Матросы бросили чистить, смотрят на меня. А я, сполоснув руки, иду за Ваней в каюту адмирала.
– Господин Попов, тут такое дело… – кажется, Нилов немного смущён, – Государь вас принять не соизволил. Он ведь на отдыхе, а вы как бы работать предлагаете, – адмирал делает паузу, но видно, что мне пока надо продолжать слушать, – Он вообще-то добрый. Он был готов вас принять как спасённого, но вам же надо не этого.
Ещё одна пауза.
– Но я кое-что придумал. Есть тут один важный генерал. Барон Мейендорф Александр Егорович. Командует конвоем Его Величества. Там у него всякие есть, есть и казаки. У них песенники неплохие. Я с ним поговорил, а ты бы не мог им какую-нибудь казачью песню подсказать? Если понравится, они исполнят перед Его Величеством, а там… Или Государь сам спросит, или Мейендорф о тебе упомянет.
– Я-то не песенник. Но одну-две песни на казачью тему знаю.
Адмирал лично ведёт меня к «важному генералу»:
– Извини, Сергей Михайлович, но ты… Видимо, купцы в ваше время… Вести себя ты совершенно не умеешь.
Мейендорф производит двойственное впечатление. Каюта у него меньше, чем у Нилова, раза в два. И выглядит он – я бы его не за немецкого барона принял, а за русского казака из зажиточных. Летом он сидит в папахе. Ещё и борода – у него голова не перегревается? Лицо довольно простое. Но, с другой стороны, мундир с неимоверным количеством каких-то шнурков и висюлек, важная манера себя держать. Нилов строго взглянул на меня – мол, не ляпни лишнего. Я невозмутимо молчу. Нилов доверительно приобнимает барона за талию, что-то негромко говорит. Барон с русским именем Александр Егорович важно кивает. Затем пожилые сановники достают бутылку, и наливают в рюмки. Кажется, это хороший французский коньяк. Меня они воспринимают как предмет мебели. Вряд ли кому-то придёт в голову предложить шкафу коньяк.
А вот заходят ещё двое в папахах, это явно казаки. Да, зря я думал, что Мейендорф похож на простого казака. Видимо, моё представление о казаках из кино не соответствует действительности. У этих бородатых господ отсутствие образования буквально на лбах написано. Мейендорф важно кивает.
– Господин Попов, будьте добры, для этих господ что-нибудь казачье, – адмирал строит мне гримасы – мол, спрячь куда подальше свой демократичный стиль поведения. Вроде, я и раньше вёл себя с уважением к адмиралу, но теперь понимаю, что он терпел мою грубость за счёт своего ангельского характера. Бородатые в папахах внимательно на меня смотрят, и я в медленном темпе начинаю:
– Задремал под ольхой есаул молоденький…
Второй и третий припевы казаки поют вместе со мной, причём один из них посвистывает и как-то прищёлкивает. Разумеется, со слухом и голосом у них порядок.
– Теперь сначала, – распоряжается барон.
Казаки, даже не глядя на меня, начинают петь. И получается у них просто классно! Удивительно, люди по виду простые и грубые, но вкус и чувство меры у них на месте. Свист и щелчки звучат приглушённо, как бы опасаясь разбудить есаула. Тон песни доверительный, а при упоминании станицы явно чувствуется ностальгия. Барон внимательно слушает, а потом подходит ко мне и начинает разглядывать. Как шкаф.
– Но ведь это не казачья песня. Я такой не знаю. Уж не вы ли сочинили?
– Нет. Один человек из Питера, – не уверен, что стоит называть его национальность. Кто их знает…
– А вы…– барон вопросительно поглядел на адмирала
– Попов Сергей Михайлович.
– Сергей Михайлович, песня хорошая. А нет ли ещё песни, что-нибудь в том же роде.
– Есть, Александр Егорович, одна песня, мне нравится, хоть и не совсем казачья.
– Ну так пойте, голубчик.
И я начинаю: – Выйду ночью в поле с конём…
Пою снова неторопливо. Но что это? Меня поддерживают мощные басы казаков. Они что – знают слова? Ага, они поют то, что повторяется, а новые слова пропускают. Кажется, песня нравится Нилову – он даже хлопнул себя по ляжкам, не вполне по-адмиральски. Впрочем, кажется, он не боится вести себя как угодно. Песня заканчивается, и становится понятно, что Мейендорфу она понравилась, он просто сияет. Но со мной больше не разговаривает.
– Константин Дмитриевич, вы были совершенно правы! Сегодня же доложу Государю. А вы, бездельники, – надеюсь, это он казакам, – Сейчас же отправляйтесь репетировать, да так, чтобы не стыдно было петь для Его Величества.
Один из бородачей шепчет мне на ухо, щекоча усами: – Как второй куплет начинается?
– Ночью в поле звёзд благодать.
– Ага, – и бородачи быстро уходят.
Барон Мейендорф из напыщенного индюка вдруг превращается в нормального милого человека:
– Сергей Михайлович, а что – образование у вас есть?
– Да, Бауманку закончил. Это университет.
– Что-то немецкое? В общем, личное дворянство у вас есть. А если вблизи Государя окажетесь – тут и до потомственного дворянства недалеко. А со временем, может быть, и титул… Особенно, если удачно женитесь. В общем, я понимаю – метите вы высоко. Но если не выйдет – вы тогда меня разыщите. Я что-нибудь для вас найду, место гувернёра, или учителя. Может быть, вы не только песни, но и сказки знаете? А специальность у вас какая? Конечно, юриспруденция?
– Что вы, как вы могли подумать. Физика и математика, с некоторым уклоном в технику. А сказки – да, кое-что знаю, особенно для среднего возраста, для подростков.
– И что же, хорошо знаете математику? Насколько хорошо?
– Ну, наверно, на профессора не тяну. А вот физику – пожалуй, даже излишне хорошо. Есть здесь бумага? Давайте с вами, например, интегралы брать.
– Э… Я больше по конно-гвардейской части. В общем, не артиллерист. Но сообразить, что одеты вы неправильно, мне ума хватает. А ведь возможен и интерес к вам Государя.
Тут встревает адмирал:
– Александр Егорович, я уже и сам это понял, и здесь, на корабле, мне будет удобнее обеспечить Сергея Михайловича. А вам ещё к Государю надо не опоздать.
И мы с адмиралом покидаем баронскую каюту. По пути в адмиральскую каюту к нам подходит Тузовский, адмирал его вызвал незаметно для меня.
– Станислав… э… Егорович. Вот господин Попов у нас, как видите, в матросской одежде. Вы его, пожалуйста, отведите, пусть ему подберут офицерский мундир. Но, разумеется, без знаков отличия.
Тузовский как-то странно покраснел, как будто его оскорбили. Когда мы немного отошли, он пояснил:
– Разумеется, я не Егорович. Моего отца звали Ежи.
Он начал как-то пришепётывать, вероятно, это польский акцент. Но ведь он говорил без акцента? А со мной, значит, можно?
– Господин Попов, если я правильно понял из того, что расслышал… Вы знаете будущее? Не скажете ли, что будет с Польшей?
– Всё будет хорошо. Через 16 лет Польша станет независимым государством.
– 16 лет? Долго. А границы? В границах 1648 года?
– Я не настолько знаю историю Польши. Но, кажется, вы слишком далеко вглубь веков смотрите.
– Но не только на территории России будет Польское королевство?
– Не только. Часть территории всех трёх империй войдёт в состав Польши.
– Так значит, Польша будет великой!
– Во всяком случае, будет независимое государство, признанное в мире.
– Не будет великой? Почему?
– Я в этом не слишком разбираюсь. Вот Румыния – независимое государство. Она великая?
– Вы меня оскорбляете! Как вы можете сравнивать?
– А что не так с Румынией?
– То, что это не Польша! А румыны – это не поляки!
– Все не поляки. Весь мир. За исключением одних только поляков.
Кажется, рука Тузовского дёрнулась меня ударить. Я инстинктивно готовлюсь ответить серией, включающей лоу-кик. Кажется, в это время офицерам разрешается бить матросов? Но я-то не матрос. Поэтому, или из-за неминуемого ответа, поляк бить не стал, и убегает, кипя от возмущения как самовар.
Странный человек. Я ему бесплатно подарил драгоценную информацию, очень благоприятную для его Польши. И вот, никакой благодарности, кажется, я же и виноват оказался. Ему что – нужна Польша обязательно великая? А просто Польша его не волнует?
