Тик Ток разрывает немая волна,

Летят со всех трещин объёмные жопы,

А мне, а что мне, мне моя сатана не велит затесаться в топы.

Балансирую между пустым и умом,

Между стрингами и Маяковским,

Между юбками мини и красной Москвой,

И костюмом мужским неброским.

И хочу кое-как тоже все-таки жить, не терпеть от прихода к приходу.

Может правда и мне до пизды натянуть чулки, и в любую погоду,

По снегу и лужам в этих чулках обзоры пилить в ютубы,

Или тоже в каких-нибудь кабаках давать за песцовые шубы.

Может правда светить сосками в лицо, оголять целлитные ножки?

Испивать за здоровье гос. чина винцо, зени́цы скроить как у кошки.

Бросить учёбу, уйти с головой в ориентиры Московской трассы.

Я не знаю, а хочется тоже жить, умертвить однотонные рясы.

Не расписаться в собственной серости, гомеостаз обнаружить.

Не ишачить в столовой за 70р. в час, и не члены чужие утюжить,

А заработать на тучный конец без расчехления бёдер,

Чтобы икра не только в рекламе, чтоб дома и в виде вёдер.

Закрывать что ли Джойса, идти в магазин за кружевом и чёрной кожей,

Надевать костюмы шальных медсестёр, выходить угловатой рожей.

Продайся девчонка, шепчет страна, снимай XXL трусишки,

Открывай свой айфон или что у тебя, сожги лекционные книжки.

Будешь шлюхой, как молодая кровь, подписота взлетит как ракета,

Похоронишь понятия совесть, любовь, зато популярна где-то,

И рекламные деньги тут же в пути, уже едут к тебе сапсаном,

Вот видишь как быстро, вот у тебя наличные, в клатче засса́ном.

Продаёшь по частям половые дела, вертишь анусом с придыханием.

От жизни до смерти всего один шаг, и он зовётся отчаянием.

Хрупкие женские грёзы, канули в свежий поток.

Капали тучные слезы, в землю, и дали росток.

Росток пытался пробиться, сквозь почву сухого кремня,

И стоило измениться, рассаде, как будто броня окутала ломкий росточек.

Смотри высоко дорогой!

Росточек поверил в слово, росточек свершился собой.

Смотри, за слоем граненым, медовый, солнечный свет.

Смотри дорогой, поднимайся,

Встречай янтарный рассвет!

Ты можешь, ты сильный и слабый, ты красив, о Бог мой, как хорош.

Ты нужен как воздух и море, ты нужен, как тёплая рожь.

Росточек поверил, поднялся, полюбив своё естество,

Как здорово что он не сдался, как радостно за него.

Пожалуйста, поговори со мной обо всём на свете, о цветочном узоре, о кривопошитом пледе.

Поговори о закате, нечёсанных маленьких Йети, поговори со мной о жаре, или лучше рассвете.

Поговори о зелёных вагонах, о тёплых лужах, о тома́х неизвестных тебе, и о неуклюжих.

Попроси меня рассказать то, о чем волнует, я поверь не заставлю ждать,

Они атакуют тебя мои разносортные мысли.

Помнишь юность? На шее твоей повисли мои хрупкие руки, чувства неслись парадом.

Я поверь мне, не только хотела казаться адом.

Я хорошая девочка, маленькая, но чужая, я так редко встречала кого-то, за кружкой чая.

Ты был не образцом, но какие они наши годы, наша ложка была не к обеду, к несчастью роды,

Но знаешь, мы были как будто единым целым, хлипким, нежизнеспособным, всегда под прицелом.

Ты не нравился моей маме, и папе тоже, я не нравилась всем твоим, не казалась хорошей.

Мы прозрачные бабочки, в продуваемом ветром поле, разлетелись по разным мирам, уподобились воле, нас несло, мы кружились, сношались с другими в вальсе,

А увидив друг-друга чрез множество зим, откупились,

– "Здрасте".

У тебя появилась невеста, не я, другая, она лучше наверное, что я несу? Не знаю.

Я просто соскучилась, знаешь, погано всё это, поговори, просто скажи, прошу,

Обнажённа, раздета, душу открыла ты знаешь, ты её видел, предал не предал, поговори, без игр.

Я прошу, ну пожалуйста, да обо всём на свете,

Нам ведь есть о чём рассказать друг-другу, у нас же дети.

Я помню тот бесцельный день, лучи окутывали землю.

Упрямо солнце-феномен распада не давало стеблю.

Куда уходит краткий час, когда сменяются минуты, и молчаливый, старый дуб, куда хоронит атрибуты, свои, он что-то потерял, я тоже, тоже, очень много,

Тех, кто меня не понимал, и тех, кому ко мне дорога.

Я помню, знал их голоса, мы пели, мы смеялись, жили, но их забрали небеса,

Они на время одолжили те души,

А я здесь, я есмь, я видел тлен, подошву смерти.

Я зачерствелый человек, но в сердце шевелятся дети.

Когда пробьёт беззвучный час, вибрация пройдёт по коже,

Замечу свет, но не сейчас, сейчас я больше не тревожен.

Их голоса ответят мне, глаголом на мои вопросы, мы будем там, наедине,

Там будут море и матросы, и старики, и доктора, и мама чья-то обернулась…

По ком звонят колокола?

По тем, кого коса коснулась.

Здравствуйте, дядя Бродский, как вам в квартире живётся?

Сколько квадратов в квартире? Она как была или шире?

Слушайте, дядя Бродский, как вам скажите, живётся?

Бессмысленно ль всё во вселенной,

Там ты такой же пленный?

Скажите мне Ося Сашин, а Женя с тобой Лукашин?

А правда рождается в споре? А пишут про что на заборе?

Простите, товарищ Бродский, у вас папирос не найдётся?

Я курил, к сожалению, бросил, когда проступила осень, мне начать бы,

Но пахнет по́том, деревья смердят помётом, вообще знаешь, мир изменился,

Хорошо ты ещё не родился.

Как захочешь, мужчина Бродский, побывать где-то вновь, так придётся,

Меня разыскать, но не сразу, по Божьему, по приказу.

«Не хочется». Ладно Бродский, мне как и тебе, доведётся,

Бороться с собой, местами, отчитываться перед властями,

Покидать страну, но с восторгом, бодаться до сме́рти с моргом,

Придётся стоять, ложиться, дружить, поминать, женится.

Здравствуйте, дядя Бродский, как вам в квартире живётся?

Мне, живётся печально, сейчас расскажу детально.

Я не знаю как ты, но остро, воспринимаю фальшивых взрослых,

Боюсь все буквы алфавита, и прямолинейная бритва

Скользит от лобковой, выше, к сосудам, на шее-крыше.

Совершите ошибку дядя, за дверью смеются бляди,

Мир также прослыл пробелом, если подумать в целом.

Я знаешь, из комнаты вышел, был на помойках и слышал,

Что там где ты есть, нет покоя, и там зачерпнут за живое.

Не выходи, не совершай ошибку, не интересно сюсюкать Шипку,

Не будь дураком говорю! Будь тем, чем другие не были!

А есть, я есть часть вот этой остеохондрозной мебели.

Я есть часть прогнившей фармакологии, я есть система, ведущая ноги.

Я бреду куда карта ляжет, куда продавщица скажет идти, я иду,

И прохожих лица, отражение части столицы, напыщенны и лукавы,

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.