— Эх, Маринка, — я вздыхаю, замечая из окна фигуру Краснова, который смотрит на меня, делая очередную затяжку. — Все сложно.

— Держи в курсе, не пропадай, — говорит подруга, зевая.

Я заканчиваю разговор и с трудом заставляю себя оторваться взглядом от фигуры мужчины, шагая в ванную, чтобы смыть косметику и лечь спать.

Открывая глаза, кажется, что я на корабле, качающемся на крутых волнах в шторм, понимаю, что голова кружится так сильно, как никогда еще не кружилась. Конечности с трудом слушаются меня, когда я на ходу пытаюсь запахнуть халат поверх ночной сорочки. В горле сухой ком, отчего тяжело дышать и мне срочно нужен стакан воды, а путь на кухню осложнен лестницей, с которой мне нужно спуститься, а не скатиться. Я двигаюсь медленно, чтобы не спровоцировать резкими движениями приступ головной боли. Тело настолько слабо, что я держусь за стену, чтобы не упасть. Вот и аукнулись мне мои босые ноги.

Спуск по лестнице занимает в разы больше времени и отнимает все мои силы. Ступив на паркет первого этажа, чувствую, что больше не могу сделать и шагу, опускаясь на пол. Силы покидают меня, и я теряю сознание.

Как хорошо ничего не чувствовать, пребывая в глухой темноте и тишине. Так ощущают себя люди, когда умирают? Или они вообще ничего не ощущают, растворяясь в полном забытье?

Мое бессознательное тело обнаруживает Краснов, возвращаясь из магазина, пуская в дом холодный воздух, стелящийся по полу. Я чувствую, как его холодные руки ощупывают моё горячее тело, и он зовет меня по имени. Я слышу его голос словно через толщу воды, не в силах разлепить глаза. Он поднимает меня на руки и распаленной кожей я ощущаю колючую ткань его пальто. Сколько раз он успел пожалеть, что стал моим опекуном?

Меня укладывают в постель, и я снова проваливаюсь в полную тишину.

Мои ноги ступают по мокрой траве, она приятно щекочет мои ступни, и я смеюсь. Приятно ощущать голой кожей прохладу земли, утопая ногами в сочной зелени поля. На холме возвышается огромный дуб, с ветвей которого свисают качели. На качелях я вижу родителей, они машут мне руками, и я как сумасшедшая бегу к ним навстречу. Вбегая на холм, мне не хватает воздуха, и я начинаю задыхаться, но преодолев препятствие, мне удается отдышаться, и я утопаю в крепких объятиях родителей.

— Лика, что ты тут делаешь? — мама обеспокоенно смотрит мне в глаза, удерживая в ладонях мое лицо. — Ты одна? — она смотрит мне за спину, пытаясь отыскать кого-то глазами.

— Конечно одна, — я утыкаюсь лицом в ее шею, как делала обычно, вдыхая родной аромат, который почему-то сейчас совсем другой. В нос вместо привычного аромата ванили, ударяют древесные нотки, что-то болезненно напоминающие, но я не могу понять что.

— Лика, — мама отрывает меня от своего тела. — Ты должна вернуться назад.

— Что ты такое говоришь?

— Мама права, — рука отца гладит меня по голове. — Ты не должна здесь быть.

Мама снова смотрит за мою спину, ища кого-то взглядом. Я оборачиваюсь, замечая знакомую фигуру. Высокий мужчина в черном костюме неподвижно стоит где-то вдалеке, но я не могу разглядеть его лица, испытывая стойкое ощущение, что мы знакомы.

— Кто это? — спрашиваю я, поворачиваясь к маме.

На её лице сияет улыбка.

— Он заберет тебя обратно.

— Что? Зачем? — я мотаю головой, не желая расставаться с семьей.

— Ты ему нужна, — говорит отец, сжимая мое плечо. — Мы всегда будем здесь, и однажды снова будем вместе, а пока ты должна быть в другом месте. Так что иди.

— Я не хочу, — слезы обжигают глаза, и я снова утыкаюсь лицом в шею матери.

Я срываюсь на рыдания, в отчаянии сжимая воротник её рубашки, ощущая холодное прикосновение широкой ладони на спине, и понимаю, что это не может быть ладонь моей матери.

Отстранившись и открыв глаза, попадаю под пристальный взгляд серых глаз, которые с беспокойством разглядывают мое лицо.

— Лика? — Краснов крепко удерживает меня в своих объятиях, лежа в моей кровати.

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, где я нахожусь и что мне приснился сон. Комната освещена тусклым светом прикроватной лампы, а за окном глубокая ночь. Я нехотя отпускаю из своих кулаков воротник мужской рубашки и поднимаю глаза.

— Почему ты здесь? — спрашиваю я на вдохе, пытаясь вспомнить что вообще было.

— Я вообще-то у себя дома, — Краснов улыбается и крепче стискивает меня в своих объятиях. — У тебя ангина.

— Да?

— Я вошел в дом и увидел тебя без сознания на полу, вызвал врача, сделал тебе пару уколов, а ты начала бредить и метаться на кровати, пришлось принять меры.

Я кладу свои ладошки на его грудь, пытаясь совладать со своим распаленным сознанием, который подбрасывает мне яркие картинки. Трудно поверить, что Алексей лежит рядом со мной, отчего я начинаю думать, что и это сон. Красивый, светлый сон, где всем хорошо и все счастливы. Но этот сон омрачается резким приступом тошноты, и я вынуждена вырваться из крепких рук мужчины, бежать в ванную, спотыкаясь о собственные ноги.

Меня выворачивает абсолютно ничем. Желудок, не видевший нормальной еды последние сутки, не может ничего отдать унитазу. И меня просто скручивает над белым другом в рефлекторных спазмах желудка.

Алексей удерживает меня от падения, но я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии, поэтому между позывами бормочу, чтобы он ушел.

— Ты давай героиню из себя не строй, — мужчина крепко держал меня, убирая от лица пряди волос.

Когда меня отпустило, я повисла на мужчине, не в силах стоять на ногах.

— Я хочу намыться, — я перевела взгляд на свое тело, обнаруживая, что ночная сорочка насквозь мокрая, как следствие жара, и ткань неприятно липнет к телу, совершенно ничего не скрывая.

— Я наберу ванну, но тебе в таком состоянии нельзя долго лежать в горячей воде.

— Спасибо.

Алексей усаживает меня на кровать и скрывается в ванной, я слышу, как начала наполняться ванна. Голова тяжелая не только из-за повышенной температуры тела, но и из-за мыслей, которые не могут собраться в одну логическую цепочку.

Мужчина возвращается с большим полотенцем в руках.

— Ты должна попытаться снять ночную сорочку и закутаться в полотенце.

Алексей кладет рядом со мной полотенце и отворачивается, предоставляя мне возможность раздеться. Руки, словно залитые свинцом, сложно поднять выше головы и после очередной неудачной попытки выбраться из сырой одежды, я вынуждена обратиться за помощью к мужчине.

— Мне нужна помощь, — мои щеки розовеют, и я надеюсь, что он спишет это на высокую температуру.

— Я встану за твоей спиной и помогу снять одежду, затем оберну полотенцем и помогу дойти до ванной.

Я киваю, поднимаясь на ноги.

Алексей аккуратно снимает с меня одежду, не задевая руками кожу, и я даже слегка разочарована. Он делает все аккуратно, не давая возможности испытывать неловкость или стыд, мне должно быть приятно за такое отношение, но мне почему-то грустно. Когда я оказываюсь замотана в огромное полотенце, которое закрывает мои колени, мужчина провожает меня до ванны. Проверив температуру воды, он помогает мне забраться в приятное тепло и оставив стоять в ванной скрывается за дверью, прикрыв ее наполовину.

Я разматываю полотенце и аккуратно, облокотившись о стену, погружаюсь всем телом в воду. Мужчина добавил пену для ванны и поверхность воды была скрыта воздушным облаком пузырьков, полностью прикрывая мою наготу.

Я смотрю на дверь, которую он не закрыл до конца, как делал обычно. И это ещё одна интересная особенность Краснова Алексея Александровича. Он не может жить с закрытыми дверьми. Возможно у него клаустрофобия или еще какая-нибудь фобия, но это никак не вяжется у меня с образом Алексея. Он прошел Чечню, хладнокровный бизнесмен, который разбрасывается угрозами по телефону, но боится замкнутого пространства? Как-то все это странно. Все очень странно.

Когда кожа на подушечках палец скукожилась, в дверь постучали и в щели показалась голова Алексея.