Проклиная непогоду, я запрыгнул на соседнее здание, перебрался на другую сторону крыши и соскочил с нее на дом, где арендовал помещение адвокат графа. Под очередной раскат грома взломал прихваченной фомкой чердачную дверь и забрался в темное пыльное помещение. Прислушался — тишина, только изредка стучали срывавшиеся с прохудившегося потолка капли.

Тогда я оттянул затвор «Рот-Штейра» и проверил наличие патрона в патроннике, затем снял с предохранителя «Цербер» и вернул его в левый карман куртки; в правом лежала зажигательная граната. После этого, стараясь не топать, отыскал люк вниз и легко выломал его. Просто засунул расплющенный конец короткого ломика между косяком и крышкой, аккуратно навалился, и тотчас с тихим хрустом подался врезной замок. Никто ничего не услышал.

Спрыгивать не пришлось: к люку вела приколоченная к стене лесенка. Я спустился в глухой закуток верхнего этажа и осторожно выглянул в коридор. Дверь конторы оказалась оттуда как на ладони.

Взглянув на хронометр — на часах было без десяти четыре, я прислонился к стене и на всякий случай достал из кобуры «Рот-Штейр». Особой надежды на пунктуальность графа не было, но тот изрядно удивил меня, когда поднялся на этаж за пять минут до назначенного времени. Что характерно — поднялся в одиночестве, наблюдатели остались караулить внизу.

Дядя постучался в контору, адвокат без промедления запустил его внутрь и лаконично оповестил:

— Не появлялся еще.

Я тотчас выскочил из своего укрытия и, прежде чем успела захлопнуться дверь, ворвался в контору с пистолетом в руке.

— Без глупостей! — предупредил дядю и скомандовал: — Идите!

Мэтр Ласаль возмущенно надулся, но поднимать крик не стал и прошествовал в кабинет. А вот графу Косице сохранить невозмутимость не удалось; он уставился на меня, мрачно сверкнул глазами и потребовал объяснений:

— Что вы себе позволяете, молодой человек?!

— Идите! — повторил я. — Или вы собираетесь вести переговоры в приемной?

Дядя нахмурился, но упрямиться не стал и отправился вслед за адвокатом. В заставленном антикварной мебелью кабинете мэтра он сразу обернулся и выплеснул переполнявшее его раздражение:

— Что это за фокусы?!

Я молча подошел к окну и посмотрел на улицу. Наблюдатель по-прежнему находился у соседнего дома и не спускал глаз с черного хода.

— Это у вас фокусы, не у меня, — хмыкнул я, указав вниз.

Граф покраснел от возмущения, но присутствия духа не потерял и непринужденно передернул плечами:

— Простая мера предосторожности.

— Вот и у меня… мера предосторожности.

— О чем это вы, господа? — встрепенулся адвокат.

Дядя досадливо взглянул на него и попросил:

— Мэтр, оставьте нас.

— Но, граф…

— Это личный разговор!

Адвокат поджал губы и напомнил:

— Если вы не забыли, граф, я до сих пор нахожусь под прицелом!

— О нет! — улыбнулся я, убирая пистолет в кобуру. — Приношу извинения, господа, если мои действия напугали вас. Вы абсолютно свободны в своих действиях.

— Мэтр! — повторил граф Косице. — Это разговор с глазу на глаз.

— Тет-а-тет, — согласился я с родственником, присаживаясь на широкий подоконник.

Дядя фыркнул и опустился в хозяйское кресло.

— Ну? — поторопил он адвоката.

Мэтр пожал плечами и вышел в приемную, плотно притворив за собой дверь.

— О чем вы хотели поговорить? — спросил я, не желая тратить время на долгие осторожные расспросы.

Граф расстегнул принесенный с собой несессер, вытащил из него свернутые трубочкой бумаги и бросил их на стол.

— Мое распоряжение о передаче вам части семейного фонда, — сообщил он.

— Щедро! — безмерно удивился я. — Что вы хотите взамен?

— Во-первых, отзовите свой смехотворный иск, — потребовал дядя.

— Отзову сегодня же, — согласился я на это условие. — Но ведь это наименьшая из ваших проблем, не так ли? Полицейские горят желанием задать вам ряд неудобных вопросов, разве нет?

— С какой стати? — и бровью не повел дядя.

— По поводу налета на банк, — подсказал я.

— Доказать мою непричастность к этому прискорбному происшествию не составит труда.

— Полагаю, у них появились некие вещественные доказательства. Улики, если угодно.

— Улики? — негромко рассмеялся граф. — Бросьте! Сыщики не располагают ничем таким, что не могли подкинуть в мое разгромленное имение злоумышленники!

Я кивнул, начиная понимать, какую именно линию защиты избрал мой предусмотрительный родственник.

— И если уж об этом зашел разговор, — неприятно улыбнулся дядя, — где были в ночь налета на мое имение вы?

— На этот счет не беспокойтесь, у меня железное алиби, — спокойно ответил я. — И не стройте из себя невинность, ваше участие в этой афере давно уже для всех — секрет Полишинеля.

— Не считайте меня идиотом! — фыркнул граф Косице. — Наличие у вас чека красноречивей любых слов.

— Именно, — кивнул я. — Итак, какое второе условие?

— Сущий пустяк.

— Сущий пустяк? — Я спрыгнул с подоконника, взял со стола документы и начал просматривать их, заподозрив некий подвох, но нет — все подписи и печати оказались на своих местах, к формулировкам претензий также не возникло.

— И ради этого пустяка, — проворчал я, убирая бумаги в карман, — вы согласились пожертвовать двадцатью тысячами годового дохода?

— Заранее предупреждаю, — предупредил граф Косице, — если мы не придем к соглашению, я объявлю этот документ оформленным под угрозой насилия, и мэтр подтвердит мои слова.

— Ближе к делу! А лучше расскажите о шкатулке. Алюминиевой шкатулке с черной рунической молнией на крышке. Точнее — о ее содержимом.

— Просто чтобы не осталось недосказанности, — поморщился дядя, — извлечь выгоду из ее содержимого могу я и только я. Вам придется довольствоваться двадцатью тысячами годового дохода или побираться милостыней, когда я ославлю вас на весь свет как самозванца и мошенника.

Еще не так давно подобная угроза могла напрочь выбить меня из колеи, но сейчас я лишь презрительно хмыкнул и повторил вопрос:

— Что было в шкатулке?

Граф как-то странно глянул в ответ, потом достал бумажник и выложил на стол старый пожелтевший фотоснимок, неровно оборванный снизу.

— Смотрите сами, — разрешил он.

На снимке стройная дама в старомодном платье держала за руку светловолосую девчушку лет девяти-десяти на вид. Женщину с худощавым волевым лицом я узнал — это была графиня Косице, моя бабка. Девочка походила на нее как две капли.

Мама. Это мама.

Я посмотрел на оборот и долго вчитывался в посвящение: «Детка моя, Диана, помни: твое будущее — в твоих руках».

Внизу стояла лаконичная подпись: «Эмиль», дальше шел ряд непонятных чисел.

«Эмиль?!» — накатило вдруг внезапное озарение.

Тот самый Эмиль Ри, герцог Аравийский, родной брат императора Климента?!

Но к чему тогда обращение: «Детка моя»? И как у канцлера вообще оказалась эта фотография?

Вспомнились слова главаря налетчиков: «Из уважения к памяти Эмиля Ри», — и окончательно пошла кругом голова.

Граф Косице, который следил за мной с легкой полуулыбкой, с некоторой даже ленцой кивнул:

— С прискорбием признаю, что моя мама не всегда хранила верность папеньке. Диану она зачала от другого мужчины.

Дядя полагал, будто мне неизвестна личность этого «другого мужчины» — да мало ли в империи Эмилей! — и я его в этом заблуждении разуверять не стал. Спросил только:

— Как вы это узнали?

— Случайно подслушал разговор. Незадолго до гибели мамы этот господин внезапно посетил наше имение, — на лицо графа набежала тень, но он сразу взял себя в руки и продолжил: — Речь шла о Диане. Затевалось некое рискованное мероприятие, и возникла необходимость обеспечить ее будущее.

Я даже фыркнул от возмущения.

— Вы собираетесь присвоить мое наследство? Это даже не бесчестно, это просто за гранью добра и зла!

Граф только пожал плечами:

— Я ничего не присваиваю, я заключаю с вами сделку. И заметьте — беру весь риск на себя. Если отец моей сестрицы не принял необходимых мер, я вытяну пустышку, а вы получите двадцать тысяч годового дохода при любом раскладе!