– Анна, все хорошо, я здесь. – Аврора гладит меня рукой по щеке, а затем прижимается к ней своей. – Щечка к щечке, Анна.

– Щечка к щечке, Рора, – на выдохе говорю я, вновь обретая голос.

– Аврора, отойди от нее. Все в полном порядке, не нужно ее жалеть. Она очень хорошая актриса, не так ли, Аннабель? – произносит папа своим раскатистым басом, пытаясь скинуть руки мамы, которые безуспешно пытаются укротить его гнев.

– Майк, пожалуйста, это всего лишь мелочи. Давайте все успокоимся. Ты же знаешь, что она умница, будет заниматься и обязательно сдаст все экзамены на отлично. – Мама смотрит на меня, взглядом давая понять, чтобы я не произносила ни слова. – Дай ей время. Она старается, разве ты этого не видишь?

– Недостаточно. – Он бросает на меня взгляд, в котором нет ничего кроме разочарования, и выходит из кухни.

Вот так за пять минут наш вечер превратился в дешевое телевизионное шоу.

 Добро пожаловать в семейство Андерсон. 

Я лежу в своей кровати, мысленно возвращаясь к произошедшим за сегодня событиям. Узнав результаты теста, я сразу представила реакцию папы. Но одновременно с этим на меня почему-то обрушилось облегчение оттого, что балл не такой высокий. В таком случае я все-таки могу не пройти в Гарвард, а последовать своему желанию и поступить в учебное заведение моей мечты. «Королевскую академию танца» в Лондоне.

Я знаю, что этому никогда не бывать, потому что тогда отец обрушит на меня весь свой гнев. Но, самое главное, он падет не только на меня, но и на Рору с мамой. Я не готова портить их жизнь в этом доме только из-за собственных желаний.

Роре всего одиннадцать лет. Мне хочется взять весь удар на себя и не подвергать ее эмоциональным качелям отца. Он никогда не применял к нам физическую силу, но порой эмоциональное насилие намного больнее. Раны, которые он оставляет, никто не видит. Они не заживают и не покрываются коркой.

Прокручивая события дня словно кинопленку, я вспоминаю столкновение с Леви. Что он имел в виду, когда сказал, что не может видеть мои слезы?

Из меня вырывается страдальческий стон.

Я не понимаю этого человека уже на протяжении многих лет. Мне иногда кажется, что мы сами не знаем почему перестали дружить и стали друг другу чужими людьми. Я никогда не испытывала к нему искренней ненависти, просто защищалась от его нападок. Может, такой способ взаимодействия стал единственным вариантом держать хоть какую-то связь? Почему мы пытаемся быть холодными, но при каждом столкновении, неважно – эмоциональном или физическом, воздух вокруг нас становится горячим, как в преисподней?

Вопросы, ответы на которые из нас двоих, наверное, не может дать никто.

Я погружаюсь в воспоминания, возвращаясь в тот день, когда он впервые отверг меня.

Мои легкие горят оттого, как быстро мне приходится бежать за Леви. Он уже несколько недель не разговаривает со мной, да и вообще ни с кем. Я знаю, что в его семье случилось горе, но вдруг мне удастся его поддержать? Он мой друг, а друзья находятся рядом даже в самые трудные времена. Папа опять наказал меня, и теперь мне нельзя ходить куда-либо кроме школы. Так было до тех пор, пока мама не встала на мою сторону. И вот сейчас, возвращаясь с тренировки, я заметила его. Мне нельзя упустить шанс поговорить с ним.

– Леви! — кричу я, задыхаясь.

Он оглядывается, а затем резко разворачивается и ускоряет шаг.

– Леви, стой!

На этот раз он останавливается и быстрыми резкими шагами приближается ко мне. Язык его тела очень напряжен, но я стараюсь не обращать на это внимания, чтобы самой сохранять спокойствие.

– Чего ты хочешь, Аннабель? — гневно выплевывает он.

– Аннабель? — удивлено переспрашиваю я.

– Да, это твое имя, не так ли? — зло усмехается он.

Леви никогда не называл меня Аннабель. Для него я всего была Бель. Это будто означало, что он видит меня другой. Настоящей. Значит, я ошибалась. Для него Аннабель Андерсон такое же разочарование, как и для всех.

– Да, – тихо отвечаю я. — Ты прав.

– Чего ты хочешь? У меня нет на тебя времени. — Он постукивает ногой, отводя взгляд.

Раньше у него всегда было на меня время. Что я сделала?

Мой внутренний голос шепчет:

– Ты просто недостаточна хороша для него. Открой глаза, папа всегда прав.

– Я-я… – мой голос дрожит, — просто хотела спросить, почему ты больше не хочешь общаться со мной? Знаю, тебе сейчас грустно, но может я смогу помочь?

– Ты? — Он усмехается, качая головой. — Никогда.

Слезы наворачиваются на мои глаза, но я сдерживаю их. Как Леви может так говорить? Мы всегда помогали друг другу. Резко во мне поднимается злость из-за того, как он со мной разговаривает. Я могу выдержать такой неприятный тон от отца, но не собираюсь выслушивать его от других.

– Знаешь что? Отлично! Ведь я помогаю только своим друзьям. — Может, эти слова произведут на него эффект и он одумается?

– Перестань помогать другим. Помоги себе. — Он разворачивается и, сделав один шаг, снова останавливается. — Мне твоя помощь не нужна, я справлюсь сам.

Гнев и обида ползут по моей коже, вызывая на ней зуд. Мне кажется, словно меня пнули в живот, выбив весь воздух. Леви уходит, и я собираю всю свою гордость, которая валяется осколками на асфальте, крича ему вслед:

– Ты прав, для тебя я теперь только Аннабель и никак иначе!

– Отлично! Тогда буду звать тебя Бель.

Я помню, что все изменилось, когда нам было десять лет. Примерно тогда давление отца становилось сильнее, с каждым годом он был требовательнее, а я – отстраненнее. Леви всегда смотрел на меня глазами, полными надежды и веры. Но потом мы оба сломались: он погряз в своем горе, а я – в страхе и неуверенности. Мне казалось, что десятилетняя девочка не может принести радость в жизнь мальчика, ведь она не могла порадовать даже родного отца.

Недостаточно. Для всех.

Леви

Мой отец нечасто общается со мной, поэтому его телефонный звонок в это субботнее утро застал меня врасплох. Я уже давно не жду его внимания, ведь дни Генри Кеннета наполнены самыми разными заботами: на завтрак – бизнес, на обед – политика, на ужин – благотворительность, а на десерт – выпивка и игра в покер. Сами понимаете, что для меня в этом меню не остается места.

Я подхожу к его кабинету и делаю несколько вдохов и выдохов, не понимая, почему у меня все еще учащается пульс перед каждым нашим разговором. Давно пора смириться и принять положение вещей, на которое никто из нас не может повлиять. Постучав в дверь, я жду его высокомерного «Войдите», которое прозвучит через 3…2…1…

– Войдите!

Как можно непринужденнее я захожу в кабинет, пытаясь не выдавать своего волнения. Отец сидит за столом из красного дерева, уставившись в бумаги, и совершенно никак не реагирует на мое присутствие. Его волосы такого же русого цвета, как у меня, идеально уложены. Он одет в белую рубашку и один из тысячи костюмов, сшитых на заказ. В кабинете царит безупречный порядок и пахнет чем-то цитрусовым. Свет из панорамных окон играет на хрустальной люстре, отбрасывая множество солнечных зайчиков на стены. Если бы я не знал, что владелец этой комнаты такой же холодный, как Северный Ледовитый океан, то подумал бы, что здесь довольно приятная атмосфера. Но нет, несмотря на внешнюю красоту кабинета, я не могу чувствовать себя в нем комфортно.

Решив первым прервать это затяжное молчание, я говорю:

– Здравствуй, папа.

Он медленно отрывает взгляд от бумаг и бросает его в мою сторону, осматривая с головы до ног и оценивая внешний вид своего сына. Конечно, семейство Кеннет должно быть идеальным как внутри, так и снаружи, но только для окружающих. Удовлетворившись моим внешний видом, он отвечает: