Так они и вчера в девичьих покоях до отбоя собирали запас заклинаний. Ни о чем не говоря, сидели рядом и плели свое волшебство. Теперь же Эльвира, цокая каблуками, бежала к своим подружкам, а Маринка, широко зевая, плелась к трапезной.

В трапезной уже, конечно, был Алекс, но не один, а с Сережей и Глефовым. Маринка хотела было свернуть за стол волшебников, но друзья призывно ей замахали, и она плюхнулась на лавку рядом с ними.

– О, все в сборе, – сказал Алекс, отложив в сторону надкушенный бутерброд. – Видели? Там экскурсию в Нижний Новгород собирают на выходные. Поедем же, да?

Маринка сначала чуть не ахнула от возможности, заулыбалась. Но заметила перекошенное лицо Глефова, и улыбка ее угасла. Везде этот Глефов! В библиотеке, на уроках, на тренировках, в трапезной. А как отвратительно прошла Масленица в Белом городе из-за него? А теперь вот на экскурсии его терпеть? Ехать в Нижний, почти что домой, и все время молчать? За газетами не спрячешься, собаку не уйдешь выгуливать. Никакой радости от поездки не получишь.

Тишина и кривые лица Марины и Глефова, видимо, не укрылись от Алекса. Он тяжело вздохнул, посмотрел долгим кислым взглядом сначала на Глефова, потом на нее, покачал головой, бросил недоеденный завтрак и встал из-за стола.

– Достали, – буркнул он и понес поднос с грязной посудой к стойке. Маринка виновато потупилась. И окликнуть, и побежать следом захотелось, но все же смотрят… Зараза.

– Алекс, наверное, перед турниром волнуется, – как бы извиняясь, пробормотал Сережа.

– Я была в Нижнем. Можете ехать без меня, – отрезала Маринка, не давая Сереже возможности перевести разговор в другую сторону.

– А хорошая идея, – оживился Глефов. – Серег, пошли Алекса догоним.

– Нет, ребята, все это неправильно, – покачал головой Сережа. – В самом деле, утомительно. Может, хватит вам уже ссориться? Да и я, – он потупился и поправил очки на, – не смогу поехать. Меня это… родители не отпускают из Китежа.

– Я ни с кем не ссорюсь, – хмыкнул Глефов, собрал вещи, отправил в полет к раздаче грязную посуду и тоже покинул трапезную.

– Извини, – зачем-то сказала Маринка, хоть искренне была уверена, что ничего не может поделать: ну не нравится она Глефову, и все тут.

– На волшебство пошли, – вздохнув, сказал Сережа.

Ну и пошли. А там снова ловила «пташек», пыталась притянуть их к ксифосу и сотворить новое чудо. Екатерина Викторовна сидела напротив отличницы-Алины, и они вместе лепили из воды затейливые фигуры – птиц, животных. У учительницы по столу скакала маленькая водяная лошадка, вставала на дыбы и била копытами в воздухе. Алина за Екатериной Викторовной повторяла. Получалось не так искусно, но тоже здорово. У Маринки же в лучшем случае форму держала лужа, не сильно растекаясь во все стороны. У Сережи почти получался узнаваемый чуть угловатый пес: уши торчком, хвост метелкой.

Посреди урока дверь приоткрылась. В проем заглянул Алекс, махнул рукой и серьезно кивнул. Маринка нахмурилась: о чем он? Разве они что-то планировали? Непонимающе заозиралась. Но рядом задумчиво поджал губы Сережа и тоже кивнул. Маринка тряхнула головой и вернулась к заклинанию – ну, планируют так планируют. Наверное, про Нижний все-таки передумали.

К концу урока лужу удалось только чуть приподнять и ненадолго зафиксировать в форме конуса, но ни о какой кошке, задуманной в мечтах, и речи еще не шло. Звонок уже отзвенел, а она все продолжала стряхивать с платья зависшие на ткани капли воды и смотреть, как они стекают с него на ковер.

– Можешь со мной до обеда… – как-то скованно протянул Сережа, – э-э… до зала хореографии пройти? Я там в пятницу случайно оставил шапку.

– Конечно, – особо не вслушиваясь, согласилась Маринка. И даже не задумалась о том, что Серега мог делать в зале хореографии, чтобы забыть там шапку.

Зря. Он пропустил ее вперед, и стоило ей ступить на лакированный паркет и поймать свое понурое отражение в длинной веренице зеркал, как трехметровая тяжелая дверь с грохотом захлопнулась. Маринка встрепенулась, услышав, как хрустнул в замочной скважине механизм, а затем и звук передвигаемого чего-то тяжелого к двери. Она развернулась, потянула на себя ручку – без толку, заперто. Подергала ее раз, другой, потрясла. Остановилась и с удивлением на нее уставилась.

– Сережа? – спросила она, ожидая какого-то розыгрыша.

– Извини! – донеслось в ответ из-за двери. – Но вы не оставили нам выбора!

Маринка нахмурилась. Вы? Нам? Что еще за ерунда? Больше ничего Сережа не объяснил, Маринка осталась одна в пустом зале. Большой, гулкий. Она рассеянно осматривалась. В следующий миг вздрогнула: с другой стороны длинного помещения раздался шум. Распахнулась вторая дверь, в нее кубарем влетело нечто, дверь захлопнулась, механизм замка повернулся, раздался скрежет передвигаемой мебели. Нечто оказалось Глефовым, который тут же принялся дергать ручку:

– Алекс?! Ты чего?!

Маринка, разинув рот, мгновение смотрела на Глефова, а потом развернулась к своей двери и отчаянно замолотила в нее кулаками:

– Это не смешно! Сережа! Ну выпусти! Пожалуйста!

– Ты?! – раздался возмущенный возглас Глефова, а следом барабанный бой в дверь. – Алекс! Открой дверь, предатель!

Но предатели молчали. Маринка выдохнула, потерла покрасневшие от ударов ладони и повернулась к Глефову.

Тот упрямо продолжил колотить дверь. Уже, правда, молча.

– Ты же можешь вынести дверь по щелчку пальцев, – устало протянула Маринка тихим голосом, пустые стены пронесли ее слова через весь зал. Глефов опустил руки и повернулся к ней.

– Не могу. У меня нет ксифоса. Алекс его спер, похоже, – буркнул он. – Твой тоже исчез, да?

– Нет, он со мной, – провела Маринка пальцем по браслету на левой руке, он заструился медью и перетек в жезл.

– Ну так открой дверь! Кричать мы можем долго. Сейчас все на обеде.

Маринка замерла на вдохе и поджала губы. Все же в гимназии знают, что ей сложно дается волшебство. Зачем так говорить? Чтобы она призналась в слабости? Ну уж нет, это слишком стыдно.

Глефов прищурился и внимательно посмотрел на нее. Засунул руки в карманы форменных брюк и нехотя протянул:

– Я могу попробовать открыть дверь твоим ксифосом.

– Разве ксифос будет работать в чужих руках?

Глефов пожал плечами:

– Иногда получается. Я до того, как нашел свой, учился на мамином.

«Разве ксифосы находят?» – хотелось спросить Маринке. Покосилась на свой жезл, с таким трудом и приключениями собранную, посмотрела на Глефова. Да вроде же обычный мальчишка, ну чего ее так передергивает от его вида? Завидует она ему что ли, такому талантливому? Вот почему у одних людей все получается с лету, а другим приходится мучиться и стараться над любой мелочью? Или дело не только в зависти, а в том, что она сама ему не нравится. Всем не понравишься, это нормально. Но все равно, неприятно.

Повернулась к окну – может, форточка где открыта? Но какое там, и до створки в таких высоченных рамах не дотянешься, и этаж третий. Или снег смягчит падение? Сугробов еще много. Маринка повернулась к Глефову и набрала воздуха. Хотела спросить, какие еще есть планы на спасение, но вырвалось случайно другое:

– Почему ты меня ненавидишь?

Сердитое выражение стекло с его лица. Он почесал лохматую голову и сконфуженно сказал:

– Я тебя не ненавижу. Просто… – начал он и задумчиво прервался. Нахмурился и уставился себе под ноги.

– Что, просто? С Рождества же. Столько времени! Ты говорил, что я всех обманываю, поэтому? Но кого? Да, я училась в Темной, но произнесла светлое заклинание! Другое теперь не смогу.

– Да вот именно! – воскликнул Жорик, поднял глаза от пола. – Зачем?! Это же твоя суть! Ты – Темная. Черт, нормально быть темным. Вас тут полгорода. И только тебе не нравится. За Алексом повторяешь же, да? Но у него это вопрос жизни и смерти, без всякого пафоса. Стать личем – это умереть. Он подвиг совершил, отказавшись от силы. А ты… Ты вся какая-то ненастоящая. С Сережей строишь из себя умную. С Алексом смеешься и в расследование играешь. С Эльвирой корчишь из себя светскую мадам. А кто там вообще ты? У тебя внутри что-то есть?