— Не стесняйся! Не смотри на меня как на искателя любовных утех. Пусть это и покажется тебе странным, но ты можешь считать меня еще одной твоей сестрой, — сказал он очень спокойно и нежно, терпеливо успокаивая ее, но ей казалось, что все это сон, ей было не по себе и к тому были основания. Тут к ним присоединилась и младшая сестра, теперь они были втроем.

Дамы, прислуживавшие в доме, удивлялись: «Ну и ну!» Они всегда беспокоились и вздыхали, думая о том, как печально должно быть принцессам, которым предстояло неизвестно сколько прожить в этом уединении, и теперь, при известии о том, что появился такой редкостный и блестящий человек, у них сильнее забились сердца. Но одежды женщин были настолько поношенными, что от стеснения они предпочли скрыться в глубине дома, оставив принцесс на произвол судьбы. «Где же они?» — недоумевали девушки, но рядом никого не было. Однако и наедине с принцессами в поведении этого человека не было никаких признаков дурных намерений или же высокомерия, он был сама предупредительность. Старшая принцесса Ёсино, опасаясь показаться нескромной, все же спросила о том, что у нее на сердце:

— Вступить в близость, это то, что между нами сейчас? Ах, неудобно! Что подумают люди! — она побледнела.

— Об этом тебе ни в коем случае не стоит беспокоиться. Пока я живу на этом свете, я изо всех сил буду стараться делать вам только хорошее, вы сами убедитесь в этом. Я чувствовал, что между нами стоит слишком много лишнего, вот я и поступил вопреки вашей воле, проявил чрезмерную настойчивость, но лишь потому, что хотел, чтобы мы перестали быть чужими, — говорил Химэгими, и девушка постепенно успокоилась.

Младшая сестра все еще дичилась, пряча голову в одежды. Старшая принцесса Ёсино, видя, как ей неловко, увела ее, и та укрылась за занавесками.

Химэгими расстроился: «Не будь такой удрученной и отстраненной. Мои чувства одинаковы к вам обеим!»

Когда старшая сестра последовала за младшей, Химэгими, как это и принято, никуда не ушел — он последовал за ней и лег рядом. И поклялся любить ее вечно, даже в будущих жизнях. Теперь она больше не чувствовала себя беззащитной капелькой росы, и Советник перестал быть ей чужим. Но все же эта близость казалась ей постыдной — ведь она никогда не встречалась с подобным человеком и потому сейчас ощущала страх и неловкость.

С приближением зари ей стало еще больше не по себе от того, что он находился рядом. Она лежала в одних нижних белых одеждах, ее мягкое и стройное тело будто сошло с картины, необыкновенно красивые, распущенные волосы покрывали одежду. Она глубоко зарылась в одежды и смотрела на Химэгими искоса — бледная и прекрасная. Благородная красавица, по-другому и не скажешь. В ней не было ничего от китаянки, она не казалась далекой, ее обаяние привораживало, на нее хотелось смотреть вечно, — так казалось Химэгими, он был в сладостном волнении, и от всего сердца обещал ей вечную любовь, как и подобало мужчине. На восходе оба выглядели пленительно и казались очень довольны друг другом. Когда рассвело, он ушел. Вспоминая, как она прекрасна, он написал так:

Такие письма обычны в определенных случаях, и дамы, само собой, были взволнованы. Поскольку Химэгими показался ей таким милым и обаятельным, принцесса Ёсино сначала разговаривала с ним, не считая это чем-то чрезмерным, но теперь она не понимала, что произошло, ей было неловко и стыдно, она даже почувствовала нездоровье и не ответила на письмо, хотя дамы говорили, что это весьма нелюбезно, но принцесса только и сказала, что отвечать вовсе необязательно и на этом прекратила разговор.

Когда стемнело, Химэгими снова прошел к ней, и они беседовали, любуясь луной. Когда наступил рассвет, они вместе играли на кото, Химэгими был бесконечно влюблен и не хотел покидать ее.

Незаметно летели дни. Хотя принц и знал, что они стали близки, но это его не обеспокоило, он только сказал:

— Очень хорошо, пусть беседуют друг с другом.

Принц полагал, что не было никакой необходимости препятствовать им.

Поскольку Химэгими так и не стал монахом, оставаться здесь он больше не мог, его отец и мать ничего не знают о нем и наверняка беспокоятся, тесть тоже, верно, очень сокрушается, и только Ённокими, конечно, сочувствует ему. Химэгими многое передумал, но вечно прятаться невозможно — он решил возвратиться. Химэгими подарил принцу Ёсино множество разных вещей — холщовые облачения, одеяние священника, ночные рубахи. Химэгими думал о звуках ветра в верхушках сосен. Людям принца — высокородным и низким, и принцессам он преподнес пятислойные нижние одежды мягкого алого шелка, множество других одежд и отрезов узорчатого шелка, отливающего какими-то невиданными оттенками. Были там и веера, и еще многое другое. Все было непревзойденного качества, подарков оказалось столько, что принцу стало неловко, и он подумал: «Я уже позабыл о роскошных вещах и не хочу их». Но Химэгими выглядел таким великодушным, что принцу было неловко признаться в своих истинных чувствах.

— После того, как я попросил вас позаботиться о моих дочерях, мне сделалось спокойно. Теперь мне хотелось бы уйти еще дальше в горы, — проговорил принц Ёсино.

Химэгими сказал, что принц может больше не беспокоиться о принцессах.

— Я хотел бы перевезти их в столицу.

— Как, прямо сейчас? Не слишком ли вы спешите? Это вызовет пересуды. Но раз вы обещаете о них позаботиться, я больше не стану за них беспокоиться.

В качестве подарка принц ограничился несколькими лекарственными средствами, привезенными им из Китая. В Японии о таких и не слышали.

Старшей принцессе Ёсино Химэгими дал клятву вернуться и в знак бесконечной любви прочел:

Принцесса тоже чувствовала, что будет совершенно одинока без этого милого славного Советника.

Химэгими желал, чтобы ее увидел настоящий мужчина, не такой, как он сам, — так прекрасна она была. Он с трудом решился уйти.

Цвет горных долин сделался еще насыщеннее. Дни в Ёсино пролетели незаметно, Химэгими грустил. По прибытии в столицу он сначала отправился к отцу.

— Я думал, ты будешь отсутствовать как всегда, два-три дня, но тебя не было так долго, я забеспокоился — не знал уж, что и подумать. Где же ты был? — заговорил отец. — Это очень легкомысленно — бродить вдали от людей, никому не сказав, где ты.

Отец все эти дни почти ничего не ел, и вот теперь он пригласил Химэгими разделить трапезу. Пусть судьба предопределила Химэгими быть не таким, как все, но он вполне успешно вошел в общество. Эта мысль успокоила отца, и ему на ум пришли безмятежные и приятные мысли, его умиротворенный вид растрогал Химэгими. Отец, улыбаясь, наблюдал за Химэгими, смотреть — не насмотреться на его редкостную сияющую красоту.

— Удайдзин тоже все эти дни горевал. Вдобавок ко всем беспокойствам он еще сокрушается, что, кажется, ты переменился к Ённокими. Зачем тебе это показывать? Ведь люди плохо о тебе подумают, — советовал отец, настаивая, чтобы Химэгими отправился к жене, но вдруг сказал со слезами:

— Пока я жив, всегда — и утром, и вечером, хочу видеть тебя рядом со мной.