об этом болтали во всех адвокатских конторах Иерусалима и уж конечно обсуждали в прокуратуре. Такая пара! Такая любовь! И все так бесславно закончилось. Не мог любопытный и вечно сующий нос во все дела Хесин этого не слышать. Почему же «госпожа Лейн»? Что он хотел этим сказать? Что она выиграла дело благодаря своим связям в полиции? Нет, господин Хесин. Она выиграла это дело благодаря своей смекалке и умению доводить любое расследование до конца. Дана думала о себе в третьем лице, и это придавало ее мыслям видимость объективности. Хотя, если быть абсолютно честной, Хесин все понял правильно. Он не дурак, этот старший советник. Дана действительно (хоть и самую малость) воспользовалась связями в полиции, которыми обзавелась, пока была госпожой Лейн. Она позвонила Адине Бар и просила сделать анализ земли с шин велосипеда потерпевшего и сравнить ее с землей из столичного парка. И Адина сказала: «Конечно, дорогая!» И сделала все за пару часов.

Дана презрительно скривила носик, элегантным жестом откинула назад копну темно-медных волос, зная, что они красиво заструились по спине, величественно кивнула и пошла дальше, ощущая всей спиной взгляды прокурорских. «Конечно, сучка, – усмехнулась она. – Еще какая сучка. А вам, ребята, надо было лучше делать свое дело. Не сидеть на месте, считая, что победа уже в кармане, а поднять свои прокурорские задницы и поискать улики. Тогда вы не выглядели бы сейчас как побитые собаки».

У самой двери Дана услышала голос своего подзащитного. Идиота, которого она только что спасла от как минимум восемнадцати месяцев тюрьмы. Дана обернулась. Так и есть. Идиот бежал за ней, поддерживая обеими руками прыгающий животик. За ним семенила ножками его мамаша, похожая в своем старомодном темном костюме и замшевом шляпендроне на злую ведьму Бастинду из любимой с детства сказки о волшебнике Изумрудного города. Дана толкнула высокую дверь зала, но та, тяжелая, как самосвал, сдвинулась всего на несколько сантиметров. Толстенная папка с делом в руках и сползающая с плеча сумочка отнюдь не помогали разобраться с этой огромной дверью. Идиот подскочил, схватился двумя руками за деревянную полированную ручку и, налегая всем телом, распахнул украшенную деревянными изразцами створку.

– Прошу вас, госпожа Шварц!

Дана вышла и величественно кивнула.

– Благодарю вас, Эмиль.

– Позвольте вашу папку. Я помогу вам.

Всем своим видом идиот демонстрировал готовность помочь ей сейчас и продолжать помогать всегда и везде, во все мгновения ее дальнейшей жизни. Но Дана мило улыбнулась и отказалась от помощи. Не хватало, чтобы он увязался за ней до машины.

Перебросив папку в левую руку, Дана положила ладонь правой на мраморные перила широкой лестницы, но начать спускаться не удалось. Старушка в замшевой шляпке вцепилась ей в руку цепкими пальцами и горячо зашептала, задыхаясь то ли от одышки, то ли от нахлынувших эмоций:

– Спасибо вам, госпожа Шварц! Я никогда не забуду того, что вы сделали для моего сына! Вы наша спасительница! Вы спасли жизнь всей нашей семье! Вы наш ангел-хранитель, и я всегда буду просить Господа о вашем здоровье и благополучии! Я навсегда…

Только этого ей не хватало. Чтобы эта сказочная старушка беспокоила Господа такими пустяками, как здоровье адвоката Даны Шварц. Да и роль ангела-хранителя ей не подходит. Никого она не собирается хранить. Кроме родителей и дочери, разумеется.

– Спасибо вам, госпожа Фишер, – сказала Дана, чтобы прекратить этот поток славословий. Но остановить старушку в старомодной шляпке было не так просто.

– Спасибо! О, спасибо вам, госпожа Шварц! Недаром мне говорили, что вы лучший адвокат Иерусалима!

Дана ответила на рукопожатие и постаралась остаться невозмутимой. Но губы сами собой расплылись в улыбке. «Лучший адвокат Иерусалима». Ради такого заявления стоило взяться за это дело, которое ей не нравилось с самого начала…

…Взять это дело Дану уговорил ее шеф, руководитель конторы «Кан, Даммер и Эбель» Велвел Даммер. Он поймал Дану у лифта, когда та собиралась отправиться на обед, и попросил «заглянуть к нему на пару минут». Дана вошла в кабинет шефа с видом на Стену Плача[11] и башню Давида[12]. Этот вид был предметом тайной зависти Даны и стимулом для продвижения по карьерной лестнице. Когда-нибудь она станет именным партнером компании и получит кабинет, выходящий на эту сторону. Она поставит на балконе стол и будет готовиться к процессам, обозревая не аллеи парка Тэдди[13], забитые в любое время велосипедистами и толстяками, бегущими трусцой, не новостройки развивающихся районов, а древнюю святыню и копошащихся у ее подножия людей. Мечтая о грядущих успехах, она устроилась в огромном кресле, обтянутом синим бархатом. Шеф мнил себя приверженцем «стиля царей Израиля» и мебель предпочитал старинную и тяжелую, которую, по выражению его водителя Боаза, «не сдвинуть и бульдозером».

– Понимаешь, – начал шеф, и Дана сразу поняла, что речь пойдет о чем-то очень личном. Уж слишком напряжен и взволнован обычно спокойный Велвел Даммер. – Я вел это дело сам, но прокуратура выяснила, что обвиняемый, этот самый Эмиль Фишер, мой родственник. – Даммер махнул рукой, словно отмахивался от обвинений в конфликте интересов, и добавил: – Дальний. Даже очень. Наши бабушки какие-то там сестры. Но прокуратура подняла шум. Дело взяла под личный контроль эта очкастая скотина Хесин. Он не упустит случая уколоть меня. Судья не требовала моего отстранения, но ты же понимаешь. – Шеф поднял глаза на Дану, и она кивнула. – Зачем нам подставляться? Поэтому я откажусь от дела и отправлю в прокуратуру официальное письмо. Но мне бы хотелось, чтобы дело продолжила ты.

Шеф замолчал, очевидно ожидая ее реакции. Дана собрала всю волю в кулак и не проронила ни слова. Может ли быть что-то хуже для адвоката, чем продолжать дело, начатое коллегой? «Конечно, может, – подумала Дана. – Еще хуже продолжать дело, начатое шефом». Кроме того, она еще не получила всей информации для принятия решения, хотя личная просьба Даммера, да еще и высказанная таким проникновенным тоном, оставляла ей очень узкое поле для отказа.

– Ему грозит реальный срок, – продолжил шеф после недолгой паузы. – Мне бы не хотелось, чтобы он оказался за решеткой. Его мама этого не переживет. Ей 76 лет, и она опекает его, как пятилетнего. – Даммер выдержал еще одну паузу и добавил: – Они живут вдвоем. Он разведен.

– А сколько ему лет? – спросила Дана, хотя по возрасту матери все подсчитала сама. Должно быть около пятидесяти.

– Сорок семь, – подтвердил ее подсчет шеф. – Он поздний ребенок. От второго брака.

– У него есть дети?

– Да. Семнадцатилетний сын. Живет с матерью в Дюссельдорфе. Эмиль развелся с женой восемь лет назад. Развод был шумный. Они делили все, что было в доме. Вплоть до тарелок. А если тарелок было нечетное число, то оставшуюся неразделенной Эмиль собственноручно разбивал. Он из тех людей… – Даммер поморщился, смущенно пожал плечами и покрутил пальцами, – которые точно определяют свои интересы и готовы отстаивать их любыми средствами. Всегда и везде. Знаешь…