– Таких немало, кто об этом думает. Строят воздушные замки, измышляют утопии. Так этим увлекаются, что хотят, даже жаждут, чтобы катастрофа побыстрее наступила. Сознательно разрушают страну, ослабляют власть. Но катастрофа снесёт все их построения как песочные замки. Вы молоды и образованы, а я знаю наш народ. Вы мне не поверите, никто мне не верит, а я убеждён, что образованное сословие вовсе не возвысится в результате катастрофы. Счастливы будут те из них, кто уцелеет. А уж как они будут жить, какую получат свободу… В суровые времена не до свободы, жизнь сохранить не всем удаётся.

– Значит, вам не верят? Глупцы. Несомненно, вы говорите правду. Но не всю. Катастрофа смоет их честолюбивые мечты, часто вместе с жизнями. Это так. Но всё ли она смоет, или что-то останется? Вот винтовка Мосина – хорошая для этого времени. Она останется. Я собираюсь заняться производством моторов и машин на их основе. Сами машины в основном пропадут, многие инженеры тоже погибнут. Но русская школа машиностроения сохранится, если я смогу её создать. Или вот наша православная церковь. Я знаю, её хотят уничтожить. Против неё очень серьёзные силы, возможно сам сатана. Но, как вы думаете, она сохранится?

– Я верю, что церковь не умрёт. Не знаю как, но она сохранится. Вопреки всему.

– Да. Это ваша зона ответственности, вот и укрепите церковь. Один из бастионов, который переживёт катастрофу.

Обер-прокурор снова делает паузу, хрустит пальцами, смотрит вниз.

– Я не думал, что мне удастся вас переубедить. Но считал, что если вы умны, то есть шанс. В основном хотел посмотреть, что вы за человек. Новое лицо около Государя. Что вы будете переубеждать меня – это мне и в голову не приходило. Но признаю – ваша попытка сильна. Ещё лет тридцать назад я бы, вероятно, задумался. Но я слишком стар. Мир после катастрофы… Я потратил десятки лет, доказывая, что это не будет общество всеобщего счастья и свободы. Начать работать на тот мир… Мне поздно перестраиваться, моя жизнь в основном прожита. И… как я посмотрю в глаза Государю? Вы полагаете, он тоже будет таким бастионом, который устоит?

– Боюсь что Государь как раз не устоит. А вот патриарх – возможно. Церковь точно станет сильнее, авторитетнее, в том числе и в мире. Это хоть как-то смягчит катастрофу.

Победоносцев снова смотрит вниз, но лишь несколько секунд. Снова поднимает голову, смотрит мне в глаза.

– Возможно, вы правы, теоретически. Но нашу церковь вы знаете плохо, не так ли? И я начинаю вам верить. Нет, вы не марионетка. Тем более, что по словам господина Менделеева… Он убеждён, что вы талантливый учёный. Странный разброс интересов. Можно сделать вывод, что этот вопрос, с патриаршеством, для вас не основной. Да, в эту схему всё укладывается. А вот я – я хорошо знаю их всех. Ну, возможно, не всех в равной степени. Всех наших архиереев, многих игуменов. Да, каждый из них – это личность. Но – вы понимаете, как сложен умный человек? Столько всего намешано… Мудрость, способности, в том числе к интригам. Не так просто возвыситься в нашей церкви. И, почти у всех – честолюбие, властолюбие, упрямство. Нехорошо так говорить, но это грустная правда. Уже несколько раз я удерживал церковь от раскола. Нет, они не станут бунтовать против власти. А вот переругаться между собой, возможно, даже до раскола – это весьма вероятно. Церковь итак разделена, и это всех нас, христиан, очень ослабляет. Мы говорим, что наша церковь единственная истинная. Но по количеству верующих это не самая большая церковь на Земле. И другие церкви себя называют истинными. Как это сказывается на вере? А если начнётся битва за патриарший престол, удастся ли удержаться в рамках приличия? У нас нет популярной фигуры, которую бы поддерживало большинство. Боюсь, что мы не укрепим церковь, а чередой скандалов дадим повод нашим врагам ещё больше её ослабить. А уж если произойдёт раскол… Противоречия уже накоплены, не принципиальные противоречия, а между личностями. Нет уж, безопаснее сейчас сохранять прежние порядки. А если Бог пошлёт такую фигуру, перед которой склонятся все – тогда, пожалуй, я с вами соглашусь, авторитетный патриарх, пользующийся единодушной поддержкой церкви, усилит наши позиции. Государю вряд ли понравится независимый от него центр власти, но… постараюсь его убедить. А вы – если и вправду хотите патриарха, молитесь. И если Бог пошлёт нам такого человека – напомните мне. Не в моих правилах отказываться от своих слов.

Победоносцев поднимается – беседа окончена. Он это сам решил, единолично. Я тоже встаю, вежливо провожаю его до кареты. Если быстро, ещё успею в баню. Хоть часок попарюсь перед поездкой.

11. Германия.

Хорошо в командировке, особенно в поезде. Дома всё время висит забота: а что я забыл и что ещё можно сделать? А здесь – все старые дела отрезаны, а новые ещё не начались. Голова отдыхает.

Мы с Костовичем очередной раз прикидываем, каким должен быть завод и какое нужно оборудование. И можно никуда не торопиться, время есть, дел нет. До Берлина более двух суток поезд едет, у нас купе на двоих. На вокзале нас встречает господин Шварц. Несмотря на фамилию, он русский, в нашем посольстве возглавляет отдел содействия торговле и промышленности. На меня смотрит несколько оторопело, а рассматривая мои документы замирает на несколько секунд, задумывается.

– Господа, у меня достаточно работы, торговля России с Германией идёт хорошо и всё возрастает. Но такая сумма… Признаться, такого пока не было даже близко. И, я слышал, дело доложено самому Государю? И я принял решение: я лично буду вас сопровождать, помогать вам. Ну и, признаться, получено указание из Петербурга. Так прямо не написано, что я в вашем распоряжении, но… некоторые намёки даны. Давайте проедем в посольство, комнаты для вас готовы. А затем… Желаете отдохнуть с дороги, или изложите мне ваши планы, хотя бы в общих чертах?

– Господин Шварц, в поезде было достаточно комфортно, мы не устали. Но я привык мыться чаще, чем раз в неделю. Нельзя ли организовать баню, или хотя бы душ? Что касается наших планов, они, увы, недостаточно конкретны. Дело в том, что нам нужно ознакомиться с моторостроением здесь, в Германии, и отчасти с машиностроением. Затем решить, какое оборудование нам понадобится, чтобы организовать подобное производство в России, закупить его, организовать доставку в Нижний Новгород. Ещё мы бы хотели встретиться с господином Тринклером, Густавом Васильевичем, который, как мы предполагаем, работает теперь в Ганновере. Ну и было бы неплохо, хотя и не обязательно, встретиться с господином Ульяновым Владимиром Ильичём. Но мы не знаем, где он сейчас, возможно, в Швейцарии.

– О господине Ульянове нас предупреждали по линии… ну, вы, наверно, знаете. Он, действительно, жил одно время в Швейцарии, а теперь решил перебраться в Англию. Мы осмелились просить немцев его задержать для углублённой проверки документов, и он теперь в Штутгарте. Думаю, мы сможем обеспечить доставку его сюда, в Берлин.

– Да, хорошо, но надо оплатить его дорожные расходы, билеты. Ну и в целом по минимуму создавать ему неудобства.

Весь этот диалог происходил в карете посольства, но ехали мы не слишком долго. Вскоре Шварц уже показывал нам наше временное жильё. Две уютные комнатки на втором этаже, моя больше раза в два. На первом этаже столовая, для нас будут готовить. Там же, на первом этаже, есть душ.

– Господин Шварц, должен вас предупредить: господин Костович свободно говорит по-немецки, а вот я нет. Он, конечно, будет мне помогать…

– Я всё время буду рядом, и тоже постараюсь вам помочь чем только смогу. В том числе, буду переводить. Вот сейчас я намерен выяснить, где в Германии наиболее развито моторостроение. Надеюсь, это поможет вам определиться с вашими планами. Вам же рекомендую всё же отдохнуть, возможно, погулять. Здесь тихо и безопасно.

И мы с Костовичем отправляемся гулять по Берлину. Часть рублей поменяли на марки, я купил себе бельё, включая полотенце, хорошую бритву, мыло, зубную щётку. Душ оказался странным: вода подогрета, но примерно до 30 градусов, и менять её температуру нельзя. Для меня не вполне комфортно. Надо будет выяснить насчёт бани.