На улице теперь можно было часто слышать разговор об этих проектах:

— Са-а, — с присвистом тянул пожилой японец, обращаясь к своему собеседнику, — хорошо читать столь оптимистичные прогнозы, но как вы думаете, Ямада-сан, если бы к этим прогнозам да еще хороший дождь! Содэс ка? (Не так ли?)

— Хай, со дэс (Так, так, вы правы), — кивал собеседник, и оба вскидывали головы к безмятежному ясному небу.

Только мы не ждали ни дождя, ни падения температуры. Мы были твердо убеждены, что раскаленнее солнце на безоблачном небе — неизменно для Японии. «Иначе не бывает, не было бы хуже», — мы даже способны были шутить. Но, оказалось, бывает иначе.

Август перевалил на вторую половину, когда однажды днем мы услышали за стеной не то шум, не то гул. В помещении потемнело. За распахнутой дверью возникла ощутимо плотная стеклянная стена, свитая из многочисленных струй воды.

Это было не похоже ни на один из дождей, которые нам приходилось видеть в своей жизни. Тонны воды низвергались с неба. Словно рухнула гигантская плотина, и тяжелая стеклянная лавина хлынула на землю. Самым странным казалась ее неиссякаемость и равномерность. Не усиливаясь, не затихая, с ровным глухим шумом, с каким обычно идет поток тяжеловесного зерна в элеваторе, струи падали под одним и тем же углом, и били, били, били с одинаковой силой по стенам серых «билдингов», по низким кривым соснам, по двухэтажным деревянным домишкам. На улицах не было людей. Казалось, не успеешь спрятаться — не только в одну секунду промочит до нитки, но и прибьет, прямо-таки пришлепнет, придавит к асфальту. По мостовой, сшибаясь и закручиваясь воронками, мчались грязные потоки. Канализационные стоки не успевали поглощать воду — в некоторых местах во всю ширину улицы разливалось мутное «море» глубиной до полуметра. Запоздавшие машины не шли, а плыли среди стремительных водоворотов, урча и отфыркиваясь.

Минутная стрелка перешагнула двадцатую ступеньку, а сила ливня все не убывала. Светлое это половодье, как никогда, было нужно серому, прокопченному городу, где трубы безнаказанно бросают хлопья сажи на зеленые листья, на крыши и легкие. Оно необходимо было не только для удовлетворения жажды, но и для того, чтобы смыть всю гарь и копоть, тоннами осевшую на трудовом лике столицы, вымыть и выполоскать все поры этого человеческого муравейника. Недаром японские газеты, глубоко уважающие статистику, сообщали, что на один квадратный километр города ежегодно выпадает до 20 тонн гари. Глядя на кружившие у канализационных стоков густо-черные потоки, в которые превращались струи, падающие с неба, можно было думать, что это вполне вероятно.

К концу августа в газетах замелькали иероглифы «тайфун» и «дзисин». что означает «тайфун» и «землетрясение». Японцы привыкли к этим страшным словам, как к чему-то обычному. И действительно, приходит осень — приходят к побережьям молочные туманы, в которых плутают и разбиваются корабли, один за другим мчатся, как черные демоны, тайфуны, где-то в Тихом океане рождаются гигантские волны цунами и катят свои многотонные грохочущие валы на маленькие клочки земли, затерянные в водной глади.

Что за земля! Прекрасная, как сказка, которую только может создать богатейшее человеческое воображение, и вместе с тем столь суровая, столь беспощадно жестокая к человеку.

Улягутся тайфуны, начинают вздрагивать глубины земной коры, отражаясь на поверхности стремительными толчками, корежа и разрывая оболочку островов, пуская огненные языки в города с бамбуковыми степами, горячей патокой лавы обливая головы вулканов, а заодно и деревни, лежащие близ них.

За осенью придет зима с холодными ветрами с океана. пронизывающими дрожащие и трясущиеся острова насквозь. Закутавшись в теплое кимоно и хаори^[6], японец пережидает зиму в своем не приспособленном к холодам доме, грея озябшие руки у жаровни. Лишь в современных многоэтажных домах центральное отопление и установки искусственного воздуха своим теплым дыханием согревают помещения.

Кончается зима, и наступает наконец самое прекрасное время в Японии — весна. Бело-розовыми волнами лепестков цветущей сакуры хлынет она на острова. Будет синее-синее небо, и мягкие краски земли и воды будут таять и плавиться в сиреневой дымке, бросая пастельные оттиски своих отражений на ткани женских кимоно. Вся Япония тогда — и небо, и море, и горы, и белые города — красочна, как никогда.

Но не успеют теплые ветры отогреть как следует людей и землю — приходит сезон дождей, каждый раз стремящийся сравнять эту необыкновенную страну с безбрежной гладью океана. А потом в туман, в пропитанную влагой почву ударят огненные копья солнца, и закурится она горячими душными испарениями. Солнце будет палить все сильнее и сильнее, и раскаленные потоки влажного воздуха плотно окутают горы и долины, крутясь над островами, как пар над кипящей кастрюлей. Пойдет на убыль сентябрь, смягчится в своем неистовстве солнце, наступит чудная, ласковая, щедрая осень с тихими закатами на коричневых пляжах, с красно-желтыми пожарами листьев в горах. Но и это недолго. Снова жди тайфунов, которые за несколько часов уничтожают весь труд земледельца. Вчера еще такие виды на урожай обещала земля, обильно удобренная потом, земными поклонами и ведрами воды, вручную вылитыми под каждый зеленый стебелек, сегодня — черное пустое поле. Мало того, что поле пусто, но сорвало и крышу с дома, унесло живность. Хорошо хоть сами живы. Девиз японского труженика, выработанный веками: «Раз живы сами — все можно пережить. Нужно начинать сначала».

Стойкость японца поистине неистребима. Его воля, его трудолюбие, его упорство в борьбе с коварно-капризной природой заслуживают особого уважения.

Многие черты национального характера японца своими древними истоками имеют эту никогда не прекращающуюся борьбу с природой.

…Приближались сентябрьские дни. Целое лето мы прожили спокойно: центральный остров Японии — Хонсю не трясло. Так бывает довольно редко, ведь в среднем в Японии на каждый день приходится около четырех толчков. В эти летние месяцы не трясло Хонсю, так полегоньку подбрасывало то Кюсю, то Сикоку, то острова, лежащие к востоку в Тихом океане, так что в общем цифра «четыре толчка», видимо, все время оставалась неизменной. К таким толчкам японцы хотя и прислушиваются, но обращают на них минимум внимания.

Но 1 сентября эта, казалось бы, привыкшая к самому невероятному страна ожидает с какой-то внутренней тревогой. Хотя прошло сорок лет со страшного 1 сентября 1923 года, до сих пор каждый первый день девятого месяца для японца полон неизвестности и затаенной угрозы.

Первое сентября 1923 года… 15 минут что-то клокотало и взрывалось в чреве планеты. Острова, и без того постоянно двигающиеся и дышащие, хмурили свое чело, то собирая, то разглаживая тяжелые складки, и творения человеческих рук — многотонные, многоэтажные махины пушинками подскакивали вверх, рассыпаясь, как пирамиды из детских кубиков, небрежно задетые ногой взрослого.

Эти 15 минут дорого обошлись японскому народу. Свыше 150 тысяч человек погибли при землетрясении, обуглились в обжигающих сполохах пожаров, охвативших деревянную столицу. Только на одной из токийских площадей буквально истлели в дыму свыше сорока тысяч человек. Весь район Токио — Йокогама — был начисто разрушен. Ущерб, причиненный хозяйству страны, исчислялся в 5 миллиардов иен.

Правительство не сумело организовать спасение жителей. Тысячи людей сгорели, задохнулись от дыма, были погребены под обломками зданий. Оставшиеся в живых мучились от жажды, голода и ран, ночами замерзали от холода. Свыше трех миллионов человек лишились крова. Изуродованные трупы разлагались среди руин. Началась эпидемия.

В столице росло возмущение бездействием правительства в страшные дни катастрофы. Для того чтобы отвести от себя народный гнев, правительство распускало слухи, что в беспорядках виноваты социалисты, коммунисты и корейцы, поджигавшие дома и отравлявшие колодцы. Начались страшные погромы, белый террор, обрушившийся на рабочих и коммунистов. Во время только одного погрома в Токио было убито свыше четырех тысяч корейцев, в течение первых трех дней арестовано 1300 человек. Долго еще тянулся в памяти кровавый след 1 сентября 1923 года, припечатанный огненными языками пожаров, страданиями жертв спровоцированных репрессий. Есть в Токио, в районе Сумида, огромный храм-мавзолей, где хранятся сотни бочонков с костями жертв землетрясения и террора. Каждый год 1 сентября тысячи токийцев собираются к храму, чтобы почтить память своих погибших родственников. Мы знали историю этого страшного землетрясения и в последние дни августа вместе со всей Японией прислушивались к сообщениям газет и радиопередачам. 30 августа землю, улицу, пол под нами несколько раз качнуло. Правда, почти незаметно, но, поскольку это было за два дня до знаменитой даты, несколько настораживало.