Размышляя таким образом, я фланировал по залу, время от времени присоединялся то к мужским группам, то к женским, отвечал на обыденные вопросы относительно гонок – практически то же самое, что и на балу Сердобиной. Через какое-то время я заскучал и принялся уже подумывать о том, чтобы потихоньку исчезнуть, но тут ко мне подошел слуга и пригласил следовать за ним. Что ж, пригласил – пойдем.

Слуга привел меня к солидной дубовой двери, постучался и, получив разрешение, распахнул ее передо мной. Я вошел, и дверь мягко закрылась за моей спиной.

Очевидно, это был кабинет хозяина. Изящная мебель, дорогая отделка, да и в целом интерьер был подобран со вкусом. Такое чувство, что обстановку особняка выбирала жена в соответствии с традиционными купеческими понятиями о красоте, а кабинет – это единственное убежище ее мужа, которое он обставил уже под себя.

Вся троица компаньонов находилась здесь. Наверняка они уже обо всем договорились, и меня позвали, чтобы объявить итог этих переговоров.

Крашенинников поднялся из-за стола, прошел мне навстречу. Выглядел он как именинник, которому за один раз подарили все, о чем он мечтал.

- Владимир Антонович, мы с компаньонами обсудили ваше предложение и нашли его весьма многообещающим. А посему я предлагаю вам войти в наше товарищество со своим паем.

- Но ведь, насколько я помню, вы говорили о том, что ваш союз несколько э-э-э… неофициален.

- Да, было именно так. Для реализации первоначального плана иного бы и не потребовалось. Но ваша идея сулит значительные прибыли. Намного большие, нежели мы рассчитывали получить изначально. Да, имеется некоторый риск, но мы решили на него пойти. Завтра же зарегистрируем паевое товарищество и начнем действовать.

- Каков размер пая?

- Тридцать тысяч рублей.

- Хорошо, такие деньги у меня есть. Но давайте обсудим ваш план более детально. Раз уж я рискую капиталом наравне с вами, я должен знать все подробности.

На другой день с внутренним чувством стыда я свалил работы по разборке мобилей на Клейста и отправился оформлять бумаги. Всяких бюрократических заморочек оказалось неожиданно много. Это когда я собственную мастерскую открывал все было легко и просто, а создание товарищества, да на четверых пайщиков, да с весомым для Тамбова капиталом вылилось в целый день беготни из кабинета в кабинет. На чиновников не действовали ни моя известность, ни солидный статус Крашенинникова. Зато хрустящие банковские билеты помогали как нельзя лучше. Но даже с такой смазкой закончить дела удалось лишь ближе к вечеру. Получив папку со своими экземплярами бумаг, я простился с компаньонами, сел во все тот же древний мобиль и отправился на обед к Боголюбову. Так вышло, что со всей этой бумажной суетой я за весь день не удосужился даже перекусить, и сейчас желудок настоятельно и безотлагательно требовал наполнения. Не до осетрины, овсянка бы тоже пошла.

Старший инспектор полиции Боголюбов снимал двухэтажную квартиру в приличном доме. Не самый центр, но район вполне благопристойный. На первом этаже – жилье для немногочисленной прислуги и кухня, на верхнем – хозяйские комнаты.

Едва войдя в узкие двустворчатые двери, я ощутил такие ароматы, доносящиеся с кухни, что хваленый повар Игнатьева-старшего удавился бы от зависти. По скрипучей деревянной лестнице я поднялся наверх, но дверь открыть не успел. Она отворилась сама, явив мне сияющего хозяина. Для разнообразия, он был в штатском.

- Добрый вечер, Владимир Антонович! – радушно приветствовал меня Боголюбов. – Проходите, проходите. Позвольте ваш плащ. Идемте скорее, Верочка очень ждет.

И, едва я освободился от калош и верхней одежды, меня направили к настежь распахнутым дверям гостиной.

В центре большой комнаты был сервирован стол. Пока на нем находились лишь посуда и салфетки, но выглядел он роскошно. Ничуть не хуже, чем у купца Крашенинникова.

Не давая опомниться, инспектор потащил меня в дальний угол комнаты, где в кресле с книгой на коленях сидела удивительно красивая женщина. Золотистые волосы, лицо с твердыми тонкими чертами, обрамленные длинными ресницами серые глаза… Просто прелесть! Но уже появились заметные морщинки возле глаз и уголков рта, начала увядать кожа на шее. Увы, к женской красоте время особенно безжалостно.

- Верочка! Вот, наш сегодняшний гость Владимир Антонович Стриженов. Тот самый, который выиграл на последних гонках главный приз.

- Очень приятно, Владимир Антонович. – нежным, мелодичным голосом ответила женщина и укоризненно посмотрела на своего мужа.

- Ах да! Владимир Антонович, разрешите представить: Боголюбова Вера Арсеньевна, - исправился провинившийся супруг, и тут же был награжден ослепительной улыбкой.

- Ну что, пора бы и за стол! – не то сказал, не то спросил инспектор.

Жена в ответ протянула ему тонкую изящную руку.

Вскоре все расселись за столом. Все – это инспектор с женой, я и появившийся из глубины квартиры высокий худой юноша в гимназическом мундире. Михаил Платонович Боголюбов, как мне его представили, в будущем году заканчивал гимназию и собирался поступать в университет на юридический факультет. Впрочем, гонки он тоже уважал и посматривал на меня с нескрываемым восхищением.

- А где же Настя? – спросил он. – Ей ведь тоже было бы интересно пообщаться с Владимиром Антоновичем.

Понятно. Есть еще некая Настя, но она где-то шлындрает и на просьбы родителей желает чихать. Пытается доказать свое право на самостоятельность или просто ни во что не ставит отца с матерью? Скоро увидим.

- Анастасия была предупреждена о том, что к обеду ожидаются гости, но, как обычно, не соизволила прийти вовремя, - отчеканила Вера Арсеньевна. – Ступай, скажи Матрене, чтобы подавала на стол.

Молодой человек исчез, через минуту вернулся и уселся на свое место. А еще через минуту в комнату вплыла дородная деревенской внешности кухарка с блюдом в руках. Вместе с нею в гостиную ворвался такой непередаваемый аромат, что рот мгновенно наполнился слюной, а мой несчастный желудок буквально затрубил, предчувствуя скорую кормежку.

Заливная осетрина действительно была выше всяческих похвал. А к ней для оттенения вкуса были поданы многочисленные заедки, свежий белый хлеб, недурное белое вино и еще масса вкусностей. Я изо всех сил старался есть без спешки. Впрочем, в этом мне активно помогали хозяева, расспрашивая обо всем, связанном с гонками. Было видно, что тема хозяевам – ну, за исключением самого Боголюбова – интересна, и я отвечал по возможности подробно.

Обед шел своим чередом, близилась перемена блюд. И тут, заглушая очередной вопрос, хлопнула входная дверь, по коридору простучали легкие быстрые шаги, и спустя пару минут из внутренних комнат появилась девушка. Я сидел спиной к этой двери, а крутиться, пытаясь разглядеть вошедшую, посчитал некультурным.

- Мне сегодня господин Вернезьев сделал предложение, - послышался мелодичный голос.

Я увидел, как дернулся, переменившись в лице Боголюбов. А девушка меж тем продолжала:

- Он предложил мне место гонщика в его команде. Я согласилась. Теперь буду участвовать в гонках. Кстати, у нашего дома стоит чья-то древняя развалюха. Удивительно, что ее до сих пор не сдали в утиль. Это что, наш дворник себе купил?

С этими словами девушка обошла стол, направляясь к своему месту и, взявшись за спинку стула, замерла: она меня узнала. Я тоже ее узнал. Тогда, у мастера Шнидта, была именно она. Я не знал, как реагировать на эту встречу. Девушка тоже растерялась. Она глядела на меня округлившимися глазами, время от времени опасливо постреливая взглядом в сторону матери.

Пауза затягивалась, и Боголюбов поспешил на помощь:

- Владимир Антонович, это моя дочь Анастасия. А это, Настенька, господин Стриженов. Помнится, ты была восхищена его победой на недавних гонках.