Именно учиться. Попробовали ли бы вы после того, как уже прожили не пустую жизнь, побывали союзным отраслевым министром, получить в руки не просто экономику развалившегося государства, а систему, которая начала работать на совершенно новых принципах – рыночных. Начиналось все с фразы: «Я за рынок, а не за базар». А потом Черномырдин пытался заморозить цены. Но послушал объяснения своих министров и советников – и поверил им, что этого делать нельзя. И пошел против собственной натуры. ЧВС стал рыночником, монетаристом, либералом поневоле – жизнь заставила, потому что ему было не до популизма, потому что он отвечал головой за экономику огромной бедной страны, не оправившейся от социального и психологического шока. Однажды он на расширенном заседании правительства, умело управляя лицом, сказал: «Занимались монетаризмом – и будем заниматься!» А проще ведь было рассказать что-нибудь про величайшую геополитическую катастрофу XX века. И ведь, наверное, для бывшего союзного министра развал Союза и в самом деле был настоящей, а не пиаровской катастрофой. Только Степаныч привык заниматься делом, а его блистательное косноязычие как раз оттуда – из полей, от сохи, с буровой, где не рефлексируют, не заигрывают с избирателем, а работают.
Так же, как ЧВС умел учиться, идя поперек свой советской природы, он мог и ценить не слишком близких ему по складу людей. Однажды так получилось с Анатолием Чубайсом, с которым поначалу отношения были не очень, зато потом он разглядел в своем заме такого же мужика, как он, – человека дела. И шикарно извинился перед коллегой – в знак примирения отправил его в отпуск на горбачевскую дачу в Форосе. А в момент отставки искренне сказал: «С кем же ты меня оставляешь…»
Мой любимый экспромт ЧВСа вовсе не «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда» (хотя это единственная точная формула, исчерпывающе описывающая сегодняшнее состояние России), а вот такой, малоизвестный: «И те, кто выживут, сами потом будут смеяться». Выжили не все. Кого равноудалили, кого равноприблизили, кому отсигналили, иных закошмарили или замочили в сортире, заставив параллельно пыль глотать и сопли размазывать, – по словесной части у Степаныча нашлись благодарные наследники, хотя, в отличие от них, его афоризмы никогда не были агрессивными. Но правда в том, что если в 1990-е доедали наследство советской эры, то сейчас, отмазываясь от этих «лихих» лет, как когда-то отрекались от «совка», проедают наследие первого десятилетия новой России. Десятилетия, когда были построены основы рыночной экономики и институты нового государства, когда был заложен фундамент экономического роста, когда политики еще могли жертвовать своим именем ради дела и результата и обладали таким утраченным ныне качеством, как политическая воля.
Виктор Черномырдин побывал в разных «шкурах» – «прагматика-хозяйственника», рыночника, «политического тяжеловеса». Именно в последнем своем качестве он и был востребован на беспокойном для нынешних властей украинском «фронте». Ровно там, где наша власть понаделала невероятное число ошибок, запугав себя до смерти «оранжевой угрозой». И если бы не дипломатические способности Степаныча (дипломатические не в рафинированном, куртуазном МИДовско-МГИМОшном смысле слова, а в настоящем, политическом), отношения наших двух стран могли оказаться сегодня еще хуже. А так, сказал: «Напугали бабу туфлями на высоких каблуках» – и очередного конфликта как не бывало…
Ведь мог бы и обидеться на власть – «Газпром», его детище, который он патетически квалифицировал как «становой хребет экономики России», если называть вещи своими именами, у него отобрали. И не сказать, что компанию ждало такое уж блестящее будущее – скорее только усугубили недостатки, которые имелись и при «прагматиках-хозяйственниках». Но, судя по всему, Черномырдин воспринимал свою работу и как службу – в приземленно-конкретном и возвышенном значениях слова. Перебросили на другую работу – значит, надо работать. Советское воспитание…
Разумеется, не надо идеализировать Виктора Степановича. Были у него и соблазны, где Мефистофелем выступал человек, которого потом ЧВС иронически квалифицирует: «Березовский… Борис… Стратех». Были и неутоленные политические амбиции. И слабость к газпромовскому лобби, которому позволялось в свою пользу переписывать протокольные решения правительства. Но по сравнению с грехами иных политиков ЧВС – барышня-институтка с твердыми моральными принципами.
Черномырдин был настоящим политиком, с интуицией, обаянием, хорошо сидящими костюмами и своей изюминкой в виде словесных экспромтов, которые потом повторяла вся страна, как фразы из любимых фильмов. Если бы колесо истории повернулось иначе, скорее всего, за него могли бы проголосовать в 2000 году. И наверное, страна сегодня оказалась бы немного другой. Во всяком случае, ни у кого не было бы сомнений, что он хотел, как лучше…
Смерть делила жизнь на неравные по времени этапы. Кончина брата отделила мою молодость от зрелости, как когда-то смерть родителей знаменовала принципиально новый этап в жизни. Вынос тела бабушки из нашей квартиры, ее лицо под декабрьским небом, которое деликатно, с невыразимой брейгелевской нежностью, облетали медленно падавшие снежинки, означали конец детства и начало отрочества. Долгая болезнь мамы, операция в Таллине, отцовские командировки и, соответственно, моя одинокая жизнь в пустой квартире разграничили отрочество и юность…
… Длинные планы пейзажей демонстрируют еще одну папину страсть – природу. Он обожал снимать лес, поле, море, реку, озеро. Заряжался от всего этого, получал удовольствие. Дышал, размахивал огромными руками, улыбался.
Эпизод пять – подтверждение любви к подмосковным пансионатам и природе. Эпизод шесть – скорее всего, зима 1963/64 года. Точно знаю, что это совминовский пансионат «Бор», расположенный неподалеку от Симферопольского шоссе, который уже в наше время стал дико дорогим и популярным, благодаря невероятным понтам и появлению там базы российской футбольной сборной, ныне невостребованной. Здесь все исполнено классической старосоветской эстетики. Типично номенклатурно-сталинский интерьер столовой, подавальщицы в чепчиках и узорчатых фартуках, чай в подстаканниках. Рядом с братом – какой-то его школьный приятель, которого взяли с собой на несколько дней в дом отдыха.
Дети играют в хоккей клюшками с прямыми крюками – это не признак отставания Советов от заокеанских технологий: в НХЛ в эти годы тоже играли клюшками с прямыми крюками. Советский хоккей в то время только набирал силу и пока не стал народной игрой, как в конце 1960-х и уж тем более в начале 1970-х, после того как был «развеян миф о непобедимости канадских профессионалов». Клюшки явно взяты напрокат на «боровской» спортивной базе. Коньки не понадобились – просто никто кататься не умел, не говоря уже о том, что играть в хоккей, стоя на расползающихся ногах в так называемых «гагах», – это извращение и удовольствие ниже среднего.
Между тем это ведь загадка: как получилось, что не одно десятилетие игра, родоначальниками которой не были дорогие россияне, они же – новая историческая общность, советский народ, оказывалась неземной страстью миллионов людей, включая лично генерального секретаря, который не то что на коньках, на ногах еле держался? Понятно, что других развлечений, тем более столь массовых, не было. К тому же климат, тогда еще не тронутый глобальным потеплением, располагал к занятиям доступными зимними видами спорта. Но ведь кто-то эти катки почти в каждом дворе заливал, и энтузиазма хватало на то, чтобы на тех самых бабушкиных «гагах», с той самой клюшкой с прямым крюком наперевес безоглядно нестись навстречу новым приключениям и неуклюжим дворовым силовым приемам…
Разумеется, хоккей был государственным видом спорта. Освященный авторитетом генсека, с разветвленной сетью и системой улавливания талантов из глубинки (именно этой цели служил детский турнир «Золотая шайба»), с поддержкой региональных хоккейных школ, но в то же самое время с жесткой централизованной пирамидой селекции игроков и тренеров, увенчивавшейся Центральным спортивным клубом армии, хоккей на льду имел все шансы на успешное развитие. Хотя каким должен был быть энтузиазм, чтобы, например, превратить хоккейную команду в градообразующем городке Воскресенске в поставщика чемпионов. Тамошний «Химик» Николая Семеновича Эпштейна успешно противостоял даже ЦСКА Анатолия Владимировича Тарасова. На этот счет существует знаменитый хоккейный апокриф: распекая своих игроков, которые не могли справиться с «Химиком», Тарасов громоподобно, включая в дело все многочисленные складки своего выразительного лица, кричал: «Все маленькие, все бегут, у всех нос крючком! Неужели вы не можете обыграть эту воскресенскую синагогу?!» Разумеется, никаких евреев в воскресенском «Химике» не было – если не считать замечательного тренера.
